Ветвящееся время. История, которой не было

Бушков, например, утверждает, что предполагаемое освобождение крепостных без земли способно было только навредить.

Во первых, освобождение предполагалось как раз с землей, ну а во вторых… Кому, осмелимся задать вопрос, оно могло навредить? Не самим ли крепостным, которых пороли до смерти на конюшнях (в последние годы об этом, за умильными речами о благолепии, имевшем место в царской России стали не слишком охотно говорить), которых по произволу помещика могли сослать в Сибирь? Или тем дворовым девкам, которых флегматичному замечанию самого Бушкова «таскали в баню». А.А, называющему себя верующим человеком, можно только порекомендовать, в соответствии с евангельским золотым правилом, хоть иногда ставить себя на место другого, и представить себя на минутку, скажем, крепостным помещика – самодура, имеющего привычку сечь своих подданных почем зря, да все семихвостыми плетками.

А вот как, по мнению Бушкова, развивались бы события в несчастной России, случись движению победить: «В стране действуют верные императорской фамилии войска, польские повстанцы, и массы крестьян поднявшихся на „бессмысленный и беспощадный“ русский бунт». Вдобавок, «…Революционная армия… раскалывается на несколько непримиримых лагерей, которые начинают войну по всем правилам» И вывод: «Как минимум несколько лет… тянется повсеместная гражданская война… все воюют со всеми… соседи начинают интервенцию… в лучшем случае отыщется сильная личность… жесточайшими мерами восстановит порядок» но, увы, к тому времени «страна будет залита кровью, выжжена и разграблена»(12,465). Аналогичной точки зрения, почти слово в слово придерживается и эмигрантский историк А. Керсновский «Трудно сказать, что произошло бы с Россией, в случае удачи этого восстания. Обезглавленная, она бы погрузилась в хаос, перед которым побледнели бы ужасы пугачевщины. Вызвав бурю, заговорщики конечно уже не смогли бы с ней совладать. Волна двадцати пяти миллионов взбунтовавшихся крепостных рабов и миллиона вышедших из повиновения солдат смела бы всех и все, и декабристов 1825 года постигла бы участь, уготованная „февралистам“ года 1917. Картечь на Сенатской площади отдалила… эти ужасы почти на целое столетие».(23,Т2,91)

Картина сколь пугающая, столь и бездоказательная. Во всяком случае, опыт предыдущих дворцовых переворотов – как в России, чья история была ими богата, так и в других странах, отнюдь не свидетельствует о возможности, а тем более – неизбежности, столь ужасного развития событий.

Но пока перейдем к историческим предпосылкам описываемых событий.

Общепринято связывать декабристское движение с войной 1812 года.

Если прежде подробные идеи прежде были достоянием крайне небольшого числа людей, то после нее идеи о ликвидации крепостного рабства, и замены неограниченного самодержавия чем-то более совершенным стали широко распространятся в высшем обществе.

Считается, что первая декабристская организация – «Союз спасения», возникла в 1816 году. Тайное общество ставило две основных цели – установление конституционного строя, и отмену крепостничества.

Спустя два года ее преобразовали в Союз Благоденствия. Это были организации, исповедующие ненасильственные способы борьбы.

Однако, известно, что еще осенью 1807 в Петербурге графом М.Ф. Орловым был организован офицерский кружок, где родилась первая программа реформ дворянских революционеров – «Проект преобразований», датированная 1808 годом. Таким образом, широкое движение передового дворянства против существующих порядков возникло не спонтанно, и не на пустом месте.

Мысли о недопустимости сохранения крепостного состояния солдат и крестьян, совершивших гражданский подвиг во время войны 1812-14 года распространились среди заметной части высшего общества.

Разрозненные группировки эти – «Союз благоденствия», «Орден русских рыцарей», и еще несколько мелких в начале двадцатых годов и образовали два общества, и составивших организацию декабристов – Северное и Южное.

Большая часть их членов были сторонниками конституционной монархии и ограниченных социальных реформ, хотя были и республиканцы, планировавшие физическую ликвидацию всей царской фамилии (кстати, эта группировка, идейным вождем которой был Пестель, не составляла в движении большинства).

Впрочем, подобные планы были и до оформления вышеупомянутых обществ.

«По некоторым данным, я должен предполагать, что государю, еще в 1818 году… сделались известны замыслы… на цареубийство», – вспоминал император Николай I. Замысел не такой уж и странный, для страны, где отец и дед царствующего монарха были убиты собственными приближенными.

Но важно отметить – речь идет не о каком то сугубо законспирированном заговоре, не о «секте карбонариев», подобной позднейшим революционным организациям, – «Народной воле», а именно о движении, охватывающем в той или иной мере значительную часть высшего слоя. О существовании заговора догадывалось (и, что особенно важно, сочувствовало ему) множество людей – в среде гвардейского и армейского офицерства, в гражданских учреждениях, высшем свете. Генерал Раевский, например, не только предостерегал сыновей от вступления в тайное общество, но и потребовал, чтобы женившийся на его дочери Сергей Волконский незамедлительно вышел из заговора. (66,201)

Однако, никаких решительных мер не последовало, видимо, все-таки полной уверенности в существовании действительно опасного заговора у властей не было. Не исключено, что в здесь видели очередной вариант масонских лож, полагая, что все ограничится одними словами.

В январе 1823 года окончательно оформился план действий – дождавшись благоприятного момента, Северное общество захватывает власть в Петербурге, после чего начинают действовать южане.

Одновременно, устанавливаются контакты с еще двумя революционными организациями: Обществом Соединенных Славян – тайным союзом, объединявшим в своих рядах младших офицеров, выходцев из бедного и незнатного провинциального дворянства, и польскими заговорщиками.

Забегая вперед, скажем, что ни те, ни другие, по разным причинам не поддержали выступление декабристов. Кстати, попытки сближения с поляками вызвали, говоря современным языком, далеко неоднозначную реакцию в среде декабристов. Многие, памятуя о прошлых многовековых распрях с Речью Посполитой, а также о том, что значительная часть поляков выступала заодно с Наполеоном в его походе против России, были решительно против. Этому же способствовали высказанные сразу же претензии на Литву, Белоруссию и Правобережную Украину (пресловутые «исторические» границы 1772 года, идея о возвращении к которым благополучно пережив и декабристов, и Российскую Империю, просуществовала в качестве официального лозунга до Второй Мировой). Кроме всего прочего, возможно, сыграло свою роль то,что в Польше еще до войны 1812 года были освобождены крестьяне, а с 1815 существовали дарованные Александром (надо полагать, за активное содействие Бонапарту) сейм и конституция. (66, 171) Одним словом имелось, все то, в чем напрочь было отказано России и русскому народу. Разногласия между Северным и Южным обществом из– за польского вопроса только усиливаются.

(Между прочим, одной из причин недовольства Александром I, распространившегося среди офицерства, были якобы высказываемые им намерения, скорее всего чисто декларативные – присоединить к Царству Польскому украинские и белорусские земли, ранее принадлежавшие Речи Посполитой).

Вообще же, под конец царствования Александра, недовольство существующим положением – суровая цензура, обскурантизм, замешанный на мистицизме, неограниченный произвол чинов военных и гражданских, – в особенности в провинциях, где губернаторы зачастую уподоблялись удельным князькам, хаос в управлении, взяточничество и казнокрадство, предпочтение, оказываемое немцам – широко распространилось в верхах общества.

О простом народе, на три четверти крепостном, думается, и говорить нечего.

Более двух лет (1818 – 20) бушевало восстание на Дону. В 1819 году прокатилась волна бунтов военных поселений. Вспыхивали и бунты заводских крепостных на Урале. О мелких бунтах помещичьих крестьян, захватывавших то одну – две деревни, то едва ли не целые волости можно и не говорить. (95,78)

И это неудивительно. История того времени полна описаниями патологических зверств, творимых помещиками над своими рабами.

Крепостных не только продавали на рынках и меняли на лошадей и борзых – десятки тысяч мальчиков и юных девушек вывозились в гаремы Турции и Персии под видом… обучения их ковроткачеству.

И все это – пусть и в меньших масштабах, продолжалось до самого 1861 года.

Небезызвестный профессор Панченко, учащий ныне российских телезрителей с экранов отечественной истории, осуждая планы революционеров по освобождению крестьян с минимумом земли, заявляет, что царское правительство де разрабатывало куда более гуманные проекты. Только ведь, в случае победы декабристов, десятки миллионов крепостных худо – бедно, а получили бы свободу сразу, а «гуманное» самодержавие почему– то тянуло еще почти четыре десятка лет, да и освободило их с «кошачьими наделами».