Вглядываясь в солнце. Жизнь без страха смерти

Экзистенциальное мировоззрение, на которое я опираюсь в своей практике, рационально. Оно отсекает поверхностные верования и исходит из того, что жизнь вообще и человеческая жизнь в частности возникает случайно; что мы — конечные существа, хотя и стремимся сохранить свое бытие; что нас «забрасывают» в существование, не снабдив разработанным жизненным планом или предопределенной «судьбой»; что каждый из нас должен сам решать, каким образом прожить свою жизнь как можно более полно, счастливо, нравственно и осмысленно.

Так существует ли экзистенциальная психотерапия? Хотя я часто и запросто говорю о ней и написал толстую книгу с таким названием, я никогда не считал экзистенциальную психотерапию самостоятельной идеологической школой. Скорее, это мои личные убеждения и надежды, которые заключаются в том, что хорошо обученный психотерапевт, владеющий знаниями и навыками из разных областей психиатрии, должен учиться работать и над экзистенциальными вопросами (которые могут возникнуть у некоторых пациентов и на некоторых этапах терапии).

Хотя цель этой главы — помочь психотерапевтам развить восприимчивость к важнейшим экзистенциальным вопросам и «подстегнуть» готовность работать над ними, я считаю, что для достижения полноценного положительного результата одной такой восприимчивости мало. Практически любой курс лечения требует применения терапевтических приемов других школ.

СЕАНС ПСИХОТЕРАПИИ: ГРАНИЦЫ МЕЖДУ ПРОЦЕССОМ И СОДЕРЖАНИЕМ

Иногда, когда я рассказываю в своих лекциях о том, что терапия должна учитывать условия существования человека, студент может (и должен) возразить: «В этих идеях о нашем месте в существовании есть зерно истины, но они кажутся такими размытыми и расплывчатыми… Что экзистенциальный терапевт должен делатьна сеансе?» Или еще проще: «Если я был бы мухой и наблюдал ваш сеанс, сидя на стене кабинета, что бы я увидел?»

Ответ на этот вопрос я начинаю с того, что рассказываю об одном секрете, который помогает правильно проводить и интерпретировать сеансы. Обычно терапевты рано узнают о нем, но и после многих лет практики он не теряет своей ценности. Секрет прост: разграничивайте содержанием процесс(говоря «процесс», я имею в виду природу терапевтического общения).

Под «содержанием» я, разумеется, понимаю темы и проблемы, обсуждаемые во время сеанса. Здесь в игру вступают все те идеи, о которых я подробно писал в предыдущих главах. Бывают сеансы, когда мы с пациентом надолго погружаемся в экзистенциальное содержание. Но часто эти темы не затрагиваются в течение нескольких недель, так как пациент желает обсуждать другие факторы тревоги: любовь, секс, выбор профессии, проблемы с детьми, деньги.

Иными словами, экзистенциальное содержание может выступать на первый план для некоторых клиентов (но не для всех) и на некоторых (но не на всех) этапах терапии. Вот так это должно быть. Успешный терапевт никогда не станет навязывать то или иное содержание: терапия должна строиться не на теориях, но на человеческих отношениях.

Одно дело — проводить сеанс ради содержания, совсем другое — ради «отношений». Психотерапевт, восприимчивый к экзистенциальным вопросам, относится к пациенту не так, как психотерапевт, не учитывающий их. Эта разница ощущается в каждом сеансе.

В предыдущих главах я подробно останавливался на экзистенциальном содержании; в большинстве описанных мною случаев я делал акцент на роли идей в изменении личности (например, принципы Эпикура, «волновой эффект», самореализация). Но обычно одних концепций недостаточно: реальная терапевтическая сила заключается в синергии идей и человеческого общения.

В этой главе я предложу ряд рекомендаций, которые помогут психотерапевтам повысить эффективность терапевтического общения и придать ему больший смысл. Это, в свою очередь, даст терапевту новые возможности для помощи пациентам, которые хотят вступить в конфронтацию со страхом смерти и преодолеть его.

Идея, что в эффективности терапии ключевую роль играют именно отношения, сама по себе не нова. Клинические психотерапевты и преподаватели психиатрии давно поняли, что лечит не теория и не концепции, но человеческие отношения. Первые психоаналитики знали, что необходимо устанавливать с пациентом прочный терапевтический контакт, и исследовали отношения психотерапевта и пациента до мельчайших деталей.

Если мы принимаем допущение, что терапевтические отношения — действенный инструмент психотерапии (а в его пользу убедительно говорит множество исследований), возникает резонный вопрос: какой тип отношений наиболее эффективен? Более 60 лет назад Карл Роджерс, один из первопроходцев психотерапевтических исследований, дбказал, что прогресс в терапии связан с рядом особенностей поведения психотерапевта. Успешные психотерапевты неподдельно искренны, проявляют необходимую эмпатию и позитивное отношение, не зависящее от конкретных условий.

Эти качества психотерапевта важны для любых терапевтических подходов, и я очень рекомендую развивать их. Однако я считаю, что при работе со страхом смерти или с другим экзистенциальным вопросом понятие искренности приобретает иной, более широкий смысл, который может привести к радикальным изменениям сущности терапевтических отношений.

РОЛЬ ОТНОШЕНИИ В ПРЕОДОЛЕНИИ СТРАХА СМЕРТИ

Когда я обращаю свой взгляд на экзистенциальные жизненные факты, я не ощущаю четкой границы между моими пациентами, пораженными «недугом», и самим собой, целителем. Стандартное описание ролей и характерологические диагнозы скорее препятствуют, чем способствуют, эффективности терапии. Так как я считаю, что противоядие для многих страданий — простые человеческие отношения, я постараюсь прожить час сеанса вместе с моим пациентом, не возводя искусственных и ненужных барьеров.

В процессе сеанса я выступаю как специалист, «ведущий» пациента, но это не значит, что я безупречен. Да, я не раз совершал подобные путешествия — ив одиночку, желая выяснить что-то о самом себе, и сопровождая многих других людей.

Работая с пациентами, я ставлю взаимоотношения на первое место. Для этого я готов действовать просто и добросовестно: никакой формы, никаких особенных костюмов, никакого «парада» дипломов, званий и наград. Я никогда не стану претендовать на всезнание, ибо есть понятия, которыми я не владею; не буду скрывать, что экзистенциальные дилеммы беспокоят и меня самого; никогда не откажусь отвечать на вопросы. Я не буду прятаться за свою роль. И наконец, не посмею скрывать, что я — тоже человек, и мне не чужды человеческие слабости.

История Марка: лай дикой собаки из подвала

Я начну с описания одного сеанса, который выявил некоторые аспекты влияния восприимчивости к экзистенциальным вопросам на терапевтические отношения. Речь также пойдет об акценте на «здесь и сейчас» и о более полном самораскрытии терапевта. Этот сеанс состоялся на втором году терапевтического курса Марка, 40-летнего психотерапевта, который обратился за помощью из-за навязчивого страха смерти и непреходящей скорби по своей сестре Сьюзен (я уже вкратце рассказывал о Марке в главе 3).

За несколько месяцев до этого сеанса его озабоченность страхом смерти была вытеснена другой проблемой: навязчивым сексуальным влечением к одной из его пациенток по имени Руфь.

Тот сеанс я начал не так, как обычно: я сообщил Марку, что утром направил одного 30-летнего мужчину в его терапевтическую группу.

— Если он свяжется с вами, — сказал я, — пожалуйста, позвоните мне, и я подробнее расскажу о нашем с ним разговоре.

Марк кивнул, и я продолжал:

— Ну что, с чего начнем сегодня?