Виа Долороза
Шрифт:
– Бельцин… – Михайлов бросил на супругу быстрый, острый взгляд, как будто желая удостовериться в правильности своих рассуждений, а затем неприязненно повторил. – Бельцин! Он же первый начнет дудеть во всю Ивановскую, что я использую раскрытый заговор, чтобы задавить свободу и демократию…
Карие глаза у Нины Максимовны гневно сверкнули и фразы – короткие, резкие, яростные стали выстреливать из ее аккуратно напомаженных губ:
– Правильно, Алексей! Помнишь, что я тебе говорила? Бельцин твой главный враг! Он твой главный оппонент! Ты слишком рано начал свои преобразования… Потому и оказался сейчас меж двух огней! С одной стороны коммунистические ортодоксы, вроде Тугго и Крюкова, с другой псевдодемократы типа Бельцина…
Она вдруг замолчала, неожиданно споткнувшись о свою поразительную догадку, а потом, словно взвешивала каждое свое слово, неторопливо повторила:
– Если бы тебя между ними не было… Они бы набросились… и сожрали друг друга…
Вскинув густые ресницы, она пристально уставилась на супруга. Несколько мгновений они молча смотрели друг на друга, прекрасно понимая, что каждый думает об одном и том же.
– Ерунда! – наконец, угрюмо бросил Михайлов. – А я куда денусь? Нет! Глупости…
Но Нина Максимовна задумчиво поднесла кулачек к маленькому подбородку и сказала негромко, в сторону:
– А может тебе куда-нибудь уехать…. На время… Заграницу, например… – но тут же спохватилась и добавила с досадой. – Нет, заграница не подходит… Ты ведь должен вовремя появится… – а потом уже с приподнятым возбуждением. – Да! Но у тебя же есть союзник… Плешаков…
Михайлов бросил на нее мрачный взгляд.
– Нет, Нина! Это не игрушки… – в голосе его заплескалось раздражение. – Если бы дело было только во мне, – это одно, а то я ведь и тебя, и Юрия, и всю семью под удар поставлю… Нет! Не хочу! И не буду! А кроме того… Чтобы там обо мне не говорили, а на мне крови нет… Ты же знаешь… Я и Афганистан-то закончил, чтобы эту кровь прекратить! А все эти Тбилиси и Вильнюсы… То не моя инициатива… Не осудил – да… Согласен! Но не кровь…
Нина Михайловна поднялась и подошла совсем близко к супругу. Остановилась – маленькая, хрупкая, в элегантном костюме от модного кутюрье, короткие волосы каштановой волной откинуты назад. Посмотрела снизу вверх, в глазах – ни жалости, ни снисхождения. Сказала упрямо:
– Алексей! Извини меня… Но Петр, потому и остался в истории Великим, что через надрыв, через кровь, но Россию в цивилизованный мир вытянул! А внук его, Павел, который очень хотел казаться либеральным реформатором, оказался слаб в коленках и был задушен шарфом у себя спальне! Политика, Алексей, не терпит слабаков и чистоплюев… Запомни это…
Отойдя от супруга, она подошла к телефону и сама решительно набрала номер генерала Плешакова.
Плешаков не удивился этому звонку Нины Максимовны – в конце концов нечто подобное должно было произойти. Он понимал, что после того, как он выложил карты перед Михайловым, тот долго в бездействии не останется… Правда, он не рассчитывал, что реакция последует столь молниеносно. Получалось, что Михайлов успел уже все обсудить с супругой, а теперь хочет переговорить с ним… Замечательно!
"Браво, Нина Максимовна! – улыбнулся Плешаков. – Браво!"
У них на службе – в Девятке, давно все знали, что Михайлов все мало-мальски важные проблемы обсуждает с женой, а в этом случае все было разыграно, прямо, как по нотам. Нина Максимовна просила приехать его и обсудить вопрос на счет персонала… Грамотно… Очень грамотно! Она и раньше звонила Плешакову, когда ей хотелось поменять кого-то из охраны или персонала и поэтому теперь, даже, если его телефон и прослушивался, то этот звонок не выглядел подозрительным. Плохо было только то, что Михайлов не дал ему никаких гарантий на будущее, но зато поручил заниматься делом, за которое вполне можно поплатиться головой… Вот это, действительно, плохо…
"Ну, что ж… Значит, обеспечение таких гарантий – моё собственное
дело", – подумал Плешаков.Через несколько минут он уже входил в подъезд президентского дома. Двое дежурных при его появлении встали и вытянулись по стойке смирно, но Плешаков безмолвно прошествовал мимо и, вызвав лифт, поднялся на последний этаж.
Помещение, куда он вошел, было под самую завязку напичкано аппаратурой и больше напоминала лабораторию, нежели помещение службы охраны. Дежурный по объекту, увидев Плешакова, бодро отрапортовал:
– Товарищ генерал-лейтенант, за время моего дежурства происшествий не произошло. Старший по посту майор Середа!
– Вольно, майор… – Плешаков равнодушно огляделся по сторонам. – Какие-нибудь замечания со стороны жильцов были? – поинтересовался он так, скорее для проформы.
– Никак нет!
Взгляд Плешакова остановился на экране монитора, соединенной с видеокамерами, установленными в квартире президента – экран был темен, монитор был выключен.
– А когда последний раз проверялся на предмет прослушивания объект номер 16? – спросил Плешаков, сохраняя на лице безучастное выражение. (Объектом номер 16 именовались апартаменты Президента СССР).
– Сегодня в одиннадцать тридцать… Всё чисто, товарищ генерал-лейтенант…
– Кто после этого заходил в помещение?
– Домработница, и президент с супругой. Больше никого…
– А когда домработница находилась в помещении видеосъемка велась?
– Так точно!
– Хорошо… Сделайте сейчас для меня контрольную запись и закодируете моим ключом…
Плешаков неторопливо вытащил из нагрудного кармана плексигласовую коробочку с гибкой дискетой и протянул ее майору. Затем он вышел из дежурного помещения и спустился по лестнице вниз к квартире президента. Дверь ему открыл Михайлов. Он был одет в легкий пуловер и голубую домашнюю рубашку, зачем-то застегнутую на верхнюю пуговицу (получилось некрасиво, совсем по-стариковски).
– Проходите, проходите, Юрий Алексеевич, – радушно улыбаясь, сказал он, пропуская Плешакова в просторную прихожую. – Мы с Ниной Михайловной посоветовались и решили, что прежде, чем вы уедете в Волгоград, нам надо кое-что с вами обсудить…
Дождавшись, пока Плешаков тщательно вытрет туфли, он провел его в комнату и подведя к широкому креслу, произнес:
– Присаживайтесь, Юрий Алексеевич… Кофе будете?
Плешаков сдержанно кивнул.
Вскоре в комнату вошла Нина Максимовна. Она катила перед собой декоративный сервировочный столик – ножки столика были оформлены в виде длинных худосочных сфинксов. На столик были выставлены тонюсенькие фарфоровые чашечки (французский сервиз – эксклюзивная работа, презент от парижской мэрии!), а рядом стояли большой баварский чайник и перламутровая сахарница. Тут же, среди этой фарфоровой мелочи, величественно возвышалась хрустальная ваза в виде египетской ладьи с золоченными, закрученными вверх носами, в которой горкой были насыпаны шоколадные трюфели в серебристой полосатой обертке, а около вазы на цветастом блюдце были выложены тонкие, прозрачные ломтики лимона. Хорошо запахло свежеприготовленным кофе.
– Добрый вечер, Нина Максимовна! – увидев хозяйку, Плешаков вежливо приподнялся.
– Добрый вечер, Юрий Алексеевич, – совсем по-домашнему улыбнулась Нина Максимовна. Подкатила столик поближе. – Угощайтесь! Или быть может хотите чего-нибудь посущественнее?
– Нет, нет… – покачал головой Плешаков.
Нина Максимовна не стала его упрашивать и принялась разливать густой черный кофе по миниатюрным чашечкам. Кофе был хорош. Цвета темного шоколада, он обладал изумительно приятным горьковатым ароматом. Даже у себя в "девятке" Плешаков давно уже не помнил такого запаха. Тот кофе, что ему обычно готовила секретарша был совсем другим. Вкусный, ничего не скажешь, – с пышной, взбитой пенкой, но… Другой… Одно слово, – "растворимый".