Вид с холма (сборник)

Она спешила выговориться, ее слова теснились и путались.

— Я ведь холерик, хваталась то за одно, то за другое и никогда не могла сидеть без дела. Даже всех заразила туристическими походами… Вы не знаете, а мы плавали на байдарках по Угре и Керженцу, по реке Великой. Великая — потрясающая река! Если мы не разойдемся… на будущее лето обязательно вас туда увезу. Хотя бы ненадолго, сможете выбраться из дома?..

Она была наделена повышенной эмоциональностью, живым интересом ко всему, что ее окружало, и ее воображение было не иллюзорным, а трезвым.

Он смотрел на нее и улыбался. Наконец-то он встретил женщину своего духа, своего состояния, в которой было то, чего ему не хватало в жене.

По приезде из Крыма в арбатских переулках они обнаружили кафе, в котором собирались студенты, художники, литераторы. Они стали встречаться в том кафе два-три раза в неделю.

Раньше он отказывался от всяких командировок с лекциями, теперь напрашивался сам, и она всюду его сопровождала, — предварительно брала на работе дни за свой счет и просила соседей при случае помочь матери.

За зиму они побывали в Ленинграде и городах Прибалтики; в гостиницах оформлялись в разные комнаты, как лектор и его секретарша — это обстоятельство вызывало у него и у нее некоторое смущение, но недолгое, минутное — радостное возбуждение не покидало их в этих поездках.

«Кажется, я наконец впервые понял, что такое настоящая любовь», — внезапно подумал он, и вся предыдущая жизнь показалась ему никчемной, всего лишь — прелюдией к этой наступившей жизни.

В следующем году они целый месяц провели на Великой; жили в палатке на берегу реки, недалеко от деревни; палатку разбили среди высокотравья, где гудели пчелы и ползали мириады насекомых, и не смолкал гомон птиц. По утрам отправлялись в лес за грибами и ягодами, днем готовили обед на костре, купались, загорали, бродили вдоль берега, собирая отполированные водой коряги. По вечерам ходили в деревенский клуб, смотрели фильмы, а вернувшись в лагерь, до полуночи сидели у костра и пели песни.

Ему нравилось в ней все: непосредственность, и всегдашняя любознательность, и тонкость — умение из ничего создавать художественные образы, и любовь к чистоте и порядку — она поминутно прибирала их поляну, на мелководье стирала белье и песком отмывала посуду.

Ее восхищала в нем доброта, и ум, и душевная чистота, и мужественная нежность, и любовь к своему делу, и благородная сдержанность. Они были счастливы, точно приобрели что-то драгоценное, несбывшееся, какой-то утраченный мир. Наконец она стала называть его на «ты».

Этот летний отпуск окончательно сблизил их, после него они уже встречались каждый вечер: ходили в бассейн и в кино, зимой устраивали лыжные прогулки. Но эта окрыленная привязанность друг к другу и положила начало их внутреннему слому — в дальнейшем ни он, ни она так и не смогли полностью уйти в работу и быть прежними с домашними. Ее вдруг стала раздражать измученная болезнями мать, которая чувствовала себя все хуже и уже нуждалась в постоянной сиделке — именно в матери она вдруг увидела первопричину всей своей неустроенности — получалось, что старческая безнадежная болезнь губила сразу две жизни. Она старалась сдерживать раздражение, заботилась, ухаживала за матерью, но иногда давала себя знать накопленная усталость, ее прорывало, и у них случались скандалы. В такие минуты она чувствовала себя выпавшей из жизни и зависшей в пустоте. И только любовь к Виктору, предстоящая встреча с ним давали ей новые силы.

Он стал испытывать сложное переплетенье чувств: с одной стороны, привязанность к жене, хорошему человеку и другу, с другой — сильное влечение к Наташе. Домоседка жена была слишком пассивной, чтобы сделать их жизнь полноценной, а с Наташей он жил интересно, насыщенно, и, главное, с активной любовной страстью, чего давно не испытывал к жене. Все связанное с семьей для него давно превратилось в нудные обязанности, которые он выполнял по инерции, и все чаще возвращался домой ночью, а то и под утро.

Как каждая здравомыслящая женщина, его жена обо всем догадывалась, втихомолку переживала измену, но не донимала его вопросами, ни в чем не обвиняла и держалась стойко, не теряя достоинства. Только изредка он замечал ее печальный профиль, вопрошающие взгляды и тогда говорил, что все вечера просиживает в библиотеке, что диссертация требует большого объема работы. Жене он мог найти более-менее убедительные слова, благовидные предлоги, но самому себе не находил оправдания, и в конце концов пришел к выводу, что просто удобно устроился и ведет себя, как негодяй.

Наташа познакомила его с замужней подругой, и они стали проводить время в новом семейном кругу. Супруги — тоже преподаватели — сразу нашли с Виктором много общего и вскоре так привыкли к нему, что принимали чуть ли не за законного мужа Наташи. В дни застолья у супругов, в минуты веселых бесед она и в самом деле чувствовала, что значит для Виктора гораздо больше, чем его жена, но, как только они расставались, ее охватывало ощущение покинутости. Ей хотелось хотя бы два дня в неделю, но полностью, без разлук, проводить с Виктором, а он всегда уезжал в семью. Роль единомышленницы и собеседницы казалась ей постыдной и нелепой, а в праздники, когда Виктор вообще не уходил из семьи, для нее наступали часы пустоты и отчаяния. Больная мать и бесперспективные отношения с Виктором доставляли ей мучительную боль, она чувствовала себя загнанной в угол. Внезапно и без особой причины вспоминала, как студенткой влюбилась в Виктора, и начинала бичевать себя за то, что когда-то совершила чудовищную ошибку. Выкуривая одну сигарету за другой, она припоминала, как Виктор совершенно не выделял ее среди студенток, как писала ему письма с Сахалина… Горькая память доводила ее до состояния полу-мертвой усталости. А тут еще больная мать, ее стоны, бред. Разрыдавшись, она глотала таблетки, пила успокоительные настойки… Но постепенно перед ней вставали солнечные картины Ялты и реки Великой, все те города, которые они успели объездить с Виктором, и ее лицо светлело. Она вспоминала его постоянную заботу о ней, его обходительность, и вдруг явственно чувствовала, что в эти минуты на другом конце города он скучает по ней, что он с радостью провел бы праздник с ней, но долг перед детьми, его врожденная порядочность не позволяют ему сделать это.

«Я счастливая, — бормотала она измученным голосом. — Судьба послала мне замечательного человека. Он — мое предназначение, и никуда мне не деться от этой горькой любви. Все равно после него, такого необыкновенного человека, я ни с кем не смогу встречаться».

На следующее лето он нанял медсестру для ухода за матерью Наташи, и они с супругами преподавателями совершили многодневный поход по берегу Оки, а потом еще неделю жили на турбазе «Селигер». Перед этим, по предложению Виктора, они тайно обвенчались в церкви и к радости Наташи, пусть запоздалой — эту тайну она скрывала с трудом — стали мужем и женой, пусть не перед людьми, но перед Богом.

…В череде работы, повседневных дел, радостных и горестных событий, встреч и разлук год шел за годом. Он стал доктором педагогических наук, профессором, у него появились внуки. А она по-прежнему работала редактором, и ничего значительного в ее жизни не произошло, за исключением смерти матери. И что странно, она давно готовилась к такому исходу, но, только оставшись совершенно одна, поняла всю непоправимость потери. Мать доставляла ей много хлопот, но и была ее советчицей, утешительницей, родным человеком, которому неустроенность дочери доставляла больше страданий, чем собственная немощь.

Теперь, после смерти матери, она могла приглашать Виктора к себе, и несколько раз он оставался у нее на всю ночь, но неожиданно ей стало тягостно находиться в комнате, где прожила с матерью большую часть жизни — она решила поменять жилплощадь и дала объявление в горсправку.

Они по-прежнему встречались в кафе, но уже как состарившиеся Ромео и Джульетта… Иногда к нему подбегали студентки, беззаботно и весело о чем-то выспрашивали, а когда он отвечал, замирали от восхищения. Наташа смотрела на них и вспоминала свою юность, влюбленность в Виктора, свои многочисленные способности, радужное будущее… Он выглядел как прежде, возраст только придал ему дополнительную привлекательность и обаяние; молодежь по-прежнему к нему тянулась, испытывала доверие, желание высказаться, найти понимание, услышать мудрый совет. А она изменилась: располнела, лицо покрылось морщинами, только и остались — большие серые глаза, но и в них потухла прежняя лучезарность.