Вид с холма (сборник)

— Несомненно, здесь будет удобно собираться семейно, и нашим внукам будет где порезвиться, — сказал Лешка, прямо угадывая мои мысли.

Вначале огороды разделялись межами, но затем один обнес свои владенья легким штакетником, другой понатыкал жердей, и пошло-поехало: такие заборы поставили — не подступишься! Один даже колючую проволоку навесил, только что ток по ней не пустил, ну не осел?

А потом началась строительная лихорадка — огородники превратились в застройщиков. Воздвигали не сараи, а настоящие — ну не дачи конечно, но почти что домишки. Деньги ухлопывали немалые, и каждый стремился перещеголять соседа — знаете, как это бывает?

Некоторые, в основном из числа молодых, развернулись с особым шиком: пристраивали к домишкам что-то вроде террас, выкапывали погреба — земля прямо-таки продавливалась под тяжестью их сооружений. Честное слово, кое-кто в этих делах сильно понаторел.

Мы с Лешкой поставили времянку, ветхую будку из горбыля, даже не оклеили ее обоями, просто сделали укрытие от дождя. И запиралась наша будка на маленький замок, который открывался гвоздем.

Вот так мы и стали огородниками-любителями, окунулись в сельскую жизнь и были счастливы, честное слово.

…Наступило лето, и мы с Лешкой каждый вечер после работы отправлялись на участок. Недолго помотыжим, повыдергиваем сорняки, и садимся на лавку перед будкой — покурить в холодке, полюбоваться видом на речушку, побеседовать о том о сем.

— Как все в природе продумано, — бывало, скажет Лешка прочувственным тоном, — желтеют листья на деревьях, опадают, а прелые листья — хороший перегной, дает другую жизнь… Несомненно, и мы после смерти перейдем во что-то другое, как ты считаешь?

— Мы уже перешли. В наших детей, внуков, — откликнусь я.

И мы продолжаем говорить о том, что каждый должен иметь свою грядку, чтобы не отрываться от земли.

Иногда толковали о прежних временах.

— Несомненно, раньше люди были куда приличнее, — говорил Лешка. — Посмотри на этих, — он кивал на молодых соседей. — Все ловкие, изворотливые, своего не упустят. Ишь, как обосновались! Обстоятельно. И все никак не угомонятся… Тягостное зрелище, отталкивающее. И живут они беспокойно, безрадостно… А раньше люди были щедрыми, простодушными. Такими их сделала война; невзгоды и лишения спаяли людей…

Что верно, то верно. Мы были другими. Совершенно другими. Нашему поколению были присущи определенные принципы, которые сейчас у многих начисто отсутствуют. Трудно объяснить, но мы были какие-то чистые и бесхитростные, даже немного наивные, что ли. И чувства свои мы проявляли искренне, без всяких уловок. Любили так любили, с полной отдачей. А сейчас пойди найди такую любовь! Все любят только себя… Не прерывайте меня! Конечно, не все. Это я хватанул лишнего. Ясное дело, и среди теперешней молодежи есть отборные ребята, но, согласитесь, таких маловато. А в наше время такими были почти все, и это чистая правда. Во всяком случае, память не удержала ни одного ловкача или стяжателя. Да такого, скажу вам, сразу изничтожили бы. Тогдашних моих друзей я помню отчетливо. Они и сейчас стоят передо мной, хотя многих давно раскидало по всей стране. Такие дела.

Впопыхах я забыл сказать, что, кроме всего прочего, у нас с Лешкой общая привязанность к животным. Причем мы любим всех животных, без разбора. Даже разных слизняков и червей. Ну скажите, что они плохого нам делают? Копошатся себе. Не забывайте, если они есть, значит, они нужны, в природе ведь ничего нет лишнего. Если вы рассуждаете иначе, нам с вами не по пути. Вы просто еще не поднялись до любви и жалости ко всему живому. А если вникнуть, это главное в человеке. Любовь к женщине, к детям, к природе, к животным, к работе… А жалость… жалость, кстати, тоже появляется с возрастом. Вот так, друзья-приятели.

Однажды мне Лешка рассказал, как в детстве у них в поселке жил волк. Он возил в санях дрова и воду, катал ребят. Если кто-то из детей падал, он останавливался и ждал, когда ребенок поднимется и снова сядет в сани. А потом этого волка отдали в зоопарк, и лет через десять Лешка навестил его. Волк был уже старый, но узнал Лешку, начал лизать ему руку, скулить…

Вы давайте, давайте усмехайтесь, называйте нас душещипательными, на розовой водичке, и еще какими угодно. Наверно, так оно и есть, вы правы. Но объясните мне, почему это плохо? Мне кажется, разные крутые сверхмужики хороши для наивных девиц простушек, а в нашем возрасте просто смешно поигрывать мускулами и кичиться каменным сердцем; получается, что ты прожил зря. Если пятидесятилетний мужчина таков, если у него не появились душевность и жалость, он дерьмовый человек. Простите, если грубо сказал, но так я думаю. И Лешка думает точно так же.

…По воскресеньям на участках становилось людно, приезжали родственники огородников. Они, как правило, являлись собирать первый урожай.

Как вы догадываетесь, ни ко мне, ни к Лешке родственники не приезжали.

— Вот еще! — сказала Лешкина Надька. — Устроили коммуналку, какой-то совместный быт, друг другу глаза мозолить…

Ну а моя супружница высказалась в таком же духе еще раньше, вы же помните. Тем не менее, у нас всегда было полно народу. Заглядывали все, кому не лень: и гуляющие парочки, и отдыхающие на речке. Бывало, они идут мимо соседних участков, и только протянут меж реек руку, чтобы выдернуть морковь или сорвать клубнику, на них сыплется ругань. А у нас и забора-то не было — заходи и рви, что хочешь. Да мы и сами всех зазывали. Заметим невдалеке ребят, махнем им:

— А ну берите кружки, собирайте ягоды!

Ребята наберут клубники, помоют в роднике, усядутся на лавку, уплетают сочные ягоды, расхваливают наш участок. И что удивительно — мы особенно и не ухаживали за грядками, но урожай у нас был — как ни у кого на пустыре, хоть заешься! Поверите ли, мы возили клубнику домой кастрюлями! И домочадцев завалили, и на завод притаскивали — тем, у кого не было участков.

Люди тянулись к нам с Лешкой. И, скажу вам, не только из-за ягод. Я немного играю на гитаре, а Лешка — на аккордеоне, и, как вы догадались, у нас было весело. Не шумно — весело.

Когда спускались сумерки, мы с Лешкой имели обыкновение посидеть на склоне, погрузившись в вечернюю прохладу. В безветрие туда, на склон, еле доносился городской гул, зато отчетливо слышались трели птиц и журчанье родника… Мы вдыхали свежий воздух и ощущали себя причастными к природе. Покой и радость вселялись в нас. Мы забывали всякие душевные встряски и чувствовали себя счастливцами. «Любимая работа, крепкая семья и этот клочок земли — вот и все, что человеку надо для счастья», — думалось…

И снова мы вспоминали прошлое. Вначале послевоенные годы, разруху, потери, тяжелый быт, борьбу за выживание. Потом — как постепенно все налаживалось — затягивались раны, стихали боли, как появлялись радости — небольшие, но тем-то и ценные, они были, как цветы посреди пустыря, извините за красивые слова.

Мы вспоминали, как в послевоенные годы ходили в парки на открытые танцплощадки — ходили слушать духовые оркестры, как по радио выступал квартет аккордеониста Тихонова (один его «Ручеек» чего стоит!), как смотрели музыкальные фильмы и потом распевали песни из них… И вспоминали, как позднее покупали радиолу «Москвич», а более дорогие радиолы, вроде «Риги», были предметом нашей постоянной зависти…