Вид с метромоста (сборник)
Шрифт:
«И что поэтому?» – недовольно ответила Наташа через две недели.
«Поэтому наша дочь будет носить имя моих самых любимых женщин».
«А я?» – довольно-таки зло написала Наташа еще через месяц.
«А ты вот она! – легкомысленно ответил Арсений Сергеевич. – Ты тут, а их нет. Мне Матильда нужна для памяти».
«Нет!»
«Нет, да! Не просто Матильда, а Mathilda Quarta! Матильда IV».
Через два месяца уговоров Наташа согласилась на Матильду, а Арсений Сергеевич сдался и убрал Кварту. Пусть она будет четвертая в уме, так сказать. Ну и хорошо. Ну и всё.
Потом
Арсений Сергеевич проснулся. Сильно билось сердце. Времени было половина шестого утра. Он открыл компьютер, почту, папку «Н» и посчитал, что со времени первого Наташиного письма прошло уже полтора года. Он с трудом дождался восьми, сделал реплай на последнее Наташино письмо и остановился, не зная, что написать. Как твои дела? Как ты родила? Как девочка? Глупо, нелепо… И тут он увидел – первый раз обратил внимание! – что в Наташиной подписи помимо ее должности ученой степени и двух телефонов указан ее домашний адрес.
Наташа хохотала, сгибаясь в пояснице и хлопая себя по коленкам.
Потом отобрала у Арсения Сергеевича букет, положила сзади себя на подзеркальник – они стояли в прихожей – и сильно и ласково обняла его, раскрыла свой чистый белозубый рот и языком провела по его губам.
Он вырвался, оттолкнул ее.
– Ты меня за всё за это ненавидишь? – сказала она.
– Нет, – холодно и отчетливо сказал он. – Я тебя уже забыл.
– Тогда я пошла, – сказала она, повернулась и скрылась за дверью.
– Нет, это я пошел! – громко сказал Арсений Сергеевич.
– Нет, я! – послышалось из комнаты.
И звон битого стекла.
Арсений Сергеевич метнулся за ней. Она почти вывалилась из окна; висела, крепко зацепившись брючным поясом за какой-то крюк. Он из последних сил втащил ее обратно. Сел на пол рядом с ней, прислонившись к батарее, среди осколков.
Покосился на нее. Она сидела бледная, с закрытыми глазами, в разорванной блузке. Большая капля крови набухла на ее ключице и сползла на грудь.
«Бежать немедленно!» – подумал Арсений Сергеевич.
«Никуда не денется», – подумала Наташа.
Воскресный домашний обед
Арсений Сергеевич стал заходить к Наташе. Помог ей вставить стекло, то есть привел мастера, заплатил за всё. Нашел хорошего психолога на пару консультаций, правда, тут заплатила она сама. Один раз она специально позвала его на настоящий полный воскресный обед: острый салат, щи со сметаной, бефстроганов с гречневой кашей, компот из свежих абрикосов на запивку, потом домашний творожный пирог с вареньем и кофе из машинки. А также стопка водки под закуску, красное вино под мясо и коньяк под кофе. На скатерти, с льняными салфетками в узорчатых кольцах. И всё это для него одного.
А иногда он приходил просто так, ни за чем, позвонив за полчаса. «Давно я тебя не видел!» – «И я уже соскучилась, давай, жду!»
Но
у них ничего не получалось.То она куда-то срочно убегала; то после долгих поцелуев и объятий вдруг краснела и шептала, что у нее неудобные дни; то говорила: «Прости, но я дико, я неимоверно устала, я лягу, ты меня поцелуешь и уйдешь, захлопнешь дверь и будешь всю ночь мне сниться, ладно?» – «Ладно, моя хорошая, ладно…» А когда был тот замечательный обед, водка с вином и коньяком его совершенно разморили, он сидел на диване и старался не задремать и всё.
Но вот один раз он совершенно случайно шел мимо ее дома – она, кстати, жила недалеко от него – и увидел, как она выгружает из машины обои – штук десять здоровенных рулонов. «Давай помогу!» – «Что ты, что ты, надорвешься, я сейчас дворника найду!» Он схватил эту связку – было в самом деле очень тяжело – и потащил к подъезду. Втащил в лифт, потом в квартиру. «Тяжело?» – «Забыла, как я тебя из окна вытаскивал?». Они обнялись. Он взял на руки, понес в ту комнату, где постель.
– Подожди, – вдруг сказала она. – Не надо. Не спеши. Отдохни чуть-чуть. Вон у тебя как сердце бьется.
– Ничего оно не бьется.
– Бьется! – она приложила ухо к его груди, замерла на несколько секунд.
– Ну да, ну, в смысле, стучит пока еще… – сказал он.
– Очень сильно стучит! Давай я померяю тебе пульс.
– Зачем?
– Я боюсь! Я боюсь за тебя!
У нее было милое, заботливое и встревоженное лицо. Он уже чувствовал, что любит ее. Она сняла с него часы, положила их ему на живот, пальцами нежно сжала его запястье и принялась считать, шевеля губами и косясь на циферблат.
– Наташа, – сказал он. – Наташа моя хорошая.
– Какой ты смешной. Сейчас ты мне сделаешь предложение?
– Да. – сказал он. – Представь себе.
– Смешной, – повторила она. – Но хитрый! Чтоб я за тобой ухаживала остаток жизни?
– Но я же здоров!
– Тебе уже пятьдесят пять. А мне – тридцать два. Ловко придумал – прожить еще лет двадцать и умереть на руках здоровой сильной женщины. Но уже немолодой. А ты обо мне подумал? Что я буду делать потом? Вдова, измученная твоими болезнями?
– Я здоров!
– Значит, заболеешь! Все люди ближе к смерти долго болеют! Ишь, нашел себе молодую няньку на старости лет… – и вдруг прошептала, в глазах слезы, – Я шучу, миленький! Прости! – скинула тапочки, легла рядом, прижалась к нему, ласково, невесомо и тепло, поцеловала. – Поспи, ты устал, тебе надо поспать… Часок, ладно? А то мне в пять уходить.
«Психопатка, – злобно думал Арсений Сергеевич, шагая по двору и нарочно не оглядываясь на Наташины окна. – Вот зачем я ее из окна вытаскивал? Уже бы травка выросла!»
Зазвонил мобильник. Незнакомый номер.
– Да! – сказал он.
– Арсений Сергеевич?
– Слушаю вас внимательно.
Это звонила некая Надежда Ковенчук, выпускница Саши Авдотьина, она хотела к ним в аспирантуру. Кажется, он обещал с ней встретиться и поговорить. Да, да, конечно, Саша просил, и он согласился и разрешил дать свой телефон.
– Да, да, Надя, конечно, помню! – сказал он. – Да, конечно, разумеется. Когда? Когда, когда, когда… Да хоть сегодня вечером! Пишите адрес.