Видео Иисус
Шрифт:
Он закрыл глаза, и в следующее мгновение перед ним возник образ брата Грегора. Как он тогда сказал – «настал час испытания». Древнее пророчество о силах света и силах тьмы, которые сразятся за право обладания святыней. И хотя он тогда про себя посмеивался над словами монаха – что-то в нём всё-таки верило этим словам, наполняло его силой при мысли, что Бог на его стороне.
И что теперь? Он оказался несостоятельным? Сейчас всё зависит от того, что Каун собирается сделать с этим видео. Наверняка у него есть свои планы, и так или иначе они направлены на то, чтобы извлечь из него максимальную
В конце концов, он и сам его увидит. Пусть это событие будет иметь для него пресный вкус, и, наверное, придётся потерпеть изрядное время, а потом, сидя дома на мягком диване, вместе с миллионами других любопытных, которые напряжённо замрут перед телевизорами, он всё-таки увидит Его.
Может, большего и ожидать не стоило.
В это мгновение кто-то завозился снаружи у входной двери, и одна створка открылась, впустив внутрь слепящую полосу света. По решётчатым ступенькам в вагончик поднялись трое мужчин, закрыли за собой дверь и тщательно заперли её.
Стивен заметил, как фигура профессора, сидевшего на стуле у его кушетки, окаменела, как будто тот знал вошедших и понимал: продолжение этого знакомства не сулит ничего хорошего.
То были священники. Двое молодых и между ними один постарше. Все трое были в чёрных сутанах.
Церковь, значит. Стивен снова вспомнил Эйзенхардта, их встречу в библиотеке. Каун планировал продать все находки католической церкви за десять миллиардов долларов. Вот собака! Мало того, что его богатство позволяет ему одерживать победы, так эти победы ещё и умножают это богатство в невообразимых масштабах. Десять миллиардов долларов. Просто неправдоподобная цифра.
– Добрый день, – с деланной кротостью сказал человек, возглавляющий группу. – Меня зовут патер Скарфаро. Я хотел бы поговорить с мистером Кауном, если это возможно.
Профессор Уилфорд-Смит гордо задрал нос:
– Я боюсь, что как раз сейчас он очень занят.
По выражению лица патера Скарфаро стало понятно, что его просительный тон был чисто риторическим.
– Он там? – спросил он, указывая на дверь, ведущую в переднюю половину вагончика.
Профессор лишь кивнул.
Скарфаро подошёл к двери и внушительно постучал. Изнутри послышался нечленораздельный возглас. Священник снова встал между двумя своими спутниками и сказал, обращаясь к старому учёному:
– Он ждёт нас.
Стивен почувствовал бесконечное разочарование. Итак, это было решённое дело. Церковь получит видео. Она его либо покажет, либо скроет в тайных папских архивах, в зависимости от того, понравится им видеозапись или нет. Вот и весь сказ.
Дверь перегородки распахнулась, оттуда вылетел Каун, без пиджака, с засученными рукавами, с растрёпанными волосами – совершенно другой, чем его знал Стивен, более человечный. В руках у него была видеокамера.
– Вы должны это увидеть, профессор! – воскликнул он. – Весь мир должен это увидеть, все…
Только теперь его взгляд упал на Скарфаро и его спутников, и он разом осёкся.
– Как вы сюда попали? – изумлённо спросил он. Скарфаро склонил голову.
– Я старался
идти с вами в ногу.Стивен поднял голову и посмотрел на медиамагната. Совершенно очевидно, что присутствие священника было для него чрезвычайно неприятно. И он меньше всего ожидал такого подвоха. Что здесь происходило?
Может, ещё оставалась надежда?
– Никто не знает, что я здесь, – недоверчиво сказал Каун. – Никто, кроме моих людей. Как вы меня нашли?
– Это было нелегко, – ответил Скарфаро, почти демонстративно обходя прямой вопрос. – Я пришёл, чтобы сказать, что деньги готовы. Одного моего слова будет достаточно, и они лягут на ваши счета. – Скарфаро снова склонил голову. – Проблема будет исчерпана, как только я увижу товар и удостоверюсь, что это именно то, что вы обещали.
Каун был возмущён.
– Но мы должны ещё раз обсудить это, – сказал он. – Ситуация изменилась. Моё предложение было действительно лишь на тот момент и касалось только передачи информации о раскопках.
Скарфаро протянул руку.
– Как вам будет угодно. Но вы позволите мне всё же взглянуть?
Каун медлил. Он посмотрел на поцарапанную видеокамеру у себя в руках, потом на посланника Ватикана. Стивен затаил дыхание. Что-то тут было не то.
– Пожалуйста, – сказал Скарфаро странно мягким, почти гипнотическим голосом.
Казалось, Кауну было не по себе, но он всё-таки протянул камеру.
Скарфаро взял маленький прибор, чуть больше пачки сигарет, и задумчиво взвесил его в руке.
– Церковь, – сказал он, – выражаясь вашим языком, мистер Каун, есть мультинациональный концерн, который производит смысл – смысл жизни для миллиарда людей. Это очень важный продукт. Может быть, вообще важнейший. И востребованный, в противном случае нас бы уже давно не было. Вы понимаете, – добавил он с горькой улыбкой, – что мы не потерпим ничего, что нанесло бы урон этому продукту?
Того, что произошло в следующее мгновение, Стивену Фоксу не забыть до конца своих дней, и он будет вспоминать эту сцену в мельчайших подробностях, словно в замедленной съёмке. Эта секунда будет снова и снова повторяться в его снах: человек из Рима поднимает камеру в руке, заносит её для размаха и затем с чудовищной силой швыряет об пол, разбивая на куски.
Кто-то вскрикнул – это был Каун. В следующую долю секунды оба священника справа и слева от Скарфаро стояли уже с револьверами в руках и походили теперь не на священников, а на решительных, на всё готовых боевиков в сутанах. Выстрел грянул внутри вагончика так громко, что стало больно в ушах, и Каун ударился спиной о стенку, схватился за плечо, и кровь потекла по его пальцам.
– Что вы делаете?! – взревел он. – Скарфаро, что вы делаете?!
Священник с крючковатым носом не удовольствовался разбитым аппаратом, – он поднял ногу и стал топтать обломки ботинком. Хруст стоял, будто кости ломались, всё трещало и лопалось, металл скрежетал по металлу, осколки разлетались и ударялись о стены. Потом он нагнулся и подобрал то, что являлось, по-видимому, сердцевиной видеокассеты – круглый, тонкий диск из прозрачного, мерцающего материала – может быть, кремний? – поднял его вверх и с беспощадным выражением на лице переломил пополам.