Видоизмененный углерод

Ортега долго смотрела молча, затем кивнула, словно придя к внутреннему решению.

– Ты с самого начала собирался прикончить Кавахару, так? А вздор с признанием был рассчитан лишь на то, чтобы привлечь меня на свою сторону.

Этот вопрос я постоянно задавал себе, и до сих пор на него не было четкого ответа. Я снова пожал плечами.

– Кристина, она заслуживала смерти. Настоящей смерти. Это все, что я знаю наверняка.

У нас над головой послышался слабый стук по панелям крыши. Посмотрев наверх, я увидел на стекле маленькие прозрачные взрывы. Начинался дождь.

– Мне пора уходить, – тихо промолвил я. – Когда ты в следующий раз увидишь это лицо, его уже буду носить не я. Поэтому, если хочешь что-нибудь сказать…

При этих словах у Ортеги едва заметно дернулось лицо. Выругав себя за неуклюжесть, я попытался схватить её за руку.

– Послушай, если тебе будет лучше, то успокойся, никто ничего не знает. Возможно, Баутиста о чем-то догадывается, но достоверно не знает никто.

– Я знаю, – резко возразила Ортега, вырывая руку. – И не забуду.

Я вздохнул.

– Да, как и я. Но, Кристина, то, что между нами было, стоит того, чтобы помнить. Нельзя допускать, чтобы память об этом испортила остаток жизни. Верни Райкера и переходи к следующему кадру. Вот что главное. Да, чуть не забыл. – Порывшись в карманах плаща, я достал смятую пачку сигарет. – Забери вот это. Мне они больше не понадобятся. И ему тоже. Так что не искушай его. По крайней мере этим ты мне обязана. Просто проследи, чтобы он не начал курить снова.

Заморгав, Ортега порывисто поцеловала меня, куда-то между губами и щекой. Я не стал исправлять эту неопределенность ни в одну, ни в другую сторону. Быстро отвернувшись, чтобы не видеть её слез, я направился к дверям в противоположном конце зала. Поднимаясь по лестнице, я обернулся. Ортега стояла, не двинувшись с места, и, обхватив себя руками, провожала меня взглядом. На таком расстоянии и в ненастных сумерках я не смог разглядеть её лицо отчётливо.

Острая боль пронзила что-то внутри. Что-то настолько глубоко укоренившееся, что я понимал: вырвав это, я лишу себя основы, делающей меня таким, как есть. Это чувство нарастало, перехлестывая через край, словно капли дождя на стеклянной крыше, сливавшиеся вместе и устремляющиеся единым потоком.

И я подавил это чувство.

Повернувшись к следующей ступеньке, я, кашлянув, исторг из себя короткий смешок. Смешок разгорелся и превратился в истеричный хохот.

Переходи к следующему кадру.

Вверху лестницы меня ждали двери, а за ними гиперкосмическая пересылка.

Все ещё смеясь, я шагнул вперед.