Вихрь переправ

– Это и так ясно из нашего договора, молодой человек, – холодно ответил Гамаюн. – Но я не сказочный божок, который на щелчок пальцев заслонит тебя от любой опасности. Я лишь могу упреждать и оберегать твою жизнь в той мере, в какой это подвластно мне.

– А может, всё не так страшно? Может, ничего ужасного не случится? – предположил Матфей, хотя вид взъерошенного и обеспокоенного не на шутку ворона отвечал сам за себя.

– Ты забыл, что я тебе сказал? Крух! – негодующе каркнул ворон. – Упоминаний практически нет. Потому что на таких, как ты, охотились и истребляли.

– Но может быть, их нет потому, что они маскировались хорошо и потому о них никто ничего не знал, – с жаром возразил Матфей.

– Твой дар – это шило в мешке. Не утаить и не спрятать. И поверь, никто не станет тебе помогать, я тебе сказал – все следы вычищаются, а свидетели исчезают. Твой единственный шанс – кочевать, надолго не задерживаясь в одном месте и ни с кем близко не сходясь. Крух!

6. Ошибки и дурные предзнаменования

– Погоди, он так и сказал?! Вот это улёт! – восторженно взвизгнула Юна.

Юноша вопреки наставлениям Гамаюна – никому ничего не говорить об их союзе, тем более, о последней и как выяснилось, опасной подробности, касаемо самого Матфея, – не сумел устоять перед обаянием и лукавым взглядом вишнёвых глаз девушки. Всё произошло как-то сумбурно и само собой.

Вечером, после работы Матфей решил ненадолго заглянуть к Юне, так сказать, проведать подругу. Он частенько так делал, благо на Тсугоевой улице, напротив дома приятельницы хоккейной шайбой мостился «Вижин-Март». Окна Юниного дома смотрели прямёхонько на лаймовый кругляш гипермаркета, и девушка не раз привечала приятеля, мило улыбаясь и зазывно взмахивая рукой в приветствии из своего жилища.

Матфею нравился дом семейства Дивия: добротный, из белого кирпича, сложенный в два приличных этажа с высоким практичным чердаком, обустроенным под жилую комнату. Юна жила на чердаке. На нижних этажах обитали мать с отцом, младшие братья-близнецы, Влад и Влас, а также бабушка и дедушка – родители матери.

Юна гордилась своей комнатой под крышей. Ещё бы, ведь это было её детище, на переделку которого ушло несколько месяцев. Широкое и вытянутое ввысь конусом пространство, с утеплённым небесно-голубым потолком и выкрашенными в белый матовый цвет наклонными стропилами и горизонтальными балками. Стены, наперекор старшим, девушка оббила гобеленовой тканью в светлых горчичных тонах, а дерево пола умастила толстым слоем терракотовой краски, отчего чердачный дух окончательно улетучился, уступив место комнатному уюту.

Вот и на этот раз, поймав в проёме нижнего окна улыбчивый взгляд Юны, Матфей свернул на асфальтовую дорожку, ведшую от ворот металлической ограды к дому из белого кирпича. «Наш терем» – так ласково называло старшее поколение Дивия своё жилище, – занимал скромный участок Горницкой земли. К нему примыкал простецкий и крошечный, на взгляд Матфея, сад, состоявший из девяти старых яблонь с рачительно проложенными средь них высокими грядками под цветы и зелень. Меж этих незатейливых холмиков тропинки узкими змейками юрко водили туда-сюда, имея больше сходства с мышиным лабиринтом, нежели с путями.

Но самой большой загадкой двора была одноэтажная копия «терема», выстроенная всё из того же белого кирпича, по размерам же близкая к малому сарайчику. Эта постройка примыкала сбоку к дому и имела несколько оконцев, ну точь-в-точь, как старший родственник. Даже крыша меньшого двойника повторяла покатую форму «терема». Но это было ещё не всё, дело в том, что мини-здание было обитаемо и населяли его животные, домашние питомцы старших членов семейства. Четыре зверька: рыжий кот, пятнистая кошка, не принесшая за всю жизнь потомства, дряхлый песец и даже игуана. За каждым четвероногим домочадцем числилась персональная комната с удобствами и привилегиями. Никому, кроме домашних, не дозволялось заходить в этот домик. И Матфей, единожды ослушавшись и поддавшись искушению, был наказан – его сильно укусил за ногу кот, очевидно, главный охранник звериной обители. Это надолго отворотило всё имевшееся в арсенале Матфея любопытство от мини-терема.

Юна по обыкновению заварила душистый чай, настоянный на садовых травах. К дымящемуся в большой синей кружке напитку прилагались не менее внушительные бутерброды с сыром и ветчиной. Матфей с наслаждением вкушал угощение и в тысячный раз его взгляд блуждал по узорам стен чердака-комнаты и глянцу пола. Особенно его радовали три малых коврика с пушистым длинным ворсом. Эти подножные островки бело-голубого цвета хаотично пестрели на терракотовых половицах, и Матфею всякий раз казалось, что под ногами не чердачный пол, а закатное небо, а махровая тройка – облака на нём. Нежные, воздушные и легчайшие. Юна выкроила их из цельного прямоугольника, придав волнистую форму.

– Вот это да… говорящий ворон… кто бы мог подумать. А поверить? – наверное, в пятый раз восхищённо проговорила девушка.

– Тише, Ласточка, – Матфей попытался упредить дальнейшую восторженность подруги, указав на распахнутый зев чердачного люка.

Кстати, люк также был дополнительной гордостью Юны. Ведь во всех комнатах дома двери располагались вертикально, собственно, как и положено в домах, и лишь в её комнате дверка не стояла, а лежала под ногами. Что ни говори – во всех отношениях уникальное помещение. «Они мне завидуют», – частенько усмехаясь, повторяла девушка, намекая на младших братьев, – «у них-то всё обычное, не то, что у меня».

– Да их нет дома, – заверила Юна приятеля. – Влас потащил Влада куда-то за город. Там какие-то сборы у школяров.

– Кроме них, полно людей в доме, – шутливо напомнил Матфей.

– Бабуля и дедуля… да они редко поднимаются на второй этаж, так что не тревожься, – сказала она и, вспомнив, добавила. – А родителей пока нет. Иначе бы мы услышали их.

– Просто я обещал Гам… другу, что никому не скажу. А выходит, что я вроде как не выполнил обещание, – замявшись, промямлил юноша.

– Ты говоришь о вороне? Ведь ему ты дал слово? – спросила Юна, её монгольские глаза, наполненные живейшим интересом, обжигали Матфея до самого нутра.

– Ну, да, о нём. Обещал я ему.

Юна, не признававшая ограничения в чём-либо, и в одежде уважала простоту и свободу. Дома она носила объёмные свитера, мягкие фланелевые штанишки и, конечно, футболки. К этому виду одежды она питала особую, трепетную привязанность. Матфей знал, что футболковую страсть подруга переняла от отца, бывшего школьного учителя физкультуры, а ныне – тренера в частном спортивном клубе. Юна покупала исключительно мужские футболки на два-три размера больше и носила их с трикотажными штанами или с лосинами, которые сидели на её стройных ножках идеально. Но особым шиком, по мнению Матфея, был тонкий чёрный пояс, которым девушка подпоясывала необъятные футболочные просторы, преобразовывая верх одежды в стильную тунику или мини-платье. Что, конечно же, ей чертовски шло.

– Да ладно тебе, Фей, не переживай, мне же можно, – подбодрила его Юна и по-дружески ткнулась плечом о его плечо. И сегодня на девушке сидела длиннющая, почти до колен футболка цвета фуксии с широченным и довольно-таки глубоким вырезом. – Я никому не скажу, даже Нилу.

– Это серьёзно, – улыбнулся Матфей «вескому» аргументу и коротко рассмеялся.

Взглядом он поймал прямоугольник единственного в этой обители окна, одна из створок была на четверть открыта. Юна одинаково любила тепло и холод, но только не тогда, когда баланс нарушался в пользу одного из них. Она частенько проветривала комнату, развеивая жаркую духоту, нагнетаемую змеевиком подоконной батареи, равно как и в особо ветреные и студёные деньки, обкладывалась пледом и подушками, затыкая окно ватой.