Вихрь

Он схватил руку Жана и крепко сжал.

– Ты тоже разбогатеешь и будешь так прозябать, – свирепо проговорил он, – а ведь в тебе есть искра Божия!

Он остановился.

– Мне шестьдесят лет, и для меня все это кончено. Он завернул за угол, продолжая тащить Жана, и подозвал автомобиль.

– Vauront-Palais, – кратко приказал он шоферу. Откинувшись на спинку сиденья, Жан упивался ароматом политых улиц и деревьев. Его пожирали ненасытные желания. Он жаждал той жизни, о которой говорил Приналев.

Зал был набит битком. В темноте белыми пятнами выделялись лица зрителей. Занавес опустился, зажгли свет. Стало сразу очень шумно. Они с трудом протиснулись к своим местам, заказали абсент и коньяк. Жан чувствовал себя великолепно в этой толпе среди общего веселья. Снова взвился занавес, на сцене появилась танцовщица. Рука Жана со стаканом невольно опустилась. Это была Аннет. Она танцевала знаменитый «Танец лебедя», прославленный Павловой.

– Эти дураки не умеют играть Сен-Санса, – пробормотал Приналев. Он взглядом искал сочувствия у своего собеседника.

Жан не видел никого и ничего, кроме Аннет. Он видел ее такой, какой она была два-три года тому назад, когда он жил в своей маленькой комнатке в Вене. Ему вдруг сделалось не по себе. Прошло столько времени, с тех пор… Ах, как она хороша! Те же золотистые волосы, правильные черты лица, но что-то изменилось, – она стала еще красивее!

Публика неистово зааплодировала. Он посмотрел в программу: «Анна Мюллер, прима-балерина австрийского балета». Аннет раскланивалась публике. Занавес опустился.

– Она должна выйти еще раз, должна! – повторил он вслух, сжимая программу.

– Что с тобой? – спросил Приналев.

Оркестр заиграл снова. На эстраде опять появилась Аннет. Как сквозь туман Жан видел, что на ней было необыкновенное платье, – дерзкое сочетание пурпурного, зеленого и синего цветов; оно было перевязано шарфом, сотканным из драгоценных камней. Он видел плавные движения ее рук. Ее белая грудь высоко вздымалась. Глухой вздох, почти крик вырвался из его груди. Вот в ком счастье жизни, той жизни, которую так красочно описывал Приналев. Неясные и таинственные желания вставали в нем; мелькали любовные видения, такие возможные и в то же время такие далекие. Это был извечный порыв мужчины к женщине. Чувство горького стыда за прежние годы овладело им.

Он пришел в себя. Приналев хлопал его по руке.

– У этой девчонки каждый мускул танцует, – одобрительно сказал он.

Жан не мог говорить. Ждала ли она его тогда на вокзале? Он представил себе, как поезд, пыхтя, влетает под стеклянные своды вокзала, и он видит в окне маленькое личико Аннет. У нее была привычка поправлять волосы, когда она нервничала.

Кто-то пел на эстраде веселую песенку. Приналев раскатисто хохотал. Где теперь Аннет? Здесь, где-нибудь около них, в раздевальне, или, может быть, уже ушла.

– Что с тобой? – над самым ухом раздался голос Приналева. – Час тому назад ты… – он не докончил.

Около них остановилась женщина в черной накидке.

– Вы не могли меня тогда встретить? – сказала она по-французски, обращаясь к Жану. – Я ждала на вокзале целый час.

Он вскочил.

– Я – Анни Мюллер, – сказала она, слабо улыбнувшись. – Я вас узнала со сцены.

– Так это вы и есть, так это вы танцевали! – пробасил Приналев. – Да, вы умеете танцевать, черт побери! Для большинства женщин танцы – просто гимнастика, а у вас они вполне ритмичны.

Она засмеялась и привычным жестом поправила волосы.

– О, я натренировалась! – Она бойко говорила по-французски, хотя и с заметным акцентом. – О, что это была за школа в Будапеште! Под конец мне стало казаться, что я сделана из гипса и что от каждого движения у меня трещат суставы. Вот когда я научилась ритму.

Она села на поданный ей Жаном стул. Свежий, легкий аромат духов исходил от нее. Кроме пудры и карандаша для бровей, на ее лице не было никаких следов косметики.

– Да, я наслышалась о ваших успехах! Жану казалось, что в тоне ее голоса звучала насмешка.

– Да, да, – откликнулся он неуклюже. Приналев громко расхохотался.

– А сколько тысяч франков ты получаешь за каждый концерт? Скажи-ка, Жан! На последнем концерте он, наверное, больше устал от оваций, чем от игры. Он выглядит скромником, но не верьте этому. В душе он очень высокого мнения о себе.

– Он всегда был таким, – серьезно сказала Аннет. Жан был теперь убежден, что она над ним смеется. Она повернулась к нему.

– Вы здесь с женой? – От тона ее голоса на него повеяло холодом.

– Да, и с сестрой.

– Ах, с той, что служила в Лондоне?

Она все помнила, на ее губах заиграла улыбка. Мсье Жан теперь стал богат и путешествует со свитой.

В разговор вдруг вмешался Приналев.

– Где вы встречались раньше? – спросил он, переводя взгляд с него на нее.

Она лукаво посмотрела на Жана.

– В переулке, который называется интригой. Приналев теребил пальцами русую бородку.

– Здесь или в Вене? – продолжал он с любопытством, видимо не поняв смысла ее слов.

– Мсье Виктуар очень любил прогуливаться в нем, когда жил в Вене.

Она подобрала спустившуюся накидку:

– Мне надо идти.

Ее глаза остановились на Жане. Ему показалось, что в них промелькнула мимолетная нежность.

– До свиданья, – спокойно сказала она.

Он видел, как она подошла к дверям, затем встал и быстрыми шагами последовал за ней. В фойе к ней подошла пожилая женщина. Жан колебался, готовый уйти. Она услышала звук его шагов на мраморной лестнице.

– Вы тоже уходите? – бросила она через плечо. Жан кивнул головой. К ней быстро подошел молодой человек, одетый с иголочки.

– Я разыскал ваш автомобиль, Анна, – сказал он, – конечно, он ждал у тех дверей.

Аннет поблагодарила его движением головы и стала спускаться по лестнице.

– Скажите ваш адрес, где вы остановились? – с отчаянием в голосе говорил Жан, следуя за ней.

– Вы хотите, чтобы ваша жена зашла ко мне? – спросила она с оттенком горечи.

Посмотрев на него с минуту, она направилась к автомобилю.

Когда Жан вернулся в залу, Приналев не сказал ничего. Только после того как они вышли на улицу, он вдруг спросил: