Викиликс: Секретные файлы

Среди позитивных сигналов, поступавших из Эквадора, было то, что Корреа проявлял готовность бороться с общественными движениями, которые привели его к власти, как тогда, когда протесты привели к остановке нефтедобычи: «В отличие от предыдущих администраций, которые посылали команды [от правительства Эквадора] для переговоров с общинами о дополнительных льготах, Корреа послал решительный сигнал, что он не намерен поддерживать протесты, которые влияют на важнейшие для страны доходы от продажи нефти»³⁴.

Конечно, «склонность Корреа к вмешательству в рынок» раздражала. Ссылаясь на случай с введением предельной цены на молоко, посол указывает, что, хотя это едва ли радикальная политика, «не является хорошим признаком, если такой тип управления в дальнейшем будет использоваться более широко»³⁵. Налоговые реформы администрации были «захватывающими» по своим амбициям и внезапности, но «вероятно, скорее благом, чем злом». Посольство отражало мнения деловых кругов Эквадора, которые, как оно сообщает, резко критикуют введение налога на движение капиталов, так как это может привести к бегству капиталов из страны. Но также, ссылаясь на МВФ, предполагает, что решение заморозить налог на добавленную стоимость, вместо того чтобы его сократить, говорит об относительном прагматизме правительства. Даже при том, что государственные расходы росли очень сильно, достигнув в 2013 году 44 % ВВП, МВФ был относительно милостивым в своих рекомендациях правительству Эквадора, признавая важную роль государственного сектора в стимулировании экономического роста, хотя и по-прежнему выступая за частные инвестиции³⁷.

Что правительство США находило постоянно создающим проблемы, так это меры администрации, направленные на укрепление национального суверенитета вопреки включению в неолиберальную модель развития. В результате Эквадор вышел из нескольких двусторонних договоров³⁸, включая и договоры с Соединенными Штатами; вышел из Международного центра по урегулированию инвестиционных споров³⁹, суда Всемирного банка, образованного в 1965 году для арбитража в спорах между государствами и частным капиталом; отклонил просьбы крупных компаний, таких как Apple и RIM, отменить тарифы⁴⁰; а также реформировал закон об интеллектуальной собственности для поддержки доступа к медицинским услугам, включая ВИЧ-препараты, как жизненно важный государственный интерес⁴¹. Важно отметить, что, отражая поддержку администрацией возвращения к импорто-замещению, производство лекарств должно было благоприятствовать местным производителям, а не транснациональным корпорациям.

И после этого американские власти, вместо того чтобы демонизировать правительство Эквадора и направить свою поддержку военным путчистам, решило взять страну в тиски. В депешах имеется ряд свидетельств о лоббировании, тайных маневрах и, в случае с патентами на лекарства, координации с бизнес-интересами фармацевтических компаний – хотя это, в общем, мало что дало. Но, по большей части, посольство, по-видимому, ограничилось ворчанием. В связи с отпором Apple и RIM, оно раздраженно пожаловалось, что эти компании, одни из самых «культовых» в мире, не были встречены «с распростертыми объятиями», и сетовало, что руководство Эквадора явно «не было заинтересовано в высвобождении духа предпринимательства», а сосредоточилось на «краткосрочных» задачах по «выравниванию общества, защите того, что у них есть, и разрешению иностранным компаниям работать в Эквадоре на своих условиях»⁴².

В конечном счете, несмотря на все эти театральные сцены и предостережения о Корреа – «темной лошадке» и его «чудодейственных решениях», представляющих собой «катастрофу» для развития Эквадора, США даже были вынуждены неохотно признать успех правительства, когда – вместо бегства капитала – он был привлечен в Эквадор⁴³.

Реакция посла и других дипломатических сотрудников на Корреа, конечно, изобилует напыщенностью и самодовольством; однако, отмечая, что политика правительства «практичнее», чем его риторика, они были близки к истине. Они видели, что если администрация искренне нацелена на развитие в мировой экономике, интегрированной под господством США, у нее небольшое пространство для маневра. Бегство капитала постоянно упоминалось как угроза, и для правительства, несомненно, было бы опасно бросить вызов правам капитала принципиально. В таких условиях реформы отражали умеренные прогрессистские стремления, связанные с тем, что посольство, так же проницательно, расценивало как смену поколений в эквадорской политике. Однако как бы национализм Корреа и мягкое реформаторство ни были «против шерсти» американским дипломатам, воспитанным на доктрине «свободного предпринимательства», позиции деловых кругов страны ничего серьезно не угрожало. Ко времени написания этих строк участие Эквадора в глобальных организациях, таких как ВТО, и тесная работа с МВФ продолжаются. Он вряд ли откажется от долларизации, давшей защиту от инфляции, к которой стремились финансовые инвесторы. Долгосрочные перспективы для американских инвесторов, возможно, даже улучшатся с развитием автономной промышленной базы Эквадора.

В предыдущей главе было рассмотрено, как пытки превратились в инструмент имперской дисциплины и как ЦРУ потратило десятилетия труда, пытаясь найти более тонкие и эффективные способы пыток, сделав дыбу необязательной. Аналогично американская империя разрабатывает гораздо более изощренную науку доминирования, чем ее предшественники. Пример Эквадора показывает: когда зависимость от рынка культивирована и глобальный капитализм тщательно институционализирован при господстве США, то, что Маркс когда-то назвал «скучным принуждением экономических отношений», сделает почти все остальное само.

Империализм свободной торговли

Когда овцы едят людей: огораживание в XXI веке

Томас Мор в своем произведении «Утопия» сетовал, что овцы начали есть людей. Как такие исключительно безобидные создания, «которые были столь кроткими, довольными очень немногим», стали кровожадными? Мор обвиняет огораживание. Это был процесс, с помощью которого лорды, стремясь делать деньги на производстве овечьей шерсти, выбрасывали крестьян с земли, на которой те жили поколениями. В результате люди голодали, а овцы мирно паслись.

С XV по XVIII век огромные площади земли были обращены в частную собственность. Как указывал экономист Карл Поланьи, если бы не вмешательство государства Тюдоров и Стюартов, стремившегося справиться с последствиями, это могло бы привести к социальной катастрофе, достаточной, чтобы опустошить огромные населенные территории⁴⁴. Подобный процесс с тех пор повторялся в одной области за другой, когда одна за другой сферы жизни, ранее находившиеся в общем владении, превращались в товар. Сначала овцы ели людей, потом над человечеством стали господствовать машины. Сейчас чем дальше, тем больше нашим господином становится информация.

В 2014 году «Викиликс» раскрыл проекты двух малоизвестных договоров о «свободной торговле», один под названием Соглашение о торговле услугами (TISA)⁴⁵ – проталкиваемый через ВТО – и другой под названием Транстихоокеанское партнерство (ТТП)⁴⁶. Как водится, их неправильно называть договорами о «свободной торговле», поскольку сфера их действия выходит далеко за рамки соответствующих вопросов. Центральная тема этих проектов не торговля, а собственность и обстоятельства, при которых информация может удерживаться как собственность.

Истоки идеи об интеллектуальной собственности восходят к XVII столетию, но только появление передовых информационных и коммуникационных технологий сделало ее крупной глобальной проблемой, которой она является сегодня. Появление этих технологий совпало с глобализацией финансов и торговли, возникновением транснациональных корпораций как основных глобальных игроков, а также с распространением и развитием международного торгового и имущественного права. Это силы, которые сделали возможной интеллектуальную собственность в ее нынешнем виде.

Права интеллектуальной собственности в эпоху Интернета стали современной законной формой огораживания – средством, с помощью которого статус ценных знаний регулируется за счет большинства, у которого нет собственности на знания. Это институционализируется путем проведения последовательных раундов переговоров и официально признается в таких глобальных органах, как Всемирная организация интеллектуальной собственности ООН (ВОИС), ВТО (с ее Соглашениями по торговым аспектам прав интеллектуальной собственности, или ТРИПС), а также ЕС и Организация экономического сотрудничества и развития. Такое положение дел не является ни неизбежным, ни «естественным»⁴⁷, но обсуждения на уровне глобальных организаций в значительной степени основываются на соглашении между сторонами относительно естественности и неизбежности интеллектуальной собственности, а расхождения по большей части ограничиваются вопросами применения.