Викинг

Ребята за столом враз заорали. Кто-то одобрял мою ловкость. Кто-то иронизировал над Стюрмиром. Кто-то был искренне огорчен, что все кончилось так быстро. Никто даже побиться о заклад не успел…

Стюрмир все еще стоял на четвереньках. Все же неслабо он приложился.

Один из псов-попрошаек подошел и непонятно из каких собачьих соображений попытался помочиться на ногу Стюрмиру. Может, принял его за пень?

Я пресек надругательство добрым пинком. Кабысдох не обиделся. Тут же налетел на шавку поменьше и принялся ее трепать.

Я счел инцидент исчерпанным и вернулся за стол.

Пока мы выясняли отношения, маленькая смуглянка куда-то испарилась. Ну и ладно.

— Зачем ты его обидел? — спросил Руад. И растолковал мою оплошность.

— Да откуда мне знать, что это — обида, — пробормотал я, чувствуя себя очень неудобно. Вот ведь косяк упорол.

— Пустое, — махнул рукой Руад. — Повинись, подари ему какую-нибудь безделицу — и все будет хорошо. Стюрмир — не вредный.

И тут мое плечо угодило в тиски. Это невредный муж Стюрмир положил мне на плечо свою мозолистую лапу.

— Почему ты не сказал, что ты колдун, Ульф Черноголовый?! — прорычал он. — Ты заколдовал меня!

— Это колдовство называется — слишком много пива в брюхе, — сказал я спокойно и даже весело, хотя внутри все напряглось, как лучная тетива. — Я не хотел тебя оскорбить, Стюрмир. Я пришел издалека и не знаю ваших обычаев. И не сомневаюсь, что любая женщина ляжет с тобой, едва ты поманишь ее пальцем. А сейчас отпусти меня и отойди. С тебя капает.

Я не думал, что он так и сделает, и говорил, просто чтобы выиграть время и сообразить, как выпутаться из ситуации. Более неудобного положения для драки с Терминатором трудно даже придумать.

Но он отпустил. И отошел. Очень задумчивый.

Позже мне объяснили: с колдунами никто не хочет связываться. Если ты его обидишь, он скажет хулительный нид [31] , и тебя зарубят в первом же сражении. А если убьешь… Многие утверждают, что мертвый колдун даже опаснее живого. Вот так-то. Еще мне пояснили, что колдунов скандинавы не жалуют. Сильных боятся, слабых убивают. Колдовство вообще считается женским делом, мужчины недостойным. Так что обвинение в колдовстве сродни обвинению в мужеложстве. За него положено — прямо в дыню. Если ты, конечно, не колдун…

31

Ниды — хулительные стихи — считаются отдельным жанром скальдической поэзии и занимают в ней особое место. По форме они не отличаются от отдельных вис, по содержанию могут отражать те же ситуации, но описанные специфическим негативным образом. Отношение к нидам было очень серьезным, настолько серьезным, что могли и вне закона объявить. Если в драпе предметами традиционного восхваления были доблесть и щедрость мужчин и красота женщин (чаще в отдельных висах), в ниде часто использовался мотив травестирования, то бишь — пародии.

Но тогда я вздохнул с облегчением и завертел головой в поисках девчонки.

Вот она. Уже успела опять забиться в уголок. Но по моему знаку покорно приблизилась.

— Сиди здесь, — велел я. — Скоро вернусь. Руад, друг, пригляди за ней, ладно?

Мне стало стыдно. Стюрмир — наш. Все равно что брат. Никогда мне дурного не делал. В бою прикрывал… И пошутил, в общем, даже необидно. А я его оскорбил. И побил.

Сволочь я…

Стюрмир сидел мрачный, вцепившись в огромный кувшин пива. Время от времени тер шишку размером в половину куриного яйца.

Я подвинул пьяного в хлам Флоси, втиснулся рядом.

— Стюрмир, брат… — произнес я покаянно. — Прости меня, невежу! Хочешь, я научу тебя приему, которым сбил тебя с ног? На, друг, возьми за обиду! — Я содрал с пальца серебряный перстень с синим камешком и положил на стол перед датчанином.

Стюрмир чуть повернул голову, зыркнул на меня одним глазом, не выпуская кувшин. Потом скосил глаз вниз, на перстень. Лицо его слегка оживилось. Кувшин грохнул о стол. Мозолистая лопата накрыла браслет целиком. Теперь он смотрел на меня уже двумя глазами. Вернее, тремя. Третьей «смотрела» шишка.

Секунд десять дан размышлял. Потом вдруг осклабился, сгреб меня в охапку, как ребенок — пупса, и прижал к липкой, пропитавшейся грязью и пивом бороде.

Отпустил, когда я уже начал думать, что умру от удушья.

— Ульф! — воскликнул он растроганно. — Ты славный воин! Я рад, что мы с тобой плаваем на одном корабле!

Мы с ним выпили пива. И еще выпили. Потом я слинял под предлогом, что надо отлить. Вернулся к своей (я уже считал ее своей) девчонке. В мое отсутствие никто ее не схитил. Еще не хватало…

А веселье уже лилось через край.

То и дело кто-нибудь из наших излагал висы. То бишь хвалебные стихи [32] . Обычно — не слишком длинные. К примеру, сам ярл произнес такую:

Плату златом взяли С тех, кто спор затеял. Кровию — с пней битвы, Вранов накормили Одину на радость. А теперь пируем, Славя силу сильных!

Надо будет и мне освоить это искусство. Здесь оно в чести.

32

Хотя не только хвалебные — просто герой еще об этом не знает. Хвалебные песни — это драпы и флокки. Отдельные же висы, хотя и построены по тем же ритмическим и стилистическим канонам, однако их содержание намного разнообразнее: виса может рассказывать о поединке, сделке, свидании, краже, случайной встрече, о сновидении и т. д.

Ульфхам Треска затянул песню… Бас у него был диаконский, а глотка — почти как иерихонская труба. Стены, правда, не падали, но мусор со стропил сыпался.

Песню тут же подхватили. От рева десятков глоток вибрировали кувшины с пивом. Черноглазка крепко прижалась ко мне. Будь ее воля, она забралась бы ко мне за пазуху, как напуганный котенок.

Молодой Флоси лихо вспрыгнул на стол и принялся отплясывать что-то воинственное… Но его тут же, с гоготом, сдернули за ногу на пол…

— Пойдем, мой птенчик, — сказал я черноглазке по-русски.

Конечно, она не поняла. Но противиться не стала.

В моей каморке было довольно шумно. Тонкие перегородки дрожали от царящего в доме праздника.

В соседней норке любили друг друга. Очень громко.

А мы лежали тихонько. Мне было хорошо. Надеюсь, и девочке — тоже. Ну точно котенок. Свернулась клубочком, положила лохматую головенку ко мне на грудь, пригрелась и спит.

И плевать ей на вопли и грохот. Мне тоже было на них наплевать. Я наслаждался уединением. Эта маленькая клетушка была мне сейчас милей десятикомнатного отцовского коттеджа. Чтобы по-настоящему заценить такую норку, надо несколько месяцев подряд поспать на палубе драккара, где тебя подпирают со всех сторон добрые, только немного вонючие друзья, а пожелавшие отлить вынуждены аккуратно перешагивать через головы соседей. Причем в качку это «аккуратно» получается не всегда…

Я лежал, расслабившись, и моему телу, привыкшему к доскам палубы и береговым камням, это ложе из волчьих шкур казалось пуховой периной. И еще казалось, что оно чуть-чуть покачивается…

Я погладил малышку по узкой хрупкой спинке с трогательно выступающими позвонками… Она не проснулась, только вздохнула и прижалась еще крепче.

«Завтра выкуплю ее и оставлю себе», — решил я.

Мне было известно, что многие так делают. Купить какую-нибудь хибарку, поселить туда женщину, дать ей немного денег… И из похода тебя будет ждать какой-никакой, а дом, и в нем — твоя собственная женщина, а не шлюха из притона…