Викинги

После распада Римской империи в странах Европы возникли новые термины, относящиеся к мореплава­нию. Кое-куда они пришли через латынь — междуна­родный язык Средневековья, но истоки их в греческом, потому что римляне сами переняли эти слова у греков, построивших им флот и преподавших вместе с этрус­ками азы морской науки.

Так, например, пришла в Средиземноморье кимба. Древние народы, как уже говорилось, изначально дели­ли свои корабли на «длинные» военные и «круглые» торговые или грузовые. В одном из мифов повествуется о том, как Геракл переплывал океан в золотой чаше (или кубке) Гелиоса. Этот путь он проделал от только что воздвигнутых им Столпов (Гибралтара), отметивших западный предел обитаемого мира, к острову Эрифия, или Эритея, лежавшему где-то далеко в Атлантике.

Греческий Гелиос — аналог египетского солнечного бога Амона, и этот сосуд — не что иное, как «солнечная ладья» фараонов (на это указывают и некоторые дру­гие детали). Но одно из греческих обозначений кубка или чаши — kymba, и оно перешло на название чел­нока. Кимбы хорошо были известны в эпоху Августа.

Однако были еще и его синонимы — skafe и skyfos. Первый из них, хорошо нам знакомый по словам батис­каф, пироскаф, скафандр, упомянул вместе с кимбой Софокл в значении «челн, лодка». Второй означает у Эсхила «судно, корабль» и «корпус корабля» (это со­хранилось в итальянском). Римляне использовали его для обозначения класса посыльных, дозорных и разве­дывательных судов, а в императорскую эпоху легкие маленькие скафы (челны) применялись и как разъез­дные шлюпки и нередко находились на палубах больших скаф («кораблей») или следовали за ними на буксире...

Однако все вышесказанное, как говорится, присказ­ка. А сказка вот в чем. Для греков все, что могло держаться на воде и притом нести на себе людей, скот или грузы,— ploion. Кельты, долго и тесно общавшиеся с эллинами, особенно в районе устья Роны, слово «плой-он» пропустили мимо ушей. Зато их слух уловил другое слово — «скафа».

Это вполне объяснимо. В тех местах создался осо­бый синтез двух культур. Кельты страшно любили украшать собственными национальными изображени­ями греческие предметы — панцири, щиты, сосуды, даже монеты. Скафа — именно скафа — могла при­влечь их особое внимание по двум причинам. Во-первых, ее силуэт поразительно напоминает силуэт удаляющегося от наблюдателя судна, его корму: ведь и наше слово «судно» произошло от древнерусского «судьно» (сосуд). Во-вторых, это греческое слово не менее поразительно созвучно греческому же skitos (кожа) и кельтскому see (хвоя, боярышник).

Греческие изделия из кожи кельты знали ничуть не хуже, чем сосуды. Но дело еще и в том, что из хвойных деревьев, меньше поддающихся гниению, средиземно­морские народы строили свои корабли, а кожа служила обшивкой плетеных челноков и вообще широко приме­нялась на флоте — например, как прокладка для трущихся частей. Такой вот лингвистический синтез и породил новое название корабля, с быстротой мысли распространившееся по всем закоулкам Европы: skip у англосаксов и готов, skeep у шведов, ship у англичан и schip у голландцев. На древневерхненемецком это слово читалось skif, на средневерхненемецком — schif, на средненижненемецком — schip, в конечном счете они слились в единое общегерманское Schiff. В древнеанглийский лексикон вошли слова scipmann (моряк, гре­бец) и scipen (конюшня, хлев и сарай для зимовки кораблей). В эпоху викингов англичане называли sceppe круглые корзины — те же кораклы; у ирландцев родственное слово sciath стало обозначать щит, чья конструкция — обтянутая кожей плетенка — ничем не отличалась от коракла; универсальное слово англосак­сов scippare (шкипер) — и капитана торгового судна, и командира военного корабля; а от сложного древнес­кандинавского понятия skipa («снаряжать корабль и набирать команду») во Франции родилось не менее сложное понятие «экипаж» — так называли и карету, и команду корабля как часть его снаряжения. После пришествия варягов в Новгород на Руси стало привы­чным понятие «скедия», прилагавшееся ко всем видам судов. А еще позднее из другого названия скафы — скиф — в Англии родился спортивный skiff, француз­ский esquif.

У римлян эквивалентом ploion было слово navis, тоже, впрочем, пришедшее к ним из Греции: в его основе лежат греческий глагол neuo («кивать, качать­ся») и производное от него naus — корабль. Оно дало не меньшее гнездо родовых понятий корабля, причем не только в романоязычных странах, как можно было бы подумать: в испанское nave и португальское navio (судно, корабль), их же пао и паи (большой корабль), французское navire, кельтское паи, употреблявшееся наряду с curach и тоже означавшее «судно, корабль». Слово nav, как уже говорилось, восприняли и арабы — скорее всего на Пиренейском полуострове — и упот­ребляли его наряду со своим, исконным. В Италии так же мирно сосуществует schifo (баркас, бот, шлюпка, ялик) и nave. А вот у готов слова naus, nawis означали (смерть): то ли так они выразили свое отношение к морю, то ли на них нагнали страху соседи — кельты.

Вполне естественно, что норманны не были исклю­чением из общего правила в своих взглядах на «мор­ские повозки». Ни классов, ни типов судов в нашем понимании этих слов викинги, по-видимому, не знали.

Все их корабли были килевыми и беспалубными, управлялись рулевым веслом, укрепленным в корме по правому борту, строились из липы, ясеня, дуба и других прочных пород. Движителем у них служили шестиметровые весла или прямоугольный рейковый парус, крепившийся на единственной откидной или съемной мачте (иногда позолоченной), поддерживае­мой вантами и штагами. Площадь паруса достигала семидесяти квадратных метров, а подчас и больше. Он богато украшался и передвигался в вертикальной плос­кости вместе с реем. Система бегучего такелажа поз­воляла судну ходить против ветра и лавировать. Об­шивку всех судов делали внакрой, связывали канатом, крепили к шпангоутам железными гвоздями и ярко раскрашивали.

Очень любопытно указание «Саги о Сверрире» — одной из самых «морских» саг — на модульный при­нцип постройки. Однажды Сверриру построили ко­рабль с «девятью швами» на каждом борту, но по его требованию корабелы разобрали готовое судно, удлинили киль на двенадцать локтей (после чего швы на днище сблизились) и снова спустили на воду. После этого корабль был «крещен» (в нос и корму заложили святые мощи), но он стал слишком узок в своих око­нечностях, по меркам викингов — уродливым. В этой же саге упоминается деление корпуса на три отсека — носовой, средний и кормовой. Вероятно, с этим и свя­заны упомянутые выше цифры — девять (швов) и двенадцать (локтей): они легко делятся на три.

А вот весьма характерные указания саг на состав норманнских флотов: просто корабль, большой, огром­ный, боевой, торговый, весельный, быстроходный, мор­ской корабль, «суда большие и малые», «ладьи рыбо­ловные и гребные суда», «грузовые и мелкие суда». И — никаких отличительных признаков, кроме непре­менного указания количества гребных скамей. Един­ственное исключение — упоминание снеккьи (шнеки), или карвы, но и оно сопровождено пояснением, что это «большой боевой корабль» — и ничего больше.

Из анализа скандинавских источников становится ясно, что снеккья — это общее обозначение боевых «длинных» кораблей — в отличие от «круглых» торго­вых. Поэтому ставшее почему-то общепринятым деле­ние кораблей викингов на большие «дрикары» (о них — ниже) и снеккьи («змеи») размером поменьше — не более чем условность, а вычисление их «точных» раз­меров — как класса или типа — так же нелепо, как вычисление габаритов античной галеры или арабской дау.

На всем протяжении «эпохи викингов» отличиями их кораблей были три — количество гребных скамей, носовое украшение и относительная величина, изме­нявшаяся очень незначительно. Только это и указыва­ется составителями саг. Все остальное — не более чем кабинетные измышления. Кстати, само слово «снеккья»

— недоразумение: хотя змея и называлась snekkja, носовая корабельная фигура с ее изображением всегда обозначалась словом ormr. В сущности, эти кажущиеся синонимы были совершенно разными понятиями: пер­вое принадлежало животному миру, второе — нежи­вой природе, искусству.

Вполне естественно, что длина судна зависит от числа его весел. Чаще всего их было тридцать, по пятнадцати на борт, как на египетских кораблях XV века до н. э., а потом на греческих. Вот несколько свидетельств одной только саги: «Торлейв дал ему ладью с пятнадцатью скамьями для гребцов и всем снаряжением, шатрами и припасами» (здесь скамьи были сплошными, от борта к борту); «В эту самую осень Олав конунг велел построить на берегу реки Нид (в районе Тронхейма.— А.С.) большой боевой корабль. Это была шнека. Для ее постройки понадобилось много мастеров. К началу зимы корабль был готов. В нем было тридцать скамей для гребцов (полускамей с про­ходом между ними.— А.С). Он был высок, но не широк». Этому кораблю, построенному в 955 году, Олав Трюггвасон дал имя «Транин» (Журавль); «У Рауда был большой корабль с золоченой драконьей головой на носу. На нем было тридцать скамей для гребцов, и его величина соответствовала этому); «У него был боль­шой корабль с тридцатью скамьями для гребцов, и все люди на нем были как на подбор».

В «Саге о Сверрире» можно обнаружить корабли с двадцатью шестью, двадцатью пятью, двадцатью тре­мя скамьями. При определении морской повинности фюльков по закону Хакона Доброго за единицу изме­рения принимался двадцатискамеечный корабль: это был рубеж, после которого корабль считался «боль­шим» и был рассчитан на две-три сотни человек. В одном из походов на корабле Сверрира было триста двадцать человек. У сыновей Олава Святого и их современников — ярлов Кальва и Хакона — были корабли с сорока веслами каждый. Корабль Кнута Могучего, имевший шестьдесят гребных скамей, за­ставляет вспомнить шестьдесят спутников Брандана во второй его экспедиции. Казалось бы, разница су­щественная. Но много лет спустя Эрлинг «велел сна­рядить корабль с двадцатью скамьями для гребцов, другой — с пятнадцатью скамьями (это были боевые корабли.— А.С.) и грузовой корабль для дорожных припасов». Можно поэтому не сомневаться, что коли­чеством гребцов регулировалась только скорость. В случае погони за каждое весло, если позволяло нали­чие людей, садились двое, четверо, шестеро.