Викинги

— Ради Бога, — умолял юноша, — господин Шарме, скажите, что же там кроется в саркофаге?

Разговор принимал оборот, который сторожу не нравился. Он хотел бы как-нибудь извернуться и уйти, но понял: собеседник его настроен решительно и так просто его не отпустит. А может быть, ему и самому хотелось облегчить душу — рассказать тяготившие сердце секреты…

— Может, это все просто легенда, — прошептал он, — только уже давно говорят, будто гробница эта пуста, тела Роллона там больше нет. Оно, быть может, и не так уж важно, но ты же понимаешь: если узнают, что саркофаг первого герцога Нормандского пуст, это повредит репутации собора, да и всего города.

— Значит, тело уже не там, а может быть, его там и не было. Ну а что там блестело?

— Понятия не имею, — ответил сторож. — Никогда мы не смотрели, что там в гробнице, а как только ты ушел, так сразу и вернули памятник на место. Иные тайны лучше не трогать, чтобы на душе было покойнее.

Ле Биан немножко подумал и сказал, не глядя на старичка, словно сам себе:

— Попалась мне как-то старая книжка: путешествие одного шведа в Нормандию. Между прочим, он там пишет про Роллона: есть будто бы легенда, что он, чуя близкую смерть, ушел из Нормандии и отрекся от Христа… И как только я это прочитал, так мне эти слова в голову и засели: больше я и думать ни о чем не могу. Вот я и осквернил могилу у вас в соборе…

Сторож встал и положил ему руку на плечо. Лицо его осветилось доброй улыбкой. Он ласково сказал:

— Грех молодого археолога, увлеченного безрассудством, Церкви нетрудно отпустить. А вот коли в дело вмешался СС — тут уж игра чересчур опасная. Ты смотри, Ле Биан — героем ты не рожден. А до конца войны еще довольно времени, чтобы заполнить страницы истории и деревенские наши кладбища…

Вернувшись домой, он все твердил про себя эту фразу — дурацкую фразу, заведомо дурацкую: «Героем ты не рожден». Да с каких же пор героями рождаются? Героями становятся, и никак иначе! Но кто сказал, что он хочет стать героем?

Он решительно был сильно не в духе. Вечно голодный кот соседа сверху явился за вечерним подаянием — он его выставил. Взялся было за трактат о раскопках в романских церквях окрестностей Руана, сел с ним на старое канапе — тоже память о бабушке, как и стул на кухне, только в гораздо худшем состоянии. В тот самый миг, когда одна особо мемориальная пружина напомнила о себе, впившись в спину, раздались три коротких удара в дверь. Сердце у Ле Биана подпрыгнуло. Неужели она? Конечно, она, больше некому. Она и есть — какая радость! Жозефина ворвалась живительным порывом воздуха после жаркого летнего дня. Она была так же хороша, как вчера — да как подумаешь, с чего бы ей меняться за такое короткое время?

— Я кое-что узнал про эсэсовцев, — сказал он, безмерно радуясь, что может доложить о плодах своих поисков.

— Ну да, — отозвалась она, не дав ему опомниться. — А мы по своим каналам узнали все на предмет миссии Людвига Штормана и чем занимается его учреждение. Еще мы знаем, что вы с обеда до вечера караулили соборного сторожа на террасе кафе. Конспираторы, согласитесь, бывают и получше вашего.

У Пьера было такое чувство, как будто ему дважды подряд врезали в живот. Мало того, что она знала все (по крайней мере куда больше него) про появление эсэсовцев в соборе, так еще и обругала за неудачный допрос. Даже если бы природа не наделила его чрезвычайным честолюбием, было с чего огорчиться! Жозефина, должно быть, заметила его досаду. Она подошла к нему и сказала совсем другим тоном:

— А не осталось у вас кусочка того отличного камамбера? Я сегодня голодна, как собака.

Ле Биан нехотя открыл шкаф и достал коробку, в которой хранился драгоценный сыр. Он оказался гораздо нежнее, чем ему хотелось бы после такого вступления. Археолог поставил предмет вожделения гостьи на стол и процедил:

— Извините, хлеба сегодня нет.

— Ха-ха-ха! — расхохоталась Жозефина. — Ладно вам, Пьер, бросьте дуться. Ну да, я была не особо любезна, но пришла-то я к вам с добрыми вестями. Я поговорила о вас кое с кем из нашего отряда. Эта археология, честно, нам совсем не по мозгам! А уж я и вовсе ничего не секу во всяких галлах, египтянах и боге Сократе.

Ле Биан сел, отрезал кусочек сыра и поправил, не переставая жевать:

— Сократ философ, а не бог.

— Ну так я ж и говорю, что в этом не петрю. Вот затем вы нам и нужны. Раз боши этими делами занялись, значит, они важные. А объяснить почему — вот тут ваш выход!

— Выход куда? — спросил молодой человек.

Жозефина вытянула ноги под столом, откинувшись, как

дома после хорошего обеда, и весело ответила:

— Геройствовать не надо, изображать филера тоже не надо. Мы только призываем на помощь ваши знания.

«Вот уже второй раз сегодня меня просят не геройствовать», — подумал Ле Биан. Право, бесит, когда тебя все так стараются поставить на место. Но он постарался никак не выдать раздражения и стал расспрашивать Жозефину:

— Ну а вы как думаете, с чего это СС интересуется нашими старыми герцогами?

— По нашим сведениям, Людвиг Шторман служит в Аненербе. Это такая контора в СС, которая должна доказать расовые теории наци. Мне говорили про всякие чудные вещи, про тайные обряды, про культ предков… Ну, я вам уже сказала, что в этом не смыслю.

Ле Биан встал и открыл другой шкафчик. Атмосфера наконец разрядилась — самое время выпить по стаканчику вина. Он налил Жозефине, потом себе и прикрыл глаза, углубившись в воспоминания.

— Помню, еще до войны встретил я одного немца ученого на конференции по эпиграфике.

Он почувствовал, что слишком специальные термины могут рассердить собеседницу и поспешил тут же перевести:

— Эпиграфика — это наука о надписях на камнях. Как его звали — не помню, хотя он был человек очень воспитанный и приятный. Только вечером мы немножко выпили вместе и он стал мне рассказывать о секретных исследованиях корней германской нации. Говорил мне о работах одного австрийца, Адольфа Ланца; тому удалось убедить в своих теориях, близких к тамплиерским, нескольких богатых промышленников. Погодите секундочку…

Ле Биан прошел в комнату, пару раз чертыхнулся, потом с торжеством вернулся.

— Вот, нашел! — воскликнул он. — Я точно помнил, что все записал к себе в синенькую тетрадочку. Когда я иду на какую-нибудь конференцию, она всегда со мной. Только с начала войны редко приходилось ею пользоваться.

Пьер лихорадочно перелистнул несколько страниц, и вот его лицо вновь озарило победное выражение.

— Вот оно! Еще он мне говорил о Рудольфе фон Зеботтендорфе и его теориях о королевстве Туле — пресловутой Северной Атлантиде. Этот фантазер создал Общество Туле, которое даже сыграло роль в политике, когда боролись против советской республики в Мюнхене. Они думают, что Туле — это и есть та самая Атлантида, погибший континент. И был еще один очень важный человек… постойте, нашел: Гвидо фон Лист. Да-да! Еще один австриец, который отрекся от христианской веры; он верил в магию рунических знаков и полагал, будто гиганты Атлантиды воздвигли те мегалиты, которые мы теперь знаем. Интересно, нет?

— Потрясно, — несколько неуверенно отозвалась Жозефина. — Только я должна признаться, господин учитель, что сама не жуть какая хорошая ученица. До меня дошло одно: эта компания шизиков из С С что-то копает насчет происхождения немцев.

Ле Биан прокашлялся — от долгой речи у него пересохло в горле — и кивнул.

— Ага, — ответил он весело. — Хотят собрать как можно больше фактов, чтобы подтвердить превосходство древней германской расы.

— И что, если так? — спросила Жозефина, невольно зевая. — Это все одна болтовня? Беспокоиться нечего?