Виктор Авилов
Шрифт:
Востряково представляло собой в те годы этакое государство в государстве. Всех обеспечивал комбинат, комбинату принадлежал единственный клуб, где было два кружка — танцевальный и духовой. Десяток домов, составлявших поселок, тоже был собственностью комбината. Один носил название Дома революции — его заселили те, кому не предоставили площадь законным путем, и выселить их не могли никакими силами, так и оставили… Все здесь знали друг друга — родители вместе работали, дети вместе учились и проводили свободное время. Если начинались какие-то драки, шли стенка на стенку, но дрались в основном не между собой, а с ребятами из соседних деревень.
Порой родители заставляли своих чад приобщаться к какому-нибудь кружку в клубе. Три школьных верных друга — Сергей Белякович, Виктор Авилов и Александр Макаров — поступили в танцевальный кружок. Валерий Белякович вспоминает, как
Спустя годы вот также втроем придут они в театр к Валерию Беляковичу и станут артистами. Саша Макаров, к сожалению режиссера, ушел, а Сергей и Виктор остались навсегда…
Они были плотью от плоти улиц, эти комбинатские дети. Ими никто специально не занимался, никто не воспитывал — главное, как считали занятые с раннего утра до позднего вечера родители, чтобы были сыты, обуты, одеты и не хулиганили. Остальное — приложится. Неподалеку от Вострякова был лес — туда убегали с уроков, ходили после занятий, иногда проводили там время чуть не до ночи. В лесу было два озера, одно большое, безымянное, второе маленькое, Захарка. Вот на Захарку ходили особенно охотно. Стали постарше — именно здесь, на берегу, поросшем высокой травой, играли в карты, пили портвейн, потом шли драться с деревенскими ребятами.
А вообще очень любили свой клуб — там показывали фильмы и по нескольку раз вся ребятня да и взрослые с удовольствием смотрели «Человека-амфибию», «Индийские йоги: кто они?». Ходили и на танцы; пока были маленькими и их не пускали, заглядывали в окна, могли весь вечер провести, наблюдая за танцующими и комментируя их одежду, прически, манеру танцевать. Постарше стали — уже ходили на законных основаниях, знакомились с девчонками, начинались первые романы…
О Вите Валентина Алексеевна с улыбкой говорит: «Не понимаю, отчего он таким рыжим уродился? Не было у нас в роду рыжих. Правда, сосед один был прямо огненный. Я часто после работы сидела на скамеечке у дома, видела его все время, а ведь говорят, что женщина рожает ребенка, порой похожего на того, на кого она часто смотрит во время беременности…» — «Ну уж признайся теперь, чей сын-то», — говорит с напускной суровостью Василий Михайлович, и мы смеемся, потому что Виктор настолько похож на отца, что никаких сомнений здесь быть не может.
Виктору было шесть лет, когда родители переехали в Востряково, — там Василий Михайлович увлекся новой, более интересной работой, дома почти не бывал, пропадал все время на комбинате, детей своих видел редко, поэтому никаких воспоминаний об их раннем детстве не сохранил.
Из неопубликованного интервью Виктора Авилова: «Родился я, можно сказать, на Красной Пресне… А потом, где-то уже шесть лет мне было, мы переехали в Востряково… Если точнее быть, это была не Красная Пресня, а Нижние Мневники. Просто я так сказал, потому что роддом, где я на свет появился, где-то на Красной Пресне был расположен. Был новый микрорайон — Верхние Мневники, а были Нижние Мневники — деревня, а рядом еще деревня Терехово, а между ними был такой поселочек, завод „Гололит“ назывался. Вот там я и существовал самое первое время. А сейчас там все в разрухе, деревни эти снесли, что-то строят. Это близко от Гребного канала. Там как раз по карте Москва-река идет, она такую излучину дает, я вот и жил в самом низу этой петли, как бы внутри нее. Сейчас там недалеко метро „Полежаевская“, а тогда автобус № 38 ходил до Белорусского вокзала. А на другой стороне, если чуть левее смотреть, — Филевский парк к реке спускался, сейчас там Крылатское, Гребной канал… Если стоять внутри и смотреть как бы сверху вниз на эту излучину, Серебряный Бор недалеко. Там было удивительно живописное место!.. Купались там, многие лодки имели, рыбачили…»
Может быть, именно с той поры, с ранних детских лет возникла эта невероятная страсть к рыбалке, которой Виктор был одержим всю свою жизнь? Он любил отдыхать на Волге, в живописных и уединенных местах, где можно было вволю рыбачить и погружаться в свои мысли — о ролях, о жизни, о книгах, которые с годами он пристрастился читать… Во всяком случае, детство, проведенное на берегу реки Москвы, на тихой городской окраине, где шла своя, почти деревенская по укладу жизнь, не могло не оставить следа в душе человека, всю жизнь чутко прислушивающегося к себе, к своим воспоминаниям и впечатлениям. А Виктор вырос именно таким…
Каким он рос? Родители вспоминают, что был спокойным, ласковым, послушным. Очень был близок к матери, любил бабушку — она осталась жить в квартире возле завода,
когда Авиловы переехали в Востряково, но часто приезжала повидать своих любимых внуков, помогала дочери растить их. И он любил ездить к бабушке, даже став взрослым, у нее обычно собирались родственники, бабушка умела и любила сохранять драгоценное чувство большой семьи, родных, нуждавшихся в общении.Витя очень любил мамину стряпню, особенно — пирожки, которые она часто пекла. И он просил ее печь пирожки хоть каждый день — лучшего лакомства для него не существовало. Готов был и сам принять участие в этом нелегком процессе: в семейном альбоме сохранилась фотография, на которой запечатлена Валентина Алексеевна, раскатывающая тесто, а рядом стоит маленький Витя и старательно лепит пирожок.
Валентина Алексеевна вспоминает, что в раннем детстве часто просыпалась от Витиного плача. Подходила к его кроватке: «Витенька, сынок, что случилось?» — «Мама, я не хочу умирать, не хочу!..» — «Что ты, детка, ты будешь сто лет жить, успокойся…» И Витя засыпал…
Что это было? Предчувствие раннего ухода, какие-то тревожные сны? Ведь он был настолько мал, что еще не сталкивался со смертью, не знал, что это такое, а вот страх жил в нем, претворялся в ночные кошмары…
В интервью 1996 года, отвечая на вопрос: «А сам ты о смерти задумывался когда-нибудь?» — Виктор ответил: «Конечно. Этот вопрос — для чего мы вообще и что будет дальше — меня мучил долго. Я нашел экстрасенсов, когда они еще в опале были, мне показали первую методу, начал пробовать. Я в детстве очень смерти боялся. Года в три-четыре. Плакал при мысли, что когда-то я умру».
В 1958 году в семье Авиловых родилась дочь Ольга. Витя полюбил сестру как-то сразу и очень сильно. Он стал для нее лучшей нянькой — Валентина Алексеевна была спокойна: Витя заберет ее из яслей, накормит, уложит спать, сам тоже ляжет, и к тому моменту, когда мать вернется с работы после трех смен, дети будут крепко спать, а в доме будет порядок.
Когда Ольга немного подросла, Витя стал водить ее с собой во все мальчишеские компании, потому, считают родители, и выросла Оля «мальчишкой»: решительная, порой резкая, мгновенно принимающая решения. В отличие от брата — мягкого, покладистого… Когда они были уже взрослыми, Ольга всегда вмешивалась в жизнь брата, если в этом была потребность, налаживала семейный мир, когда он потрескивал, «приводила Виктора в чувство», как говорит Валерий Белякович, когда его «заносило». Близкие с самого раннего детства, они остались такими же близкими до самого конца, до очень ранней смерти Ольги, которая стала для Виктора трагедией. До последних дней жизни он так и не смог освободиться от ужаса этой потери…
А в Вострякове началась для брата и сестры Авиловых жизнь, не очень отличающаяся от той, что прошла на берегу реки. Ведь этот район тоже находился, как говорится, «на ближних подступах к Москве», Москвой еще в то время не являясь. Здесь царило то же полудеревенское бытие — все были знакомы друг с другом, все были в курсе происходящего в семье каждого. Праздники отмечали всем домом, во дворе. Горе тоже было общим для всех.
Из рассказа Сергея Беляковича: «Поселок Востряково. Несколько километров не доезжая до города Солнцева. Переехали прямо перед школой. Меня забрали из деревни. Жизнь изменилась чудовищно. Игры городские… В „чижик“. В „пристенок“. 60-й год. В каждом дворе своя компания. А Виктор жил на соседней улице. Мы вместе тогда носились. Клюшки, самокаты мастерили своими руками. И в школу пошли тоже вместе. Школа — деревянный одноэтажный дом, во дворе два дуба было, желудями пулялись… Такая полудеревенская жизнь и учеба. После занятий шли по всем садам… Осень, яблоки… Мастерили палки, к которым прибивали консервные банки, и… через забор. Если банка большая, иногда по три яблока удавалось подцепить. Тогда и подружились по-настоящему.
А в третий класс нас перевели в новую школу. Компания „сбилась“ окончательно. Ходили на каток, на лыжах… За грибами, на рыбалку с ночевкой вместе любили ездить. Хулиганили, конечно. Но не так, как нынешние…»
Да, они были такими, как все. Витя, по воспоминаниям родителей, собирал марки, завел аквариум — в нем, казалось, существовал загадочный и прекрасный потаенный мир, и глаз невозможно было оторвать от разноцветных рыбок — у каждой из них был свой характер, свои привычки и, наблюдая за ними, можно было бесконечно придумывать истории про подводное царство и мечтать о путешествиях по далеким морям-океанам… На озере Захарка он ловил тритонов — это было словно продолжение историй о «подводных тайнах», это был процесс приобщения к неведомому миру, который увлекал куда больше ежедневных школьных уроков.