Виктор Илюхин «Катынское дело»: Проверка на русофобию

И вот то, что уже касается нашего времени, выступлений наших руководителей государства — президента и правительства, юристов, здесь допускаются иногда не очень верные пассажи. Ведь все сомнения трактуются в пользу того субъекта, который обвиняется. Все сомнения, все неясности. А сейчас президент, с одной стороны, так говорит, с другой — поправляет себя. Раз не все ясно, то какие юридические основания есть для того, чтобы выводы какие-то делать? Делать какие-то выводы и возлагать ответственность на Российское государство?

Я думаю, что позиция Конституционного Суда уже в какой-то степени — пусть вот такого позитивного нейтралитета — дает определенную опору для тех, кто отстаивает праведную, на мой взгляд, справедливую, исторически верную позицию решения Катынского дела.

Осадчий И. П., координатор КПРФ в Конституционном Суде РФ, доктор исторических наук:

— Я буквально попросил слово на одну-две минутки для того, чтобы зафиксировать внимание присутствующих здесь на таком моменте. Не только по Катынскому делу, но и по многим другим очень сомнительным и очень грязным вопросам, которые представила президентская сторона в Конституционном Суде, нам приходилось иметь дело экспромтом. Совершенно абсолютно неожиданно раскрывается чемодан, и выбрасывается на стол дело по Катыни — 14 октября 1992 года Сергей Михайлович Шахрай вытаскивает дело по Катыни. И, несмотря на то, что это был экспромт, нашим юристам, чрезвычайно подготовленным и высокопрофессиональным, хватило минуты для того, чтобы усомниться в достоверности документов, представленных в качестве обвинения, утверждения о том, что расстрел польских военнопленных — дело рук НКВД СССР. Наши эксперты Феликс Михайлович Рудинский и Юрий Максимович Слободкин тут же в своих выступлениях, причем неоднократных выступлениях, доказали, что это очень сомнительный документ, которому доверять нельзя. И то, что сегодня говорили выступающие, включая и представителей Следственного комитета и Военно-следственной службы, — это совершенно точно было сказано и тогда. Что ни подлинников нет, ни точных данных о том, что эти документы были подлинными или имели место в реальности быть, что они сфабрикованы, — об этом говорилось прямо на процессе в тот же день, когда эти документы были представлены.

Таким образом, с самого начала появления этих документов в Конституционном Суде и в последующее время Феликс Михайлович Рудинский, который посвятил годы своей жизни этому вопросу, и его соратники более чем убедительно доказали, что принимать всерьез и на слово представленные Шахраем документы, естественно, нельзя. Зачем же это было сделано? Шахрай, отвечая на вопрос председателя Конституционного Суда Зорькина, прямо сказал, что мы в данном случае не ставим вопрос о привлечении к ответственности в уголовном порядке. Мы выдвигаем эти документы для Конституционного Суда только с одной целью — показать, что Коммунистическая партия Советского Союза вникала во все дела, в том числе и в решаемые вопросы судеб народов других стран, и, в частности, польских военнопленных. Это вот одно замечание.

Рудинский Феликс, доктор юридических наук, до последних дней жизни занимался этими проблемами и, естественно, хотел довести дело до логического конца. К сожалению, его уже нет. Но он обозначил целый ряд вопросов, которые требуют дополнительного исследования. Я рад, что сегодня присутствующие очень часто, не ссылаясь на него, повторяли то же самое и говорили о том же, о тех же сомнениях, которые возникали в Конституционном Суде РФ.

И еще одна реплика, совсем короткая. Мне представляется, что польская сторона, естественно, является жертвой. Она в любом случае является жертвой, будь то немцев, или советских, или еще кого-то. Но есть другой вопрос. Дело в том, что и документы Бурденко (мы, кстати сказать, требовали от президентской стороны их представить), и документы Нюрнбергского процесса нигде не проходят. А там же очень интересные были свидетели на Нюрнбергском процессе, включая бывших бургомистров, бывших полицейских, бывших деятелей фашистской Германии, то есть периода оккупации. И, естественно, они дают очень много интересных свидетельских показаний.

И второе, почему я касаюсь этого вопроса. Потому что не одни поляки живут Катынским делом. В 1951 году департамент США поднял этот вопрос, создал специальную комиссию и отправил специальную ноту Советскому Союзу с требованием, чтобы тот объяснил и представил документы, которые бы опровергали утверждение о расстреле военнопленных поляков НКВД СССР. Была отправлена нота советского правительства, которая была исчерпывающей, со ссылкой на выводы комиссии Бурденко, в 1944 году проводившей вскрытие захоронений.

И дальше. В 1972 году уже Би-би-си берется за это дело. И тоже их, англичан, волнует вопрос о Катыни, и тоже они требуют представления от нас документов, которые бы подтверждали правильность или неправильность постановки вопроса о расстреле НКВД этих людей. То есть, как видите, ведущие государства, службы соответствующих государств заинтересованы в том, чтобы это дело не умерло, не затихло. Если бы поляки были одни сами по себе, без такой солидной поддержки, как США, Великобритания и другие страны, вряд ли бы они до сих пор занимались этим вопросом.

Лукьянов А. И., профессор МГУ, доктор юридических наук, в 1990–7997 гг. председатель Верховного Совета СССР:

— Прежде всего хочу согласиться с выступавшими здесь товарищами, считающими, что обсуждаемые нами вопросы имеют не только юридический, но во многом сугубо политический характер. Их нельзя рассматривать в отрыве от всей истории российско-польских отношений, а история эта длится не одно столетие.

Какими бы ни были события в Катыни, нельзя, недопустимо забывать о мученической гибели от 30 до 80 тысяч наших красноармейцев, оказавшихся в польском плену в 20-е годы, а также о терроре польской военщины в отношении граждан Белоруссии, Украины и Литвы в 1939 и 1940 годах. Нельзя вырывать события в Катыни из общего контекста пребывания воинских соединений генерала Андерса на территории Советского Союза в годы Отечественной войны, а также политику лондонского правительства генерала Сикорского и переписку И. В. Сталина с У. Черчиллем в связи с действиями этого правительства.

Наконец, нельзя откладывать в сторону политику, умело разработанную руководителями гитлеровского рейха, достаточно четко сформулированную в дневниках Геббельса и других немецких документах, подлинность которых подтверждена всеми юридическими экспертами.

Таким образом, ни в коем случае не следует вырывать то, что происходило и что происходит сегодня вокруг трагедии в Катынском лесу, из исторического контекста. Хочу только добавить: и из контекста политики нынешних российских властей, ищущих примирения и понимания Польши там, где их, на мой взгляд, по всей видимости, не было и не будет.

В ходе нынешнего обсуждения много говорилось о документах, об «Особой папке», о решениях Политбюро ЦК КПСС и т. д. Скажу только, что «Особая папка» представляла собой пакет из плотной бумаги, вскрыв который получившее его лицо должно было после ознакомления с содержавшимся в нем документом особой важности запечатать конверт и поставить свою подпись в правом верхнем углу этого конверта. Могу подтвердить, что такой конверт, переданный М. С. Горбачеву специально уполномоченным для этого работником Общего отдела ЦК КПСС Виктором Галкиным, был возвращен в Отдел с подписью Горбачева.

Насколько я помню, документ этот вновь был в поле зрения руководства Политбюро ЦК КПСС в дни, когда на Съезде народных депутатов СССР А. Н. Яковлев выступал с докладом по вопросу о так называемом «Пакте Молотова — Риббентропа». Так что у меня нет сомнения, что президент СССР был знаком с документами и материалами, находившимися в «Особой папке». Как эти материалы попали потом в руки Б. Ельцина, а затем были переданы польской стороне, мне неизвестно.

С отношением польского руководства к проблемам Катынской трагедии мне пришлось в первый раз познакомиться во время поездки в составе советской делегации в Польшу в октябре 1957 года. Возглавляли эту делегацию заместитель председателя Юридической комиссии при Совете Министров СССР В. Н. Суходрев и Главный военный прокурор А. Г. Горный. Уже тогда было ясно, что определенная часть польского руководства была настроена на то, чтобы раскрутить проблему Катынской трагедии, взвалив всю ответственность за нее на Советский Союз. Не исключаю, что польская сторона уже тогда стремилась склонить на свою сторону кое-кого из наших военных юристов и других экспертов.

В целом мое соприкосновение с тем, что произошло в Катынском лесу, было также в значительной мере связано с тем, что территория Катыни (Козьих гор) входила в Смоленский избирательный округ, от которого я избирался депутатом Верховного Совета СССР, а затем Государственной думы Российской Федерации первого, второго и третьего созывов.

Будучи коренным жителем Смоленщины, я еще до окончания Отечественной войны знал о работе в Катынском лесу специальной правительственной комиссии под руководством академика H. H. Бурденко, в которую входили крупнейший русский писатель Алексей Толстой, деятели советской науки, культуры и церкви, медики и юристы. Не один раз мы со школьными товарищами ездили в Катынь на велосипедах, видели на месте захоронения высаженные немцами строгие шпалеры молодых сосен и слышали рассказы жителей Гнездова и других населенных пунктов этого района о карательной деятельности фашистов. Уже тогда было известно, что вблизи Козьих гор был расположен так называемый «бункер Гитлера», в который немецкий фюрер приезжал в середине войны.