Виктор Курнатовский

О Владимире Ильиче Шаповалов не мог говорить спокойно. Для него этот человек являлся образцом революционного деятеля. Вот почему он сердился на Курнатовского, что тот все еще не повидал Ульянова. Но такая возможность представилась только в конце лета.

Наступил август 1898 года. Курнатовский уже обжился в ссылке. Теперь все его мысли были направлены на то, как попасть в Шушенское. Повидаться с Владимиром Ильичем неожиданно помогла местная администрация. Однажды к Виктору Константиновичу зашел сам господин сотский. Посещение сотского всегда настораживало ссыльных. Но на этот раз нежеланный гость был приветлив:

— Вам бумага, господин Курнатовский, из губернии…

Виктор Константинович быстро вскрыл конверт. В нем лежало письмо — купец Гусев, сахароваренное предприятие которого находилось в деревне Ивановке Ермаковской волости, предлагал Курнатовскому временную работу на этом заводе. Так как разыскать инженера-химика было трудно, Гусев обратился в губернскую канцелярию с просьбой выяснить, нет ли среди ссыльных нужного ему специалиста. Там вспомнили о Курчатовском. И, стремясь угодить Гусеву, предупредительно заготовили и выслали ссыльному разрешение на временный выезд в Ивановку «на случай, если господин Курнатовский примет предложение господина Гусева».

Ехать в Ивановку можно и через Шушенское. Вот и представился желанный случай повидаться с Владимиром Ильичем.

1890–1898 годы были, как их называли, золотой эпохой в жизни ссылки. После нашумевшего якутского дела на смену губернатора Осташкова прислали Скрипицына. Требовалось срочно спасать престиж российского самодержца перед цивилизованной Европой и умиротворить ссыльных. С этой целью с монаршего одобрения Скрипицын издал циркуляр, по которому всем политическим ссыльным разрешалось занимать служебные должности в музеях, библиотеках, на фельдшерских пунктах, на промышленных предприятиях…

— Там, в Центральной России, — говорил Скрипицын, — революционеры — зло. Но, находясь в Сибири, они, как большая культурная сила, могут принести этому глухому краю много пользы. А если действовать умело и исподволь приручать их, то, пожалуй, они помогут и в руссификации инородцев. — Так презрительно называли прислужники русского самодержавия представителей нерусских народностей, населявших империю.

Ссыльные решили использовать возможности, предоставленные им циркуляром. Но ничто не могло заставить их оказывать помощь царской администрации в притеснении шорцев, эвенков, якутов, бурят. Лишь небольшая группа ссыльных, преимущественно из народников, случайно попавшая в революционное движение, начала сотрудничать с губернатором в деле «упорядочения» земельных отношений якутов и тунгусов. Это «упорядочение» сводилось к тому, что малые народности лишались значительной части принадлежавшей им земли, которая передавалась царской казне. Совершалось это беззаконие под тем предлогом, что якуты и тунгусы ссорятся между собой из-за лесных угодий, что они не умеют обрабатывать землю.

Вся ссылка заклеймила позором тех, кто начал сотрудничать со Скрипицыным.

Но в то же время решили, что ссыльные, если такая возможность представится, пойдут работать фельдшерами, библиотекарями, препараторами в музеях; не откажутся они и от работы на заводах или строительстве железных дорог. Такой труд не только избавлял ссыльных от тяжелой материальной нужды, но и позволял им налаживать тесные связи с местным населением, особенно с рабочими. И многие ссыльные успешно воспользовались поблажками губернатора для целей, о которых царские чиновники и не подозревали.

Попрощавшись с Ковалевским и наняв у хозяев лошадь, Виктор Константинович помчался в Шушенское, с тем чтобы оттуда, после свидания с Ульяновым, явиться для переговоров на Гусевский завод. Впрочем, он заранее знал, что никаких переговоров не будет и он согласится на любые условия…

Солнце уже клонилось к западу, когда Виктор Константинович увидел речку, иссеченную отмелями. По берегу раскинулось большое село. Это и было Шушенское, известное тем, что здесь когда-то жили некоторые участники восстания декабристов. В Шушенском отбывал ссылку один из первых социалистов-утопистов Буташевич-Петрашевский. Здесь коротали свои дни поляки — участники революционных восстаний 1831 и 1863 годов… Почти у самого Шушенского дорогу преграждали горы навоза. Крестьяне считали излишним вывозить его на поля. Земля пока что родила здесь и без удобрений, а там что будет, то и будет. С трудом одолев эти завалы, Курнатовский добрался, наконец, до села.

У околицы он остановил мальчика и спросил его, где живут Ульяновы. Белобрысый парнишка, утонувший по самые уши в отцовском картузе, охотно проводил его, и вскоре Виктор Константинович уже постучал у ворот сибирского деревенского жилья.

– Володя, это, наверное, к нам, — раздался приветливый женский голос.

Дверь отворилась, и Курнатовский впервые увидел Владимира Ильича.

До нас не дошли подробности этого первого свидания Виктора Курчатовского с человеком, который на всю жизнь остался для него учителем и другом. Но о том, что Владимир Ильич после первой встречи почувствовал большую симпатию к Курнатовскому, нашел в нем единомышленника, говорит письмо Ленина от 16(28) сентября 1898 года к М. Ульяновой.

Полный неизгладимых впечатлений от встречи с Владимиром Ильичем, направился Виктор Константинович в Ивановку, расположенную в двух часах езды от Шушенского.

В Сибири промышленные предприятия, поселки располагались, как правило, по берегам рек. Ивановка не составляла исключения. Неподалеку от речушки, впадающей в Енисей, высилось несколько каменных и деревянных построек. Это и был сахароваренный завод, принадлежавший сибирскому купцу Гусеву. Директор, выхоленный господин, один из удачливых предпринимателей, которых в Сибири становилось все больше и больше, принял Курнатовского любезно.

— Да, да, — подтвердил он, — инженер-химик нам, безусловно, нужен. — Узнав же, что Виктор Константинович получил образование в Цюрихе, он заявил, что лучшей кандидатуры им желать нельзя.

«Как эти господа раболепствуют перед заграничными дипломами», — подумал, усмехаясь, Курнатовский.

Директор завода пояснил, что инженер понадобится предприятию до начала зимы, так как завод или закроют, или он перейдет к другому владельцу.

— Так, — доверительно пояснил директор, — сложились обстоятельства у господина Гусева…

Продолжая вводить Курнатовского в курс дела, он подчеркнул, что, конечно, Гусеву желательно извлечь в этот последний сезон максимальный доход. От инженера-химика многое зависит. Курнатовский понимал это не хуже директора. О жалованье он не спорил.

Потянулись дни, недели, месяцы поистине каторжного труда. Работать в заводской лаборатории приходилось от зари до зари: брать пробы, делать анализы. Директор держал себя с ним очень вежливо, но умел давать столько поручений, что их хватило бы и на троих. Но этот опытный делец знал, что сильный инженер попал на Гусевский завод не от хорошей жизни и будет дорожить этим, хотя бы и временным, местом.

С рассвета начинали громыхать телеги: рабочие подвозили и разгружали свеклу. На заводе широко использовался женский и детский труд. Восьми-девятилетние ребята целыми днями перебирали свеклу, перетаскивали ее в ведрах и больших корзинах от сортировочного склада к цехам. В цехах стояла я страшная духота: о вентиляции, об охране труда здесь заботились мало. И директор и мастера ежеминутно подгоняли рабочих. Дней отдыха — воскресений — не соблюдали. Сезон есть сезон. Деньги есть деньги. I

Впервые за всю свою жизнь Виктор Константинович увидел воочию, что такое капиталистическое предприятие, что такое эксплуатация человека человеком, корыстная, проникнутая эгоистическими целями обогащения. Совершенно измученный приходил он в свою маленькую комнатку, которая находилась около конторы. Здесь стояла кровать, напоминавшая тюремную койку. Он зажигал лампу, пытался читать, но от усталости мысли путались, и, перелистав одну-две страницы, Курчатовский засыпал тяжелым сном, чтобы с рассветом начать все то же.