Виктор Розов. Свидетель века

В.Р. Конечно, больше добрых. У меня основная часть книги воспоминаний посвящена добрым людям, которых я встречал на своем жизненном пути. Одна глава так и называется: «Я счастливый человек». А счастливый потому, что всегда, в самые тяжелые моменты жизни встречал добрых людей.

Вот лежал я в госпитале, очень тяжело раненный, умирающий, с гангреной до пояса. Врач, который положил меня на операционный стол, сказал: вам отнимут ногу выше колена. Когда же я очнулся в палате, то увидел, что нога в громадном гипсе, но цела. И я спросил: что с ногой? А врач говорит: мы решили побороться за вашу ногу. Это во время войны, когда раненых – многие тысячи, миллионы! И я, рядовой солдатик, истекающий кровью, скелет, одни косточки. «Решили побороться за вашу ногу…» Ну каково? И ведь ногу-то спасли.

В.К. Да, это потрясающе.

В.Р. Это было во Владимире, а потом перевезли меня в Казань. Другой врач, женщина, спрашивает: чего бы вы хотели? Пить хотите? Я говорю: да. Врач обрадовалась: раз есть желание, значит, сохранилась страсть к жизни. А есть хотите? Да. Она воскликнула даже: это хороший признак! А чего вы хотите? Не теряя чувства юмора, я сказал, что хочу пирожки с мясом и компот. Это означало пожелать совершенно невозможное. Но знаете, утром она принесла мне компот и пирожки с мясом. Уж где она их достала, чего это ей стоило! Врач, совершенно мне раньше неведомый. Ну что это, объясните?

Нет, я столько добрых людей встречал, столько помощи оказывали мне в тяжелых обстоятельствах… А у меня много было тяжелых обстоятельств. Я, например, жил в квартире коммунальной, где двенадцать комнат в коридоре, народу набито битком, один умывальник, туалет один тоже. Все это вроде бы ужасно, но эти 23 года, что я прожил в той квартире, это годы очень счастливые. Потому что рядом были хорошие люди. И хотя кто только там не был – и уборщица в каком-то учреждении, и судомойка в столовой, и учительница, кинорежиссер, авиаконструктор… Какая смесь племен, наречий, состояний! Но, вы знаете, за 23 года в этом общественном коридоре, где керосинки, горшки, ведра, чайники, не произошло, кажется, ни одной ссоры. Соседи оказывали всегда взаимное внимание и посильную помощь.

В.К. Откуда же сегодняшняя наша озлобленность и раздражение по отношению друг к другу?

В.Р. Я тоже думаю. Понимаю, что некоторые обстоятельства это вызывают – нехватка товаров, продуктов. Но ведь все этим не объяснишь. И потом – в одинаковых обстоятельствах разные люди ведут себя по-разному. Смотришь, в той же очереди: один стоит и молчит, старается кого-то не толкнуть, а другой так и лезет, локтями пихает да еще ругает всех подряд.

Замечу, что раздраженность эту вызывают, по-моему, не только материальные трудности. А разве не действует тут, например, телевидение, которое без конца показывает заседания Верховного Совета и съезды, где депутаты тоже, прямо скажем, ведут себя не ахти как? Агрессивно крайне, оскорбительно. Кроме того, я ведь не знаю, как лучше провести экономическую реформу или сформулировать какой-то закон, это не моя профессия. И многие другие не знают, и все раздражаются от того, что помочь не могут, а гусей раздразнили.

Нет, нельзя возбуждать так бессмысленно. Чрезмерная замкнутость людей на политике, оказывается, тоже может быть вредна. Как-то я выступал в клубе и говорю: вот вы сейчас все раздражены, все недовольны, так примите мой совет – не читайте газет и журналов, не смотрите телевидение и не слушайте радио, и вам будет лучше. Понятно, это шутка, но, я бы сказал, с долей горькой истины.

В.К. В последнее время люди стали все больше клониться к религии. По вашему мнению, может это спасти нас и нашу нравственность?

В.Р. Многих, думается, увлекает только внешняя сторона церковных служб, их пышность, красочность, и гораздо меньше – проникновение в нравственную глубину того же христианства. Вообще у меня часто возникают противоречивые чувства. Например, когда я вижу, как закладывают храм иконы Казанской Божией Матери и со свечками стоят там Ельцин и Попов. Знаете, я даже рассмеялся: это же старые безбожники. Не надо мне такого театра. Это меня не только не привлекает к религии, а отталкивает. Хотя, конечно, если бы ведущих себя истинно по-христиански стало больше, было бы хорошо.

В.К. Во все времена велика была воспитующая сила нравственного идеала. Не отсюда ли, скажем, и святые христианской церкви? Сейчас об идеале многие говорят разве что с иронией. А верите ли вы в воспитующее его воздействие, в нравственную силу литературы, искусства?

В.Р. Вопрос об идеале, если его ставить в общем, для меня всегда чересчур абстрактный. Для меня важен вопрос конкретного человеческого поведения. А идеалы… Сколько их было, за которые боролись огнем и мечом. Уж на что прекрасны были идеалы нашей революции, а к чему зачастую они приводили. Или идеалы Великой французской революции? То же самое. А религиозные идеалы, из-за которых вспыхивали и вспыхивают настоящие войны? Посмотрите, что творится сейчас на Западной Украине. Церкви двух направлений одного и того же христианства учиняют форменную драку, чуть ли не хоругвями и иконами бьют друг друга по башке. Это же безобразие, кошмар.

В.К. Но все-таки разве не нужен для людей, особенно для молодых, в пору нравственного становления какой-то пример, на который бы они равнялись? Вы много писали о молодежи – от первых своих пьес до одной из последних, «Кабанчика». Что думаете о нравственных проблемах молодежи сегодня, довольно-таки, согласитесь, растерянной, многого лишенной и в прошлом, и в настоящем? Нужен ли молодым герой? И какой? Нужен ли, скажем, Павел Корчагин или брат Алеша? Вспоминаю вашу инсценировку Достоевского. Это ведь тоже по-своему тема нравственного идеала, жизненного подвига, самоотверженности, наконец.

В.Р. Скажу так: и зло заразительно, и добро. И когда в произведении заложено добро, оно действует, не может не действовать на людей. Вот вы помянули инсценировку «Брат Алеша». Я помню, был в Театре на Малой Бронной на спектакле в постановке Эфроса. Шел какой-то 105-й или 110-й спектакль, в общем, обычный, рядовой. А какая стояла тишина! Прямо-таки гробовая. С напряженнейшим вниманием люди слушали великие мысли Достоевского. Сосед даже наклонился ко мне и спросил: «Разве сегодня премьера?» То же было в Саратове, где «Брат Алеша» шел в хорошей постановке Киселева Юрия Петровича: огромное внимание.

Могу похвастаться и насчет «Кабанчика». Вы знаете, какая аудитория в Центральном детском театре: подростки, юноши, девушки. Пожалуй, больше подростков на спектакле. Время от времени я сюда прихожу. Так вот, есть у меня в этой пьесе длинный монолог – он занимает в тексте, по-моему, шесть страниц, что, казалось бы, для зрителей совершенно невыносимо. Но как слушают! И это современная молодежь, которую столько ругают, поливают из всех шлангов, до чего она плохая.

В.К. Значит, не такая уж пропащая молодежь…

В.Р. Нет, я к молодежи в целом хорошо отношусь. Хотя вижу в ней и немало плохого, сознаю, как много у нее трудных проблем. Но доброе, хорошее ей в душу все-таки западает. Стало быть, и надо давать побольше прекрасного, доброго, душу очищающего, а не матерных слов, о которых написал молодой человек из Саратова. Добро, повторюсь, заразительно. А зло, о котором сейчас много пишут и печатают, ставят спектакли и фильмы, оно нередко разрушающе действует на душу человеческую, портит ее.