Виктор Вавич (Книга 2)

– А дурак твой где?
– крикнул Виктор.
– Сюда подать!
– Баба осадила на бегу, замотала обмотанной головой.

– С дежурства он, спит он...

– Подать!
– рявкнул Виктор.

Бабу как ветром в спину погнало. Виктор стукал по колену портфелем сейчас я его. Всклокоченный, мохнатый дворник шел, натягивал на ходу тулуп. Жена сзади поправляла сбившуюся шапку.

– Подойди сюда, архаровец!
– крикнул Виктор, хоть дворник шел прямо на него.
– У тебя что же тут происходит? А? Что, говорю, у тебя, у стервы, происходит? Что, говорю, у тебя?.. А? Чего глазами хлопаешь? Пьяная рожа! Где тут Цигель? Цигель где у тебя?

– В шашнадцатом...

– Пошел вперед, веди.

На лестнице было полутемно и пусто.

– Ты мне, сукин сын, кабак тут устроил? Кабак?

– Какой может быть кабак, ваше благородие?..

– Какой? А вот какой, вот какой!
– и Виктор два раза смазал дворника по физиономии портфелем - звонко, хлестко, прикладисто.

– Какой кабак?., видит Бог...
– со слезой, с обидой захрипел дворник.

Виктору захотелось скорей тем же портфелем стереть оплеухи с волосатой рожи, и рука дернулась. Дворник заслонился и отшагнул к перилам.

– Ну пошел, пошел живей. Увидим.

– А увидим, так зачем наперед обижаться, - хныкал дворник вверху лестницы.

– Стой, не звони. Я сам.

Виктор подошел к двери и дернул звонок. Из-за двери ответил детский рев, что-то полетело и грохнуло.

– Ой, кто там? Кто?
– кричал женский голос через ребячий визг. Дверь открыла женщина с ребенком на руках. Из-за нее глядела полураздетая старуха.

– Что вы хотели?
– и женщина, разинув глаза, пятилась. Опрокинутое корыто и табурет лежали в луже воды.

– Кто здесь водкой торгует?
– строго спросил Виктор.

– Что? Водкой?
– и женщина подняла брови.

– Не квасом, не квасом, - напирал Виктор, - а водкой.

– И квасом?
– женщина чуть не поскользнулась на мокром полу.
– Это не тут, господин надзиратель. Это не здесь, господин надзиратель.

– А я сейчас все тут обшарю!
– и Виктор шагнул через корыто, шагнул в комнату. Худенький мальчишка отскочил от дверей и лег с разбегу на кровать лицом в грязную подушку и завыл. Тоненько, так что Вавич не сразу расслышал эту тонкую ноту за шумом в своей голове. Швейная машинка стояла у окна, кучка обрезков валялась на подоконнике. На грязной цветной скатерти тетрадка и чернильная банка. Старательные детские буквы мирно глянули с тетрадки в лицо Виктору. Он стал и вдруг повернулся к хозяйке.

– Говори, говори, говори прямо, черт тебя раздери, торгуешь водкой? Торгуешь? Говори сейчас!
– и Виктор топнул в пол, и звякнули подсвечники на комоде.
– Да говори же скорей, рвань жидовская?
– кричал Виктор со слезами.
– Говори ты мне Христа-Господа ради, - он подступал к хозяйке; она, остолбенев, глядела и все сильней жала к себе ребенка, и ребенок кричал, задыхаясь.

– Ой, ой, что же это?

– Что это?
– выдыхала старуха, и душной нотой выл мальчик в подушке.

Виктор видел, как женщина собиралась плакать, сейчас завоет, загородится криком, сядет на пол.

– Да стойте же, господа!
– перекричал всех Виктор. Дворник что-то бормотал ртом и разводил шапкой, - знал, что не слышно: может быть, очень вольное даже.
– Стойте же! Цыц, черт вас всех драл!
– и Виктор шлепнул портфелем по столу.

На момент все смолкли, и только ребенок задыхался рвотной нотой.

– Ну, не торгуете, так так и говорите: не торгуем. Так и напишем. А выть нечего, не режут, - Виктор сел к столу, расстегнул портфель. С кровати мальчик поднял голову и робким глазом покосился из-под локтя.
– Где твое перо? Ты, писатель!
– кивнул на него Виктор.
– Давай, давай живо!

– Гихер, гихер, скорей!
– крикнула хозяйка.
– Когда надзиратель просит, так надо гихер, что ты смотришь, Данечка.
– Мальчик слез на пол и на четвереньках пополз. Он, не подымаясь, совал из-под стола зеленую копеечную ручку.

– Двух понятых мне мигом, - скомандовал Вавич. Дворник сорвался, хлопнул дверью.

– Вот видите, мадам Цигель, никто вам тут никакого зла не сделал и никого тут не убили, и, если совесть ваша чиста, зачем бояться полиции? Полиция - это защита честных слоев населения.

– Так я же женщина, господин надзиратель! Дай Бог вашей жене никогда это не видеть... муж в больнице. Я ему говорила: "Цигель, бойся Бога, одевай калоши..." Верите, господин надзиратель: пятая неделя...

Мальчик через стол, не дыша, смотрел, как хлестко писал на листе без линеек Вавич: глядел то в буквы, то в кокарду.

В сенях уже топтались на мокром полу тяжелые сапоги.

– Ну подходи, - крикнул Вавич, полуобернувшись. Два новых дворника шагнули в комнату.

– Где писать?

– Как же, не читая? Слушать, я прочту. Всегда надо знать... знать надо, а потом подписывать. Это генерал... отставной... может подписывать... и сам не знает, что пишет. Слушать.

Вавич встал и с бумагой в руках повернулся лицом к публике.

– Акт, - сказал Вавич и строго оглядел всех.

"13-го сего февраля по распоряжению его высокоблагородия господина пристава Московского полицейского участка города N мною было произведено дознание и осмотр квартиры № 16, госпожи Цигель, в доме № 47 по Успенской улице, причем признаков тайной продажи спиртных напитков обнаружено не было".

– Можете смотреть, можете пройти на кухню посмотреть. Почему нет? Пройдите. У нас одной бутылки нет. Муж это даже совсем не знает. Я не помню, или он пил на свадьбе, - заговорила, заходила Цигель, она трясла ребенка, и он икал тонко и больно.

Виктор прошел в коридор, из дверей посмотрел в полутемную кухню, холодную, с черными полками.

– И нечего пугаться, раз все в порядке, - говорил Виктор в дверях.

Тощими мертвыми руками водила старуха тряпкой в мыльной луже, возила седыми трепаными волосами по грязному полу.

С парадной

– ВЕДИ к генералу Федорову, - приказал дворнику Вавич.

– С парадной прикажете?
– вполголоса сказал дворник.
– Или, может быть, с черного проводить?

– С парадного, с парадного, голубчик, - Виктор улыбался.
– С самого парадного. Ага! Превосходно! Я сам позвоню.

Виктор взял портфель форменно: в левую руку под бок, одернул портупею, коротко ткнул кнопку и перевел дух.

Высокая горничная в черном платье, с белой наколкой, отворила дверь и спросила строго: