Виктор

Он долго бродил по городским улицам и бесчисленным паркам, пока не ощутил нечто почти незаметное в районе груди. Это было приглашение, и Виктор немедленно откликнулся на него. Ему приходилось быть очень внимательным, чтобы не потерять эту путеводную нить. Несколько раз он терял это ощущение, возвращался назад, ходил кругами…

Наконец, город вывел его к маленькой католической церкви, затерявшейся среди деревьев в одном из множества городских парков. Это простое, лишённое каких-либо архитектурных изысков строение, и несколько диковатый для того, чтобы называться «английским», пейзаж вокруг были совершенно неуместными в центре Лондона. Оказавшись там, Виктор словно бы перенёсся в одну из европейских деревень. Неинтересная с точки зрения путеводителя, эта церковь источала нечто настолько родное, что к Виктору вернулось ощущение дома. Он словно бы вернулся назад, в Россию, туда, где он родился и вырос. На Виктора обрушились воспоминания, сопровождаемые сильными, противоречивыми чувствами. Он стоял, смотрел на церковь, а по его щекам текли слёзы…

Немного придя в себя, он вошёл внутрь.

Там всё было сделано хоть и просто, но с любовью. Но Виктор даже не заметил внутреннего убранства церкви. Его внимание сразу же привлекла статуя Мадонны с младенцем. Абсолютно посредственная, для Виктора она стала настоящим откровением. Он увидел в ней не соблазненную еврейским богом жену еврейского плотника с плодом их непорочной любви, а саму Богиню во всём её великолепии, с божественным даром в руках. Конечно же младенец был далеко не существом из плоти и крови, а неким абстрактным даром, частью её божественного естества, предназначенной поднять человечество до уровня богов. Но, ослеплённые страстями, тупостью и невежеством, люди не приняли её дар. Возглавляемая священниками и политиканами толпа отвергла его, распяла, растоптала, а затем презрительно швырнула в лицо Богини. Именно об этом и рассказывают Евангелия, призывая всех, для кого ещё окончательно не закрыты пути Богини, одуматься и принять с благодарностью её дар. Но люди в своём большинстве попросту не понимают ничего из того, что содержится в книге, ставшей для них собранием божественных откровений, и даже более того, они готовы растерзать, уничтожить любого, кто посмеет заглянуть в глубинный смысл книги, изучение которой они считают чуть ли не первой из добродетелей.

К счастью, Библия, да и христианская философия вообще, оказались такими же прекрасными хранилищами сокровенных истин, как и великие Пирамиды, средневековые соборы и творения великих мастеров Возрождения. Всё правильно, там, где посвящённому открываются священные ключи к тайне тайн, посторонний видит лишь набор религиозно-нравственных предписаний, монументальные гробницы или дома, служащие жилищем доступному их пониманию богу.

Вслед за этим мысли Виктора перекинулись на миф о грехопадении первых людей.

Он вдруг ясно осознал, что запретный плод есть не что иное, как тот спусковой механизм, который чуть ли не с самого рождения заставляет нас бояться своего истинного лица. Именно панический страх перед наготой своей сущности заставляет человека напяливать на себя одну личину за другой, чтобы как можно дальше спрятать своё истинное «я» прежде всего от собственного понимания и от света Богини. Именно этот страх заставляет человека бежать из Эдемского сада, поскольку нагота души является главным пропуском в мир, где рядом с тобой будут обитать боги.

И не потому ли погиб Христос или дитя Богини, что он был послан сорвать эти маски лжи с души человеческой. Но закрывающие от нас свет личины так плотно срослись с душами, настолько стали естественными и родными, что люди восприняли путь к свободе как мучительную операцию по сдиранию кожи живьём. Адскими муками они нарекли освобождение от тьмы, точно так же как раньше нарекли тьму светом, а свет – адским огнём. И теперь они готовы уничтожить любого, кто осмелится вслух назвать хоть одну из вещей своим истинным именем.

Поражённый, он застыл перед статуей, не замечая ни времени, ни пытающегося с ним заговорить священника, тоже довольно любопытного субъекта. Затем, словно лунатик, он вышел из церкви, поймал кэб и назвал домашний адрес.

Дома он первым делом налил себе добрую порцию виски и, забравшись с ногами на диван в гостиной, погрузился в размышления, от которых его оторвал слуга.

– Прикажете подавать обед, сэр? – спросил он.

– Отличная мысль, Стайфли.

– Я взял на себя смелость приготовить соответствующий костюм, сэр.

– Спасибо, Стайфли, но, пожалуй, я не стану переодеваться.

– Как вам будет угодно, сэр, – ответил слуга после непростительно длинной паузы.

Виктор вообще не отличался любовью к переодеваниям по каждому поводу, считая эту статью этикета коварным изобретением убийц времени. Конечно, если ты настолько бесцветное существо, что одна только мысль о том, чтобы провести какое-то время наедине с собой способна вызвать мигрень, подагру и хроническое несварение, подобные правила поведения поистине станут для тебя спасением. Проснулся – одевайся к завтраку, затем готовься к обеду, затем к чему-то ещё и ещё… Так за переодеваниями можно скоротать не одну жизнь. Но если ты подобно античным грекам приучен больше всего на свете ценить дружбу и досуг, подобная тупая растрата времени вряд ли будет казаться уместной. К тому же добрая порция виски после долгой пешей прогулки вряд ли способствовала появлению желания тащиться в свою комнату, чтобы сменить один пиджак на другой.

Для Стайфли же отказ Виктора от переодевания был настолько невообразим, как, например, для Папы Римского появление фривольных иллюстраций на страницах Писания.

Отдав должное таланту повара, Виктор отправился в библиотеку, вздремнуть в обществе книг, но едва он устроился на софе, в комнату вошёл слуга.

– Прошу прощения, сэр, – сказал он, – но лорд Ангус пренепременно желает вас видеть.

– Тогда зовите его сюда.

– Сию минуту, сэр.

Появление Эшли вызвало у Виктора смутные ассоциации с возрождением птицы Феникс. Эшли был энергичен, весел и выглядел на пару веков моложе, чем каких-то несколько часов назад. И если бы не авторитетное заверение слуги, что вошедший в библиотеку джентльмен есть ни кто иной, как лорд Эшли Ангус, можно было бы подумать, что это его младший брат или даже племянник.

– Ну, как дела? – спросил он, устраиваясь в кресле.

– Великолепно, – ответил Виктор.

– Ты уже пообедал?

– У тебя великолепный повар.

– Думаю, ему будет приятно ещё раз об этом узнать. Но не сейчас. У нас нет времени на любезности. Надеюсь, поел ты достаточно хорошо, потому что мы приглашены на обед к леди Чарстлей, а идти к ней на обед на пустой желудок противопоказано.

Увидев вполне закономерный вопрос в глазах Виктора, он пояснил:

– Волею судьбы несколько лет назад леди и лорд Чарстлей были вынуждены провести какое-то время в разъездах по индийским колониям. А это, как известно, редко когда сказывается положительно на здоровье путешественников. Одни в качестве сувениров привозят малярию и лихорадку, другие обзаводятся ужасными шрамами, а леди Чарстлей, поражённая способностью йогов, подхватила там йогическое отношение к жизни. Она совершенно не ест мясо, рыбу и яйца, не употребляет спиртного, и даже чай и кофе у неё под запретом. Кроме этого каждый день она запирается в специально выделенной для этого комнате, где изгибает и скручивает своё тело самым невообразимым образом.

– Бедняжка, – вставил Виктор, – это ж какое надо иметь здоровье, чтобы так над собой издеваться.

– Да, здоровьем её господь не обидел. Но это ещё не всё. Имея характер истинного миссионера и одновременно диктатора, она принялась распространять сей, как она это называет, здоровый образ жизни направо и налево. В результате от неё сначала сбежала прислуга, а потом и лорд Чарстлей. Но это лишь подлило масла в огонь, тем более, что выписанные из колонии индусы обходятся ей намного дешевле, а бегство лорда Чарстлей было столь стремительным, что он позабыл у супруги свой кошелёк, которым она и пользуется, щедро черпая оттуда стерлинги фунтами. И теперь кроме свежескошенной травы в её доме ничего не подают.

– Тогда зачем нам к ней ехать? – задал Виктор вполне резонный вопрос.

– А это я расскажу тебе уже по дороге. Стайфли, – обратился Эшли к слуге, появившемуся в библиотеке с графином виски, – приготовьте что-нибудь моему другу для обеда у леди Чарстлей… ну, не знаю, может, какой-нибудь вегетарианский смокинг, что ли.

– Разумеется, сэр, если, конечно, мистеру Григорьеву будет угодно переодеться.

– Конечно мистеру Григорьеву будет угодно переодеться. О чем вы вообще болтаете?