Викторианский роман о несчастной Эмилии. Отрывок

И шутить постараюсь меньше.

Не переживай!

Мама,

Как здорово было тебя услышать! Я так соскучилась!

А подробностей и нет. Ты говоришь – расскажи, расскажи подробности, как все-таки взяли. Но их нет. Просто Мардж пришла домой во вторник и сказала, что меня берут. Не сразу на море на виллу, сначала испытательный срок в поместье здесь, под Веной. Будем там неделю-полторы. Конверт с жалованьем вручили сразу.

Вместе с целой книгой письменных указаний.

Она Библии толще.

Серьезно. Бедный ребенок. Вот повернутая мамаша. Мне передали целый кирпич с его расписанием, указаниями, как обращаться, что говорить, что не говорить… ночью буду штудировать.

И пора, похоже, разживаться вдовьими платьями.

Черный, коричневый, синий.

Но вообще, с маменькиными сынками обычно не сложно, занудно – это да, но не сложно.

Хоть то – хорошо.

Захожу я к нему в детскую.

Поместье – огромное. Зеленое. Удивительно. Доставили – ммм… это же не машина – дворец. Женщина та, Аннабель, она и повар, и экономка – приятнейшая дама. Но занята очень. Еще расскажу.

Так вот, захожу я к нему в детскую.

И не сразу. У него же расписание. Утром – занятия, обед, конная прогулка, плавание, полдник, и вот только тогда поднимаюсь, значит, к нему.

Лежит на кровати.

В полумраке.

Все портьеры задернуты.

Вообще, когда б у меня такое расписание было, я б, наверное, тоже слегла.

Подумала, что спит, но нет – присел.

И ты не видела таких детских. Это ж там целый дом уместить можно. Или игрушечный магазин – лошади, поезда, корабли, самолеты, завалы из книг, мольберты, карандаши по всему полу, конструкторы, гайки, гвозди, карты, атласы и кровать с балдахином. Темно-синим таким балдахином. И вот он на ней приподнимается, смотрит.

Я: Ты устал?

ОН: Нет.

Тишина.

Подходишь поближе.

Я: Уснул?

ОН: Нет.

Я: А что ты делал?

ОН: Думал.

Я: О чем?

ОН: О разном.

Тишина.

ОН: Не открывай окна. Там жарко.

Я: Там солнечно, славно…

ОН: Выйди и подыши.

Тишина.

Решила пока не дергать.

Я: Ты любишь холод?

ОН: Я не люблю жару.

Я: Так о чем ты думал?

ОН: О пророке.

Молчание.

Я: Тебе хочется предсказывать будущее?

ОН: Нет. О Пророке. Нет бога кроме Аллаха и Мухаммад пророк его.

Так. Это будет сложнее, чем казалось.

Я: И как Мухаммад? Приятный парень?

ОН: Почему? У тебя же жених.

Так.

Я: А что, Мухаммад не одобрял женихов?

ОН: Ну… он вообще не многих одобрял, но какая разница, приятный он или нет?

Да.

Я: А что ты о нем думал?

ОН: Что он зря налоги не брал.

Я: Ну он же пророк бога.

ОН: Это не повод не брать налоги.

Я: Да… смерть и налоги.

ОН: Что?

Я: Неизбежны только смерть и налоги – английская поговорка такая.

ОН: Не было гвоздя – подкова отпала, подкова отпала – лошадь захромала, лошадь захромала – генерал убит, конница разбита, армия бежит. Враг вступает в город, пленных не щадя, оттого что в кузнице не было гвоздя. Мой любимый английский стишок. Что-то еще?

Я: Как, извини?

ОН: Что-то еще, Эмилия?

Я: В смысле, пошла вон?

ОН: Если хочешь, оставайся, только отсядь с кровати вон на ту лошадь, а то ты мешаешь мне думать.

Я: О пророке и налогах?

ОН: О разном.

Я: А что ты еще читаешь?

ОН: Светоний. Жизнь двенадцати цезарей.

Я: У тебя есть вообще какие-то любимые игры?

ОН: Эмилия, у меня будет время после ужина, в семь сорок пять, давай поговорим тогда.

Я: Кого ты любишь из своих братьев?

ОН: В смысле, кого терпеть легче?

Я: Ты вообще кого-нибудь любишь?

ОН: Джона.

Я: Кого?

ОН: Джона. Лошадь такая, английская верховая. Не видела? Серый такой, в конюшне.

Я: Из людей.

ОН: А ты?

Я: Конечно!

ОН: Молодец. Вот и молодец. Иди, Эмилия.

Зачем ему гувернантка?

И дисциплина?

Особенно – дисциплина.

После ужина разговорились мы вовсе не с ним, но с Аннабель. Благо наши спальни через дверь. Она забежала узнать, как прошел мой первый день.

Странно.

Вся моя работа состояла из отчаянных усилий сделать вид, что я работаю.

День у парня расписан по минутам. Из комнаты своей он меня практически выдворил, уроки сделал сам. Английский я ему подправляю, но то скорее оговорки, чем ошибки.

Познакомил меня с Джоном.

Джон сначала долго косился, потом сожрал мое яблоко, потом цапнул меня за палец. Истинно английская лошадь.

Причем сам к лошади не подошел. Почему? – спрашиваю. Ты же его любишь.

А после него руки мыть, – отвечает, – Амалия настаивает.

Такая вот у парня любовь.

Но – Аннабель.

Кстати, комната моя прехорошенькая, голубые обои, белый гарнитур – кукольная просто комнатка.

У Аннабель – желтая, с камином.

У меня камина нет, но своя ванная. В одной моей ванной целая глостерская квартира поместится.

Да – Аннабель.

Как-то ей сразу доверяешь, такое ощущение, что за ней запах сдобной выпечки сам ходит. Ванили и выпечки.

Я ей сразу рассказала, что очень переживаю, потому что не очень вижу, что же мне делать: ребенок и так не малыш, собран, усидчив. Разве только английским его развлекать.

Она помолчала немного.

АННАБЕЛЬ: А как вам Францхен вообще?

Я: Он… интересный ребенок.

В меня всмотрелась.

АННАБЕЛЬ: Это у него просто настроение плохое. Он же к Герберту не хотел. Он хотел Штази к нам позвать на все лето, и еще парочку знакомых позвать. Но господин граф решил, что это опять идти у него на поводу, и решил, что Франц должен пожить где-нибудь и вне дома.

Я: Вообще… это понятно, если мальчик получает домашнее образование…

АННАБЕЛЬ: Ну, со сверстниками, я бы сказала, он общается очень… неплохо. С не сверстниками тоже.

Я: А как он с родными?

АННАБЕЛЬ: Да, видите ли, Коралина еще слишком мала, с остальными братьями тоже большой разрыв в возрасте, а вот Томас… с семи лет их стараются не оставлять в одной комнате одних. Томас как раз вернется из школы, когда Франц уедет.

Я: Извините пожалуйста, можно ли вас спросить, почему госпожа Вертфоллен решилась на домашнее образование для младшего сына, это…