Вильгельм I Завоеватель. Гибель королевства англо-саксов
Шрифт:
Новая королева Франции, пообвыкнув в королевском дворце и выучив язык французский, окунулась в мир придворной жизни. Сейчас трудно сказать, чем не приглянулся Анне Ярославне молодой герцог Нормандский. Возможно, своим взглядом на нее, или непослушанием мужу, или своим все более и более независимым характером. Как бы там ни было, однажды королева дала Вильгельму I новое прозвище – Побочный, которое закрепилось за ним среди людей разных придворных званий.
При этом дочь великого князя Киевского, видимо, забыла о том немаловажном для истории случае, что ее прославленный делами предок, Владимир I Святославич, был сыном «рабыни» ключницы Малуши, одной из многих наложниц сына великого воителя Святослава, но не законной жены! Анне Ярославне на чужой земле следовало бы быть более
Как бы там ни было, но правитель Нормандии очень быстро узнал о том, что при королевском дворе у него появилось новое прозвище – Побочный, которое больно ударило по самолюбию герцога. И он возненавидел Анну, королеву Франции, за ее язык. Свое недружелюбие друг к другу они не скрывали, что выражалось во взаимных колкостях.
Но, ради справедливости, надо сказать, что не данное ему прозвище стало поводом и причиной скорой вражды с французским монархом, и что не эта «деталь» взаимоотношений между герцогом Вильгельмом и королевой Анной вбила клин в отношениях между Нормандским герцогством и Французским королевством. Причиной стала так называемая всеевропейская распря, которая повергла континент в редкий для истории Европы круговорот военных событий.
Когда при дворе дружно заговорили о том, что герцог Нормандский по прозвищу Побочный открыто начал высказываться о своей нелюбви к королеве, ее муж, естественно, стал врагом обидчика Анны Французской. Случай продемонстрировать королю свое новое отношение к бывшему воспитаннику не заставил себя долго ждать. Дело обстояло так.
В Нормандии вспыхнул очередной баронский мятеж. На этот раз король Генрих I не встал на защиту герцога, а во главе королевской армии пришел на помощь восставшим вассалам правителя Нормандии. Причина такого, скажем, неординарного поступка монарха заключалась в том, что он хотел иметь покорного герцога Нормандии, а не воинственного человека, которого приходилось постоянно опасаться, уже не говоря о том, что он постоянно оскорблял на словах королеву.
Ни мятежные бароны, ни пришедший им на помощь король Франции не рассчитали собственных сил. К тому времени герцог Вильгельм I уже обладал собственной немалой (по меркам Западной Еволпы) армией, хорошо вооруженной, обученной и организованной, с железной дисциплиной, которая цементировалась суровыми карами за непослушание герцогу. Ни королевские рыцари, ни ополчение мятежных баронов такими достоинствами в междоусобной войне, к их несчастью, не обладали.
Враждующие стороны сошлись в битве у Мен-Обена. Герцог Вильгельм в той непростой для него ситуации смог навязать королю и его союзникам сражение в чистом поле, хотя они имели хорошую возможность укрыться за крепостными стенами. Герцогское войско решительно атаковало неприятеля, нестройные ряды которого перед этим поредели от метко выпущенных стрел лучников и стрелков из арбалетов. Мятежные бароны и королевское рыцарство стойкости в рукопашной свалке не проявили, обратившись в бегство от Мен-Обена. Их преследовали, рубили и кололи, брали в плен. То есть разгром побежденных оказался более чем полным.
Большое бесчестье получил сам король Генрих I. С немногочисленными рыцарями и воинами он бежал из Нормандии в Париж. Герцог Вильгельм поступил вполне разумно, что не стал преследовать венценосного противника столь далеко. В противном случае он наверняка мог получить в ответ враждебную коалицию других герцогов Франции, королевских вассалов.
Поражение в сражении у Мен-Обена дорого обошлось королю Генриху I. Почувствовав его видимую слабину, против его власти восстали вассалы в значительной части Франции. Феодалы не помышляли уничтожить своего законно монарха, желая лишь заметно урезать королевскую власть над собой. Теперь венценосец Генрих I Капетинг только и делал, что воевал: ходил в походы на мятежников, осаждал их замки и города-крепости. Но и самому тоже приходилось не раз обороняться от врагов.
После победной битвы при Мен-Обене герцогу Вильгельму I пришлось еще долго и часто воевать против собственных графов и баронов. В те годы казалось, что во
Французском королевстве вассалы всех рангов поднялись с оружием в руках против своих сюзеренов, больших и менее значительных. Мятяжи следовали один за другим – то в Нормандии, то в Бургундии, то в Бретани, то в Гаскони, то в Провансе, то в Аквитании, то во Фландрии…Французский король и правитель Нормандии вновь стали на время союзниками. Выжить в мятежной стране и сохранить прежнюю власть они могли только объединившись. Тайная дипломатия процветала, и вчерашние недруги публично и делами демонстрировали дружбу и добрососедство. Но все это было временно: такие союзы рассыпались после первой неудачи.
В 1048 году Генрих I призвал Вильгельма I оказать ему помощь в «маленькой» войне с Жоффруа Мартеллом, графом Анжуйским. Так герцогство Нормандия оказалось вовлеченным в тяжелую, а самое главное – длительную войну с анжуйцами, которая продолжалась до 1054 года, то есть шла семь неполных лет.
Теперь герцогу Нормандскому приходилось осаждать и брать штурмом не только феодальные замки, но даже укрепленные города, которые в ту эпоху больше напоминали каменные крепости с многочисленными гарнизонами из городских ополчений. Однажды Вильгельму I пришлось вести осаду большого мятежного города Алансона, жители которого хорошо подготовились не только к осаде, но и к активным военным действиям. Готовый к «возмущениям» Алансон осаждался не раз.
Алансонцы успешно отразили первый приступ войска герцога, который решил взять город без долгой «правильной» осады. Вооруженные горожане, ликуя от первой победы, уверенно ходили по городским стенам, с их высоты высмеивая и словесно издеваясь над своим правителем и его людьми. То есть, картинка смотрелась весьма обыденная для лет феодальных распрей Средневековья.
Горожане в ходе штурма пленили нескольких воинов герцога Вильгельма (или, что вполне вероятно, им достались тела убитых). Они были казнены, и два веселых алансонца на стене стали размахивать руками, которыми держали драные куски кожи, и кричать осаждавшим: «Кожа! Кожа!»
По другим сведениям, эти два горожанина с такими же криками колотили (руками или мечами?) по принесенным на стены шкурам. Тем самым осажденные алансонцы напоминали самолюбивому герцогу о кожевенном ремесле его деда.
Такая картина на крепостной стене и несшиеся оттуда оскорбительные крики вывели герцога из себя. Разъяренный Вильгельм приказал воинам вывести перед городскими стенами всех алансонцев, которые по разным случаям оказались у него в плену. Воинам было приказано вершить казнь над ними на виду всего города: сперва отрубались руки и ноги, а затем головы.
Все это демонстрировалась осажденным, густо толпившимся на крепостной стене. Горожане, казалось, замерли, смотря на то, как уходили из жизни их родные и близкие, просто знакомые люди. После такой публичной казни герцогские пращники перебросили кровавые члены в город, вызвав в нем панику.
Видя страшное замешательство в стане мятежных горожан, герцог послал свое войско на новый, но уже более яростный штурм. Они взяли укрепленный город Алансон и разграбили его, перебив много людей. Вильгельм Нормандский приказал разыскать тех двух веселых алансонцев, которые кричали со стены «Кожа! Кожа» и тыкали в его сторону руками. Но их не нашли, поскольку оба пали в бою, избежав тем самым страшной казни, которая уготовлена была им герцогом.
По другой версии, герцог Вильгельм, еще не остывший от нанесенного ему оскорбления, после штурма и взятия Алансона приказал привести к нему тридцать два защитника замка, которые были схвачены на стене, и отрубить им руки и ступни. Искалеченные таким образом алансонцы (или люди графа Анжуйского) были отпущены куда глаза глядят «в качестве примера» тем, кто вздумает насмехаться над правителем Нормандии.
Как утверждают хронисты, крайняя жестокость была несвойственна бастарду Вильгельму Завоевателю. Такие случаи действительно редки в его герцогской и королевской биографиях. Однако алансонский случай описан едва ли не во всех биографических трудах о Вильгельме Нормандском. В одних им восторгаются, в других не приветствуют такую жестокость, обычную для той эпохи.