Вильямс

Таким образом, учение Костычева о почвенной структуре, ее значении и методах восстановления по своей широте и обоснованности не могло итти ни в какое сравнение с механистическими и односторонними представлениями о строении почвы немецких агрофизиков.

С новейшими взглядами русских ученых в области почвоведения и агрономии, прежде всего с взглядами Костычева и Докучаева, Вильямс и знакомил своих немецких коллег.

Работая в лаборатории Вольни, Вильямс систематически готовился к своей будущей научной и педагогической деятельности на родине. Он разрабатывал программу того курса общего земледелия и почвоведения, который он собирался читать по возвращении в Москву студентам Петровки. Он изложил программу своего курса на шестидесяти страницах большого формата и отправил ее из Мюнхена в Петровскую академию в качестве отчета за очередное полугодие своей заграничной командировки. Он надеялся, что к моменту его возвращения в Москву программа эта будет уже утверждена и он сможет начать чтение лекций.

Осенью 1891 года Вильямс после двухлетнего пребывания за границей вернулся вместе с женой в Москву. За эти два года он многое успел изучить и освоить; особенно большое значение имела для него работа в Пастеровском институте, глубокое проникновение в сущность микробиологических процессов, совершающихся в природе. Работая у Пастера, Вильямс навсегда сохранил любовь и уважение к этому великому микробиологу. Вильямс узнал также природу Франции и Германии, познакомился с западноевропейской агрономией и на личном опыте убедился в ее невысоком уровне. Показателем этого уровня было широко известное руководство немецкого агронома Розенберг-Липинского «Практическое земледелие», ядовито названное Вильямсом «пародией на земледельческую науку». Это сочинение получило в шестидесятых-семидесятых годах XIX века такое широкое распространение в Западной Европе, что Костычев решил перевести его на русский язык, потому что в России, кроме фундаментальной «Настольной книги для сельских хозяев», созданной под руководством Стебута, не было систематического руководства по земледелию. Но когда Костычев принялся за перевод, он убедился в совершенной несостоятельности этого немецкого руководства. Костычев подверг его коренной переработке, оставив без изменения, в сущности, только фамилию автора.

Вильямс знал и немецкий оригинал и вышедший в 1884 году русский перевод и, давая свою убийственную оценку сочинению Розенберг-Липинского, подчеркивал: «Я здесь говорю про немецкий подлинник, ибо русскому переводу его придан настолько научный характер, что он более заслуживает название самостоятельного научного трактата, чем перевода».

Вместо «пародии на земледельческую науку» Вильямс хотел видеть у себя на родине развитие подлинной земледельческой науки и надеялся принять в этом развитии самое деятельное участие.

Однако его возвращение в Москву совпало с новой волной реакционных мер, насаждавшихся в Академии с помощью Юнге и повлекших новые бурные выступления студентов. Эти выступления вызвали резкие нападки реакционной печати и на студентов и на прогрессивных профессоров, а прежде всего на Тимирязева, который, как писал в эти дни в своей газетке «Гражданин» известный мракобес князь В. П. Мещерский, «на казенный счет изгоняет бога из природы». Царское правительство вынесло решение о прекращении приема в Петровскую академию. По существу, это означало закрытие Академии после того, как доучатся студенты старших курсов. Так и было сказано в негласном распоряжении царских властей.

«Петровская академия закрывается — писал А. Н. Энгельгардт в одном из писем к А. П. Мертваго. — Теперь все валят на Юнгу; но зачем же было поручать Юнге управлять флагманским агрономическим кораблем? Думали, что он, как окулист, сумеет «очки втереть». Ошиблись…»

Петровская академия, это «крамольное гнездо», должна была быть уничтожена. Уже появился проект размещения на территории Академии Тверского кавалерийского училища. Это означало бы разрушение всех лабораторий и научных кабинетов, опытных полей, лесной дачи, дендрологического сада — всего того, что было создано трудами и опытами выдающихся русских ученых.

Вильямс вернулся осенью 1891 года и подоспел к знаменательному дню: 21 ноября отмечалась, по традиции, годовщина Академии. Прогрессивная часть преподавателей решила, несмотря ни на что, отметить памятный день торжественным собранием, Это собрание, носившее, по воспоминаниям его участников, полутраурный характер, состоялось в ресторане «Эрмитаж». Настроение присутствующих выразил в своей стихотворной речи профессор А. Ф. Фортунатов:

Пусть будет срублен сад Петровско-Разумовский, Где Шредер [8] столько лет растил своих детей. Пусть сгибнут те поля, где получал Марковский [9] , На удивление губернии Московской, Ржи средний урожай в пятнадцать четвертей. Пусть уничтожат лес, где Турский [10] подвизался, Но никакая власть не в силах истребить Того, чему петровец научался, Что привыкал с годами он ценить. Борьба с невежеством и к истине стремленье — Вот он, научной школы результат. Петровец ждет общественного мненья И верит, что иные поколенья Его в бездействии не обвинят.

8

Р. И. Шредер(1822–1903) — известный садовод; с 1862 по 1903 год главный садовник Петровской академии и МСХИ.

9

В. З. Марковский(1833–1892) — с 1870 по 1892 год управлял фермой Петровской академии.

10

М. К. Турский(1840–1899) — крупнейший русский лесовод.

V. ПЕРВЫЕ ЛЕКЦИИ

«Это моя основная работа, моя главная обязанность».

В. Р. Вильямс.

Когда Вильямс с женой вернулись в Москву, Петровская академия уже начинала свертывать свою работу, прием новых слушателей не проводился. Среди профессуры царили пессимистические настроения, руководство Академии находилось в состоянии полной растерянности. На «стипендиата высшего оклада» начальство не обращало никакого внимания, но старые учителя — К. А. Тимирязев и И. А. Стебут — тепло встретили своего ученика и оказывали ему постоянную помощь во всех его начинаниях.

24 сентября 1891 года Совет Академии заслушал отчет Вильямса о его занятиях за границей и принял этот отчет. На этом же заседании было оглашено «прошение кандидата сельского хозяйства В. Р. Вильямса о допущении его к экзамену на степень магистра сельского хозяйства. Определили: ходатайствовать о разрешении Совету Петровской академии допустить Вильямса к экзамену на степень магистра сельского хозяйства».

Сдачу магистерских экзаменов, являвшуюся в то время нелегким делом, Вильямс намечал на весну 1892 года, а с осени 1891 года, немедленно по возвращении в Москву, он принялся за усиленную подготовку к будущим экзаменам: кроме общего и частного земледелия, агрономической химии, сельскохозяйственной экономии — наук, которыми Вильямс углубленно занимался все годы после окончания Академии, нужно было по существовавшим в то время правилам сдавать общую и частную зоотехнию и другие предметы, не интересовавшие Вильямса непосредственно.

Но подготовке к будущим экзаменам Вильямс уделял только строго определенное время. Главной своей задачей он считал подготовку к профессорско-преподавательской деятельности. У него была в это время уже очень солидная эрудиция по вопросам агрономии и естествознания. Но он твердо знал: кроме эрудиции, нужно еще обладать умением так излагать предмет, чтобы слушатели получали о нем целостное и яркое представление, как о системе связанных друг с другом и вытекающих друг из друга положений. Пример К. А. Тимирязева, Г. Г. Густавсона, И. А. Стебута — превосходных лекторов и учителей — вдохновлял Вильямса на усиленную работу над своими будущими курсами. Воспоминания о лекциях Густавсона, изящных и строгих, читавшихся прекрасным голосом и с большим чувством, заставили Вильямса даже… брать уроки пения: он стремился «поставить» себе голос, чтобы лучше читать свои лекции. Так заботился Вильямс о своих будущих слушателях.

Вильямс представил Совету Академии большую программу фундаментального курса почвоведения и земледелия, а также программу небольшого специального курса «Факторы жизни сельскохозяйственных растений».

Намерение молодого ученого прочесть этот специальный курс нашло горячую поддержку у И. А. Стебута, который в своем письме директору Академии настаивал на необходимости разрешить Вильямсу читать свои лекции студентам третьего и четвертого курсов. Стебут, полностью одобряя программу Вильямса, писал, что студентам должны быть изложены «факторы жизни сельскохозяйственных растений: вода, питательные вещества, теплота, свет, электричество, совместное действие их на растение и законы, управляющие отношением растений к этим факторам».

В этом письме Стебут предлагал, «чтобы начинающий лектор имел достаточно времени для самой тщательной во всех отношениях обработки своих лекций. Такая тщательная обработка каждой лекции будет, с одной стороны, способствовать привлечению студентов, а с другой — будет способствовать лектору выработать надлежащее изложение предмета. Такие курсы, как теоретические, конечно, выиграют от изложения их свежими силами, молодыми лекторами».

11 января 1892 года Совет Академии одобрил программу предлагавшегося Вильямсом курса, а Министерство государственных имуществ утвердило Вильямса преподавателем Академии и разрешило выплачивать ему 700 рублей в год. Эта небольшая сумма все же позволила ему не искать случайных мелких заработков, что так отвлекало его в студенческие годы. Василий Робертович и Мария Александровна жили более чем скромно, но все же молодой ученый получил возможность все свои силы направить на работу в Петровской академии.