Виноваты звезды
Шрифт:
— Мусор? — тихо спросила я у Огастуса, думая, что никто больше не услышит.
— Почта от поклонников, — отозвался ван Хутен, усаживаясь в шезлонг. — За восемнадцать лет. Не открываю. Не могу. Ужасно боюсь. Ваши письма стали первыми, на которые я ответил, и видите, к чему это привело? Ей-богу, существование читателей во плоти я считаю совершенно неинтересным.
Вот и объяснение, отчего он ни разу не ответил на мои письма. Он их не читал. Я не поняла, для чего он вообще их хранит, да еще в совершенно пустой гостиной. Ван Хутен забросил ноги на оттоманку и скрестил шлепанцы, указав нам на диван. Мы с Огастусом
— Не хотите ли позавтракать? — спросила Лидевью.
Я начала говорить, что мы уже поели, когда ван Хутен перебил:
— Для завтрака еще слишком рано, Лидевью.
— Но они из Америки, Питер, для их организмов сейчас первый час.
— Тогда для завтрака уже слишком поздно, — сказал он. — Однако, раз уж в организме первый час и все такое, надо выпить по коктейлю. Ты скотч пьешь? — спросил он у меня.
— Пью ли я… Нет-нет, спасибо, не надо, — ответила я.
— А Огастус Уотерс? — спросил ван Хутен, кивнув на Гаса.
— Благодарю, я воздержусь.
— Тогда один бокал, Лидевью. Скотч с водой сделай. — И Питер обратился к Гасу: — Знаешь, как в этом доме делают скотч с водой?
— Нет, сэр, — ответил Гас.
— Мы наливаем скотч в бокал, призываем мысль о воде и смешиваем реальный скотч с абстрактной идеей воды.
— Может быть, сперва что-нибудь покушаете, Питер? — предложила Лидевью.
Он посмотрел на нас и прошептал драматическим шепотом:
— Она считает, у меня проблема с алкоголем.
— А еще я считаю, что солнце взошло, — отозвалась Лидевью, но все же подошла к бару, достала бутылку скотча, налила полбокала и принесла боссу. Отпив глоток, Питер ван Хутен выпрямился на своем шезлонге.
— Такой хороший скотч заслуживает, чтобы его пили в красивой позе.
Я сразу подумала о собственной позе и незаметно выпрямилась. Поправила канюлю. Папа всегда говорил, что о людях можно судить по тому, как они обращаются с секретарями и официантами. По этой мерке Питер ван Хутен был законченным уродом.
— Стало быть, вам нравится моя книга, — сказал он Огастусу после второго глотка.
— Да, — ответила я за Огастуса. — Мы, то есть Огастус, назвал встречу с вами своим Заветным Желанием, и мы смогли приехать, чтобы вы нам рассказали о дальнейшей судьбе героев «Царского недуга».
Ван Хутен ничего не сказал и отпил длинный глоток скотча.
Через минуту Огастус добавил:
— Ваша книга окончательно сблизила нас с Хейзел.
— Но вы же не близки, — заметил он, не глядя на меня.
— Это произведение почти окончательно сблизило нас, — сказала я.
Тогда он повернулся ко мне.
— Вы специально оделись, как она?
— Как Анна? — уточнила я.
Он молча смотрел на меня.
— Ну как бы да, — ответила я.
Он снова сделал длинный глоток и поморщился.
— Нет у меня проблемы со спиртным, — неожиданно громко объявил он. — Я отношусь к алкоголю, как Черчилль: могу отпускать шутки, править Англией, делать все, что душе угодно, но вот не пить не могу. — Он покосился на Лидевью и кивнул на свой бокал. Она взяла его и пошла к бару. — Только идея воды, Лидевью! — напомнил он.
— Да поняла я, — сказала она почти с американ ским акцентом.
Когда она принесла второй бокал, спина ван Хутена снова напряглась из уважения. Он сбросил
шлепанцы. Ступни у него были на редкость уродливые. У меня на глазах Питер ван Хутен разрушал весь свой образ гениального автора, но у него были ответы.— Кгхм, — откашлялась я. — Прежде всего разрешите вас поблагодарить за вчерашний ужин и…
— Мы оплатили им ужин? — спросил ван Хутен у Лидевью.
— Да, в «Оранжи».
— А, ну да. Благодарите не меня, а Лидевью: она наделена редкостным талантом тратить мои деньги.
— Мы очень рады, что вам понравилось, — сказала мне Лидевью.
— В любом случае спасибо, — произнес Огастус с едва уловимой ноткой раздражения в голосе.
— Ну, вот он я, — раздался голос ван Хутена через минуту. — Какие у вас вопросы?
— Э-э… — протянул Огастус.
— А по письму казался таким умным, — заметил ван Хутен Лидевью, имея в виду Огастуса. — Видимо, рак уже завоевал в его мозгу обширный плацдарм.
— Питер! — прикрикнула Лидевью.
Я тоже была шокирована, но одновременно меня странным образом успокаивало, что настолько неприятный человек не выказывает нам уважения.
— У нас действительно есть несколько вопросов, — произнесла я. — Я писала о них в моем и-мейле, не знаю, помните ли вы…
— Не помню.
— У него проблемы с памятью, — извиняющимся тоном сказала Лидевью.
— Ах, я был бы только рад, если б моя память ухудшилась, — огрызнулся ван Хутен.
— Итак, наши вопросы, — напомнила я.
— «Наши»! Надо же, королева какая, — сказал Питер, ни к кому в особенности не обращаясь, и снова отпил скотча. Я не знаю, каков скотч на вкус, но если он хоть немного напоминает шампанское, я даже представить не могу, как можно пить так много, так быстро и так рано с утра. — Тебе знаком парадокс черепахи Зенона?
— Мы хотели бы знать, что случится с персонажами после окончания книги, особенно с Анниной…
— Зря ты думаешь, что мне нужно выслушивать твой вопрос до конца, чтобы ответить. Ты знаешь философа Зенона? — Я неопределенно покачала головой. — Увы. Зенон жил до Сократа и, как считается, открыл сорок парадоксов в картине мира, предложенной Парменидом. Уж Парменида-то ты, конечно, знаешь? — спросил ван Хутен. Я кивнула: дескать, прекрасно знаю вашего Парменида — хотя понятия не имела, о ком идет речь. — Ну слава Богу, — сказал ван Хутен. — Зенон профессионально специализировался в поиске неточностей и избыточного упрощения у Парменида, что было несложно, потому что Парменид был демонстративно не прав везде и всегда. Парменид незаменим, как приятель, который на скачках всегда ставит не на ту лошадь. Но самый важный парадокс Зенона… Погодите, обрисуйте мне степень своего знакомства со шведским хип-хопом!
Я не поняла, шутит Питер ван Хутен или нет. Через секунду за нас ответил Огастус:
— Очень небольшая.
— Но вы, наверное, слышали оригинальный альбом «Ничегонеделанье» Афази и Филфи?
— Не слышали, — сказала я за нас обоих.
— Лидевью, поставь сейчас же «Бомфаллерала»!
Лидевью подошла к МП3-плейеру, повернула немного колесико и нажала кнопку. Отовсюду зазвучал рэп. Мне он показался совершенно обычным, только слова были шведские.
Когда песня закончилась, Питер ван Хутен выжидательно уставился на нас, до отказа вытаращив маленькие глазки.