Виноватых бьют

– Она сама его, сама. Та ещё девчуля… – шептала толстая неприятная женщина с явными признаками затянувшегося перегара.

– Это пусть следователь разбирается, – улыбнулся Гоша.

– Не парься, командир, – твёрдо настаивал пьянющий сосед, – баба хорошая, так уж получилось…

Гоша внимательно слушал. По крайней мере, делал вид. Повторял за собеседником, задавал невнятные вопросы на уровне «да ладно», «не может быть» и «как же так». Тощие перекрытия, прогнивший пол… Сколько раз за годы службы он видел подобные коммуналки, сколько здесь крови разливалось.

– Начальник, – раскинул руки известный бедолага по кличке Трактор, – здаров, ты как вообще? Ты к Людке, что ли? А-а-а… – понимающе кивнул, – ну, занимайся, я тут ни при чём.

Людка невольно слышала каждую реплику. Комнаты располагались так тесно, что захочешь поймать тишину – не получится. Он вернулся на протокольный разговор, отказавшись от чая и кофе.

– Брезгуете, наверное, – догадалась Люда.

– Да… – растерялся оперативник, – нет, конечно, о чём вы говорите.

– Ладно уж, всё понимаю.

Не было смысла объяснять, что придётся нести ответственность, преступление – тяжкое, не выкрутишься. Она только сказала:

– Довёл, понимаете? Не могу больше. Ребёнка жалко, а его – нет.

– Ребёнок – это смягчающее обстоятельство, – произнёс Гоша, не выдав сочувствия.

Мальчик прервал разговор. Вбежав на радостях в комнату, прыгнул в кровать и укрылся одеялом.

– Спать так спать, – игриво пропищал, – спокойной ночи.

Люда выключила свет, они переместились в кухню, где ещё доживали прежний день соседи: курили, пили, говорили о чём-то непременно важном.

– Освободите, – строго сказал Гоша, и мужики без разговоров покинули помещение.

Говорила спокойно, без оправданий. Руки распускал, пил, сыном не занимался. Сегодня вернулся готовый, назвал как-то. Надо было терпеть, столько лет терпела. Но психанула, нож взяла – и всё тут.

– Есть у вас сигаретка? – спросила Люда, и Жарков незамедлительно достал пачку. Замолчали. Жарков подумал, что иногда тишина вполне уместна. Выкурил две, прежде чем достал бумагу и попросил изложить обстоятельства произошедшего. Девушка аккуратно исписала целый лист. По его совету добавила, что признаётся «чистосердечно, в целях оказания содействия следствию».

– Понимаете, – оправдывался зачем-то Гоша, – дело всё равно возбудят. Закон такой.

– Я понимаю, понимаю. Много дадут?

– Главное, чтобы выжил.

– Он-то? Выживет. Такие не дохнут, – сказала Люда и вновь посмотрела на пачку. Гоша кивнул, подышал недолго табачным дымом и попрощался.

По дороге в больницу даже не заглянул в телефон, даже не включил экран, даже не подумал ни о чём личном.

Жизнь действительно любила потерпевшего. Врачи сказали на своём волшебном языке: «Пневмоторакс, гематомы, ссадины в лобной части головы».

– Как обычно, – согласился Гоша, – тяжкий вред.

Пустили на десять минут под единственным предлогом, что расследование требует незамедлительных мероприятий. Медсестра не понимала, о чём таком важном говорит оперативник. Просто Жарков вызывал интерес у женщин любого возраста – и мог, наверное, вообще ничего не объяснять.

Долго всматривался в лицо пострадавшего. Обычный пьющий мужик, работяга с босяцкой щетиной. Спросил, как случилось. Тот подтвердил показания супруги. Говорил с трудом, каж-дое слово эхом пронзало грудь.

– Может, сам напоролся на остриё? – подсказывал Гоша.

– Как это – сам?

– Как-нибудь… Случайно.

– Случайно? – мужчина попытался выдать смешок.

– Да, – повторил оперативник, – не заметил и наткнулся.

– Ты что тут гонишь?

Жарков нагнулся, чтобы терпила расслышал и запомнил наверняка.

– Бухать заканчивай, вот что. Налакаешься, потом виноватых ищешь.

– Я понял, – прохрипел, – она и тебя охмурила. Шлюха!

Ничего живого не оставалось в живом теле. Затянется порез, только и всего.

– Я эту мразь, шалаву эту, засажу! И тебе хана, мусор.

Духота разливалась бездушием.

– А ребёнок? – спросил Гоша, но мужик не ответил.

Дежурная «Газель» медленно плыла по пустым дорогам. Ночь сдавалась, но утро ещё не хотело просыпаться. Горело небо солнцем, проступало красным и золотым.

– Теперь куда? Всё? На базу?

Проезжали по Батайской.

– Вон там, в посадках останови, – попросил оперативник.

– Невтерпёж? В отделе, может, сходишь? – предложил Кулаков.

– Останови.

Машина заняла обочину, заморгала нервно аварийка. Гоша неторопливо скрылся в голых тупиковых кустах.

Кулак, в принципе, умел ждать, пока следственная группа часами работает на местах преступлений. Он обычно залипал в киношку на планшете или играл в телефон, чтобы ускорить время. Завтра же, то есть уже сегодня, надо тренироваться. Турник, пробежка. Если не сдаст итоговую аттестацию по физподготовке, то лишат на полгода процентной надбавки. Тогда опять придётся таксовать по ночам, и не приведи бог, если вызов поступит от начальника или штабного управленца, – донесут, заложат, уволят нахрен. А ведь ещё огневая. На стрельбах Кулаков почти всегда выбивал, но не укладывался в норматив по сборке-разборке автомата. Советовали развивать мелкую моторику и меньше нервничать. Конечно, вам-то легко говорить, а у меня – семья. Он представил, как выйдет на огневой рубеж и по команде достанет оружие. Всё легко и просто, главное – не торопиться.

«Команда огонь!»

Подорвались невидимые птицы, словно извергла их старая земля. В тревожном карканье, гуле, свиристеле Кулаков распознал хорошо знакомый звук.

– Гошан! Ты чего!?

Кулаков рванул с единственной мыслью – не может быть, не бывает, не должно.

Оперативник лежал на земле, вывернув неприятно голову. Пистолет ещё крепко сжимала рука. Опять стояла тишина, и должно было что-то обязательно произойти.

– Ты чего?! Гошик! Ты?

Оперативник смотрел и улыбался.

– У меня в сейфе есть патроны, – сказал Гоша, – всё нормально, извини. Устал я что-то. Честное слово.

Небо, тронутое выстрелом, смотрело внимательно и гордо.

Между жить и служить

На районе Жаркова – такого, чужого и лишённого, – мог заметить патрульный наряд. Или кто угодно другой, кто набрал бы ноль-два, и тогда бы пришлось опять объясняться.

Ему вынесли официальное предупреждение. Дали, так сказать, первый и последний шанс. Иначе, объяснили, придется оформить увольнение по отрицательным основаниям. «За утрату доверия», – обозначил начальник.