Виновник завтрашнего дня

С непередаваемым кайфом стащил Максимова за ногу с постели и, пока тот жадно хватал ртом драгоценный кислород, принялся избивать, приговаривая, где именно тот допустил ошибку.

— Передашь свому хозяину, — наносил удар за ударом, превращая лицо в кровавое месиво, — что я ср*ть хотел на его советы. А ты, гнида, теперь бойся своей тени. На мушке ты у меня. Ты и вся твоя п*здобратия. Один неровный выдох в мою сторону — и будете прохлаждаться в посадке. Один неровный выдох в сторону Влады — и что?.. Правильно, — увалил ногой в грудину, повторяя то же самое, что пытались сделать с ним, — тоже окажитесь в посадке. И пох** кто вы и под кем ходите. Ты меня понял? Сможешь передать?

Максимов что-то невнятно пробормотал.

— Что? Повтори, я не расслышал?

— С-с-смогу-у-у, — прохрипел, едва шевеля разбитыми в кровь губами.

— Молодец, — потрепал мужчину по щеке, удерживая на весу за волосы, после чего отшвырнул от себя практически бесчувственное тело и направился в ванную.

Как не старался бить аккуратно, а всё равно испачкался. Руки вымыл, а вот пиджак пришлось снять. Слишком яркими были пятна крови на бежевой ткани. С минуту смотрел на свое отражение, отмечая бледно-желтую отечность под левым глазом и рассеченную бровь. Смотрел и чувствовал умиротворение. Некое животное удовлетворение. Не потому, что был зверьем по природе своей, а потому, что привык платить сторицей за оказанное «добро».

Неспешно вытер руки, вернул на место отцовские часы и, окинув взглядом стонущее в болевом шоке тело, покинул номер.

Вот так будет с каждым, кто посмеет идти против него. Если убить нельзя — будет калечить, забивать до полусмерти, ломать ноги, ребра и позвоночники. Потому что теперь ему есть что терять. Потому что впервые за долгие годы у него появился смысл жизни.

Глава 25

Приехав домой, некоторое время сидела в машине, собираясь с мыслями. А домой ли я приехала? Нет. К абсолютно чужим людям, которые только и делают вид, что суют свои носы в мою жизнь и указывают, как должно быть лучше.

Разговор с Олегом выбил из колеи, спустил с облаков на землю. Болезненно так спустил, ощутимо. Пока ехала в посёлок, прозревала с его заявления и решала одну весьма сложную задачку: кто осмелился торговать мной и главное, за какие такие грехи?

Максим? Вот уже полгода как его нет в живых, да и относился он ко мне всегда ровно. Даже если допустить такой бред — всё равно не вязалось в голове. Во-первых — не имел права, а во-вторых — он ни разу не обмолвился о подобном в моем присутствии.

Павел Олегович? Вполне возможно. Он вообще настолько реалистично вжился в роль опекуна, что оставалось удивляться, как меня до сих пор ещё не посадили под замок. Да, он грозился выдать меня замуж. Я много раз слышала об этом лично, но он ни разу не указал на Олега. Потом… не маловажную роль сыграла и новость о том, что он оставил право выбора за мной. Когда Лёша рассказал об этом, я, признаться, сначала не поверила. Невиданная щедрость с это стороны. Но тот факт, что он сказал это при посторонних свидетелях — заставило принять очевидное: с моим мнением всё-таки считаются.

Оставалась только Вика. Эта может. Не единожды входила в образ Гузеевой, напаривая мне Турского. А после того, как влепила пощечину, заявляя, что с ним меня ждет райская жизнь — так вообще попала в чёрный список. Никогда не понимала, как можно ненавидеть родную сестру? Оказывается, очень просто. Когда тебя ненавидят настолько сильно, что даже не скрывают этого; когда перестают быть примером, опорой и частичкой души — тогда всё реально. Разница лишь в том, что я не желала ей зла. Она же…

Ладно, с ней и так всё понятно: решила изгадить мне жизнь в отместку за смерть мамы. Допустим. Но при чем тут залог? Что она могла попросить у Олега, пообещав меня взамен? Боюсь даже представить.

Не знаю, сколько бы ещё грузилась по этому поводу, но пришедшее на телефон сообщение заставило сбросить с плеч навалившееся депрессивно-угнетенное состояние и подскочить на месте, радостно завизжав на весь салон. В нем было всего три слова: «Жди, ночью буду», а у меня едва не сорвало крышу. Да какой там «едва»? Сорвало, и ещё как. Это же… Надо подготовиться, да? Хотя стоп!! А как он это представляет? Вокруг камеры. Со всех сторон ведется видеонаблюдение, плюс ко всему, в доме их тоже полным полно.

Мдаа, раскатала я губу. Прям разбежалась. Но и в лес ночью тоже не пойду. Не хватало ещё. А может… встретимся за периметром? Например, у Таськи? Блин, тоже не вариант. Гончаров просил не забывать о слежке. Вот засада-а-а-а. Как тут не сойти с ума? Я не знаю. И главное, как он планирует встретиться? Где? Когда? Во сколько? Нихрена ж не написал.

Элементарное сообщение, а я уже на седьмом небе от счастья. Пофиг, как оно всё будет, важно, что увидимся. От этой мысли стало так тепло и волнительно, что недавняя неразбериха с Олегом отошла на задний план. Потом. Всё потом. Мне бы набраться терпения и дожить до ночи, всё остальное неважно.

Ещё десять минут назад всё казалось серым и невзрачным, а тут одно сообщение — и мир снова заиграл красками. Снова захотелось петь и плясать, улыбаться и мечтать, строить планы на будущее и просто радоваться жизни.

Из машины вышла в приподнятом настроении, и сразу направились на кухню. Шутка ли, четыре часа дня, а я до сих пор ничего не ела. С утра кусок в горло не лез от волнения, а потом встреча с Олегом не особо способствовала аппетиту.

Только потянула на себя дверь, как услышала голос Скибинского. Вот те раз. Он сидел за столом и неспешно попивал травяной чай, общаясь с Семёновной. Я, может, и успела бы скрыться, но Семёновна, блин, глазастая, спалила меня.

— О, Владка, ты как раз во время. Я только соляночку приготовила, садись за стол.

Я и рада отказаться, не слишком хотелось кушать в присутствии Скибинского. Привыкла, что в основном ем одна. Но видимо моему желудку такое наплевательское отношение совсем не понравилось — он выдал настолько оглушающее урчание, что только глухой не услышал бы.

— Давай, давай, — поторопила Семёновна, ставя на стол тарелку с ароматным супом. — А то и так исхудала, смотреть жалко.

Ну да, по её понятиям, меня должно быть под семьдесят килограмм, а то и больше, чтоб было за что ухватиться, так сказать. А ещё она любила повторять, что мужикам нравится налитая грудь, а не обвисшее не пойми что «до пупа». Признаюсь, именно упоминание о груди заставляло меня питаться нормально. Хотелось выглядеть для кое кого не доской сороковкой, а такой себе сочной «дивчиной». Пришлось помыть руки и, поздоровавшись, взяться за ароматное блюдо.

Семёновна, оставшись довольной моим смирением, засуетилась у посудомоечной машины. Скибинский отложил газету и попросил ещё добавки чая.

— Как экзамен? — сосредоточился на мне, откинувшись на спинку стула. Так необычно видеть его на кухне, среди кастрюль, лопаток, специй. Сейчас это был не владелец сети казино, а обычный мужчина пенсионного возраста, зашедший на кухню перекусить под чтение городской прессы. Таким он мне нравился больше. Я могла не зажиматься перед ним, вести себя естественно, не огрызаться. Хотелось поскорее прояснить ситуацию, чтобы знать наверняка, кто передо мной: друг или враг, но пока решила повременить. Для начала стоило переговорить с Лёшей, а потом уже рвать и метать на все стороны.