Винтервуд

Флора пожала своими узкими плечиками. Она впала в угрюмое молчание и, когда принесли мороженое, едва прикоснулась к своей порции. Она хранила полнейшее молчание и во время требовавшей немалого нервного напряжения процедуры переноса ее коляски в гондолу. За все время, пока они ехали по Большому каналу, она заговорила лишь один раз: указала Лавинии на небольшой элегантный palazzo [8] из терракотового камня с очень красивыми чугунными воротами на верхней площадке лестницы, спускавшейся прямо в воду.

8

Дворец (ит.).

— Здесь живет бабушка Тэймсон, — сказала она. — Гроб снесли по этим ступеням. Хорошо, что не поскользнулись и он не упал в воду.

— У вас с этими похоронами связаны какие-то болезненные, мрачные воспоминания, — заметила Лавиния.

— Я нашла их интересными, — с достоинством произнесла Флора. — Но бабушка Тэймсон таких похорон не желает. Она хочет, чтобы ее похоронили рядом с ее маленьким сыном Томом. Его могила находится на нашем кладбище. Бабушка Тэймсон жила в Крофтхаузе, недалеко от Винтервуда. Это было в ту пору, когда она состояла в браке со своим первым мужем. Он умер в битве при Ватерлоо. Потом от дифтерита умер маленький Том. В результате, с разбитым сердцем, она уехала в Италию и вышла замуж за итальянского графа. Он тоже умер и оставил ей все свои деньги. Как грустна жизнь, не правда ли?

— На долю бедной контессы [9] как видно, выпало немало горя. Какое странное имя — Тэймсон.

— Это просто женский вариант имени Томас. Я думаю, ее родители хотели, чтобы у них был мальчик.

Лавиния рассмеялась:

— Вы решили во что бы то ни стало быть мрачной, детка?

Флора резким движением вскинула голову. Ее трагические глаза смотрели на Лавинию умоляюще.

— Я просто не припомню, чтобы с кем-нибудь подружилась, пока не встретила вас.

9

Графиня (ит.).

Невольно тронутая печалью Флоры, Лавиния придала своему голосу легкомысленное значение:

— Как вы справедливо заметили — жизнь грустна.

Флора скинула со своего костлявого плечика руку Лавинии:

— И, пожалуйста, не называйте меня деткой, раз вы собираетесь меня бросить! Это уже предел вероломства.

Когда они вернулись в отель, она отказалась попрощаться. Хотя Лавиния оглядывалась вокруг и оставалась в вестибюле дольше, чем следовало, Дэниела Мериона нигде видно не было. На месте оказалась только Элиза, которая приняла у нее девочку и увезла ее прочь.

Флора сидела, опустив головку, с поникшими плечами и не обращала ни малейшего внимания ни на слова прощания, с которыми обращалась к ней Лавиния, ни на укоризненные замечания Элизы по поводу ее дурных манер. В конце концов Элиза дала Лавинии жестом понять — ничего, мол, не поделаешь — и укатила коляску Флоры.

Так кончилась эта странная, развлекшая ее и оказавшаяся в общем весьма приятной встреча. Теперь надо было взглянуть в лицо реальности.

Кузина Мэрион была мрачна и довольна. Она уже нашла каких-то людей, которые готовы были благополучно доставить Лавинию на родину, а она в благодарность за это должна была оказывать им в пути кое-какие мелкие услуги. Это были мистер и миссис Монк, которые прежде путешествовали без служанки, но миссис Монк в Италии болела и поэтому не решалась пускаться в столь дальнее и утомительное путешествие, не располагая помощью какой-нибудь женщины.

— Конечно, я не сказала им правду про тебя, — заявила кузина Мэрион, желая подчеркнуть свое благородство. — Я просто сказала, что тебе приходится вернуться на родину по семейным обстоятельствам.

— Семейным?! — с горечью повторила Лавиния. Неужели кузина Мэрион настолько глупа, что не понимает: вся ее семья — Робин, которому предстоит семь лет провести в тюрьме?!

— Придется тебе придумать какую-нибудь престарелую тетку, — небрежно заметила кузина Мэрион. — Монки уезжают рано утром. Миссис Монк вызовет тебя к себе сегодня днем, когда будет в состоянии с тобой побеседовать.

Еще одна любительница воображаемых болезней, уныло подумала Лавиния. Надо, вероятно, постараться показать себя с лучшей стороны. Следовало отдать должное кузине Мэрион: ей, как видно, было немного жаль, что Лавиния уезжает.

— И зачем только тебе понадобилось так глупо себя вести? — спросила она. — Может, ты и не хотела быть нечестной, но ты погубишь свою жизнь, если и дальше будешь действовать под влиянием минуты. Наверное, такова твоя натура. Откровенно говоря, по-моему, ты просто навлекаешь беду на себя и на окружающих.

Лавиния только кивнула, слишком подавленная, чтобы отвечать или пытаться защитить себя. Да и, помимо всего прочего, кузина Мэрион сказала сущую правду, Беды просто преследовали ее.

Вскоре после ленча ее позвали. Маленький слуга, знавший всего несколько английских слов, дал ей понять, что синьорину ожидают в номере на первом этаже.

— Постарайся выглядеть поскромнее, — напутствовала ее кузина Мэрион. — Миссис Монк специально справлялась, достаточно ли ты тихая и скромная особа. Я ей солгала. Я решила, что, учитывая особые обстоятельства, Всемогущий меня простит.

Лавиния полагала, что держать глаза опущенными она сумеет, но удержать кровь, бросившуюся ей в лицо от огорчения, была не в силах. Девушка следовала за проворным мальчиком-слугой вниз по лестнице, а затем по коридору, пока он не остановился и не постучал в одну из красивых резных дверей. Монки были, по всей видимости, людьми состоятельными. Дверь напоминала вход в дворцовые апартаменты.

До слуха Лавинии донесся слабый, но повелительный женский голос:

— Войдите!

Мальчик отошел в сторону, чтобы пропустить Лавинию.

Первым человеком, которого она увидела, была Флора в своей коляске. На ее маленьком старушечьем лице сияло победоносное выражение. Маленький мальчик с копной черных кудрявых волос гонял по всей комнате бумажного змея. Захваченный игрой, он ни на кого не обращал внимания. Позади Флоры стояла, неодобрительно поджав губы, Элиза, старая служанка. Почти против воли Лавиния окинула взглядом остальных людей, находившихся в комнате. Женщина с повелительным голосом лежала на софе. Ее голова, увенчанная массой черных как смоль волос, покоилась на хрупкой белой руке. Тело ее облегало платье, отделанное кружевными рюшами, что было ей очень к лицу. Отец Флоры возле одного из окон с матовым круглым венецианским стеклом. Он находился в глубине ниши, служившей своего рода рамой, и в этой обстановке, с лицом, на котором читалась легкая печаль, походил на портрет какого-нибудь венецианского вельможи.

— Мисс Херст... — начала было Флора, но ее мать, говорившая усталым, но в высшей степени высокомерным голосом, тут же заставила ее замолчать.

— У вас удивленный вид, мисс Херст. Разве мальчик не объяснил вам, что мы с мужем хотим вас видеть?

— Нет, не объяснил. Дело в том... — Лавиния остро ощущала на себе глаза Дэниела Мериона. Он думал, что она целиком поглощена его женой, и смотрел на нее веселым, но при этом поразительно нежным и обезоруживающим взглядом.

— Он не говорит по-английски, мама, — вставила Флора. — Неудивительно, что мисс Херст сбита с толку.