Винтовая лестница
Шрифт:
Что ты, дочь, обнаженная, или ты ничья?
Или, звеня сосками, месит сирень турбобур непролазного света?
В холеный футляр двоебедрой секиры можно вкладывать только себя.
(К. К.)
Я писал это в 1978 году, когда не было теории Метаметафоры, но уже зарождалась Метаметафора.
Сразу же скажу, что мне как филологу трудно было бы отрешиться хотя и от подсознательного, но постоянно присутствующего культурного пласта древнерусской метафоры. Хочу сделать это очевидным для читателя. Речь, конечно идет не о творческом состязании с древними, а о некоей точке отсчета. Если взглянуть в такой перспективе, яснее становится, что "двоебедрая
Метаметафора не гомункулус, выращенный в лабораторной колбе. Вся теория метакода и Метаметафоры возникла из стихов, а не наоборот. В поэзии антропная космическая инверсия сама собой порождает метаметафорический взрыв. Трудно судить, насколько осуществилась моя мечта передать словами миг обретения космоса.
Сколько бы ни было лет вселенной, у человека времени больше.
Переполняют меня облака, а на заутрене звонких зорь синий журавлик и золотой дарят мне искренность и постоянство.
Сколько бы я ни прожил в этом мире, я проживу дольше, чем этот мир.
Вылепил телом я звездную глыбу, где шестеренки лучей тело мое высотой щекочут из золотого огня.
Обтекая галактику селезенкой, я улиткою звездною вполз в себя, медленно волоча за собой вихревую галактику, как ракушку.
Звездный мой дом опустел без меня...
(К. К.)
Нам кажется, что человек неизмеримо мал, если глядеть с высоты вселенной, а что если наоборот, как раз оттуда-то он и велик. Ведь знаем же мы, что одно и то же мгновение времени может растягиваться в бесконечность, если мчаться с релятивистской скоростью. Вся вселенная может сжаться в игольное ушко, а человек окажется при инверсии больше мироздания.
Метаметафора, конечно, условный термин - важны новые духовные реальности, обозначенные этим словом, открываемые современной физикой, космологией и... поэзией. Может быть, прежде всего поэзией.
Метаметафора как-то одновременно в разных точках Пространства возникла в поэзии.
Парщиков жил в Донецке, Иван Жданов в Барнауле, в сибирской деревне А. Еременко, а я преподавал в Москве. Есть какое-то информационное поле, связующее творческих единомышленников, незримое звездное братство. Не о нем ли думал Александр Еременко, когда с улыбкой писал:
Пролетишь, простой московский парень,
Полностью, как сука, просветленный.
На тебя посмотрят изумленно
Рамакришна, Кедров, и Гагарин...
Потому что в толчее дурацкой,
Там, где тень наводят на плетень,
На подвижной лестнице Блаватской
Я займу последнюю ступень.
Кали-Юга - это Центрифуга,
Потому что с круга не сойти.
Мы стоим, цепляясь друг за друга,
На отшибе Млечного Пути.
(В "Дне поэзии"-1983, где напечатано это стихотворение, "Кедров" заменили на "Келдыш", а "сука" на "Будда".)
В. Хлебников видел даже в числах "быстрого хохота зубы". В Метаметафоре
не хохот, а некая обэриутская космическая самоирония. Однажды Альберт Эйнштейн сказал: "По-моему, математика - это простейший способ водить себя самого за нос". Любой поэт и читатель, лишенный чувства юмора, окажется таким незадачливым математиком.Смеялся Осип Мандельштам, смеялся Хлебников, смеялись обэриуты. Метаметафора порой иронична.
Можно, конечно, вспомнить наши опыты в конце 70-х годов с двухмерным пространством, чтобы почувствовать новый ироничный облик метаметафоры в таком тексте Алексея Парщикова:
Когда я шел по каменному мосту,
Играя видением звездных воен,
Я вдруг почувствовал, что воздух
Стал шелестящ и многослоен...
В махровом рое умножения,
Где нету изначального нуля,
На Каменном мосту открылась точка зрения,
Откуда я шагнул в купюру "три рубля".
У нас есть интуиция - избыток Самих себя.
Астральный род фигур,
Сгорая, оставляющий улиток...
О них написано в "Алмазной сутре",
Они лишь тень души, но заостренной чуть.
Пока мы нежимся в опальном перламутре
Безволия, они мостят нам путь...
Дензнаки пахнут кожей и бензином,
И если спать с открытым ртом, вползают в рот.
Я шел по их владеньям как Озирис,
Чтоб обмануть их, шел спиной вперед.
Переход в двухмерное пространство трехрублевки и блуждание по "астральным" водяным знакам и фигурам интуиции с воспоминанием о мистериях Озириса - образ антинеба. Здесь деньги как противоположность небу вгоняют в плоскость, в теневой мир. Попросту говоря, это смерть, своего рода антивыворачивание, антивоскресение. Мистерия Озириса "задом наперед". Это высокий, очень высокий уровень инверсии, но такой мир мне чужд, и я с облегчением его покидаю, чтобы поговорить о метаметафорической лирике, где
Изнанку сердца - звездное нутро
Наслаивает кисть на полотно.
Автор этих строк Людмила Ходынская. Ее стихи пронизаны осязаемым движением звезд:
С утра
Сшивает ночи ткань вселенская швея Иштар
Иштар - небесная ткачиха
Свисает - света паучиха
Ей из клубка Луны скользить
Свиваясь в розовую нить...
И для меня мелеет стая слов,
Когда попалась в радуги улов.
Мне нравятся её художники:
Наматывающие ленту Мебиуса на небо глобуса, - и ещё особое ощущение невесомости живописного мазка:
Масса цветка
Равна цвету мазка
У Пикассо
Где акварель
Это стрекозы лёт
И цветок
Остановлен полотном...
По-своему обживает новое пространство тангенциальной сферы Елена Кацюба. Она, как Парщиков и А. Еременко, ближе к ироничным обэриутам. Ее "Крот" чем-то напоминает "Безумного волка" Н. Заболоцкого.
Герой геодезии карт, он ландшафт исправляет, он Эсхера ученик выходит вверх, уходя вниз.
Математик живота, он матрицу себя переводит в грунт.
Земля изнутри - это крот внутри.
Внутри крота карта всех лабиринтов и катакомб.
Елена Кацюба даже в знакомых очертаниях созвездий вдруг находит совершенно неожиданный рисунок. Вот, например, Большая Медведица:
Но в перевернутом авто, который ещё давно читался словом "ковш", включится вечный мобиль, и убудет у ночи ночи несколько минут...
Тут встрепенутся все, кто в небе,
Привык молчать или беседы вести, переглянутся светлые соседи и взгромоздятся на повозки тьмы.