Вирусный флигель

Когда в конце сентября с целью выработки рекомендаций для Черчилля собрался Научный консультативный комитет, решение о развертывании широких исследовательских работ в Британии было уже принято. Указывая на неотложность претворения программы работы в жизнь, Комитет писал:

Нет необходимости доказывать огромную разрушительную силу созданного таким способом оружия, нет нужды говорить и о том, что поставлено на карту. Более того, мы должны считаться с возможностью того, что немцы работают в данной области и могут в любой момент добиться существенных результатов. Известно, что один выдающийся немецкий физик (так в тексте отчета), а именно профессор Ган, проводит исследования расщепления урана уже в течение нескольких лет. И хотя уже были сделаны попытки оказать влияние на Бельгийскую компанию, с тем чтобы она уменьшила запасы окиси урана, часть которых теперь находится в Канаде, примерно восемь тонн [19] , как мы полагаем, попало в руки немцев, когда они вторглись в Бельгию.

19

В книге Маргариты Гоуинг «Британия и атомная энергия, 1939-1945», указывается, что это количество ошибочно, а фактическое количество окиси урана, попавшее в Германию, составило 600 тонн. В беседе с автором настоящей книги профессор Риль указал, что в действительности в Германию было доставлено гораздо более 600 тонн окиси урана.

Приводимые в отчете соображения недвусмысленно указывали на необходимость быстрейшей разработки атомной бомбы в Великобритании. Еще до получения отчета от Консультативного комитета, лишь на основании письма Линдемана, Черчилль и начальники штабов уже начали действовать. Возглавить работы было поручено сэру Джону Андерсону, возведенному в ранг министра и члена кабинета. Уже 3 сентября на совещании начальников штабов было принято решение всячески ускорить работы по созданию бомбы, не жалея на это ни времени, ни рабочей силы, ни материалов, ни денег. Вскоре назначили и административного руководителя проекта, им стал главный директор «Ай-си-ай» Уоллес Акерс. Акерс перебрался в здание, где помещалось управление британского атомного проекта, получившее название «Дирекция тьюб эллойз»; вместе с ним здесь обосновался и его заместитель — Майкл Перрин. В круг обязанностей последнего входило совместное с Уэлшем (получившим уже звание капитана третьего ранга) руководство операциями Интеллидженс сервис, связанными с программой немецких исследовательских работ. Одним из первых, с кем пришлось столкнуться Перрину на его новой работе, был тот самый агент из Тронхейма, который предупредил об увеличении производства тяжелой воды, а затем подозревал фирму «Ай-си-ай» в кознях против Норвежской гидроэлектрической компании.

Этим агентом был тридцатисемилетний профессор химии Лейф Тронстад, который совместно с Иомаром Бруном проектировал завод тяжелой воды. Тронстад остался в Англии и вскоре был назначен начальником Секции IV Норвежского верховного командования в Лондоне. Ему присвоили звание майора и возложили на него ответственность за разведывательные, шпионские и диверсионные операции. Через три года, участвуя в одной из операций у себя на родине, он погиб.

В Соединенных Штатах Америки возможность получения плутония в атомном реакторе не вызывала сомнений уже в начале 1941 года. Стало также известно, что плутоний пригоден и для изготовления атомной взрывчатки: уже в марте 1941 года с помощью гигантского циклотрона в Беркли были получены первые ничтожные количества плутония-239 и в том же месяце экспериментально удалось подтвердить, что новый элемент расщепляется так же легко, как уран-235. В декабре американское правительство одобрило обширный план исследовательских работ по проектированию и пуску плутониевого завода. Одобрение было дано, когда еще не существовало ни одного действующего атомного реактора. В зтом же месяце президент Рузвельт создал группу высшей политики, которой надлежало направлять атомные работы в США.

В декабре Америка вступила в войну, невоенные урановые исследования были прекращены, и главной задачей стало создание атомной бомбы. Как говорил впоследствии военный министр США Стимсон:

«Рузвельт и его советники сформулировали и последовательно преследовали простую и ясную цель: не жалеть усилий в стремлении как можно раньше добиться успеха в создании атомного оружия. В основе такой политики лежали столь же простые причины: было известно, что первые эксперименты в области расщепления атома немцы провели еще в 1938 году и с тех пор продолжают работы; в 1941 и в 1942 годах считалось, что они значительно обошли нас, и не дать им первыми применить атомное оружие являлось вопросом жизни».

3

Успехи немецких атомщиков к концу лета 1941 года оказались куда скромнее, чем можно было бы ожидать. Армейский департамент исследовательских работ заключил с Норвежской гидроэлектрической компанией договор о поставке 1500 килограммов тяжелой воды, и к концу года Германия получила 361 килограмм. К этому же времени немецкие заводы уже изготовили две с половиной тонны металлического уранового порошка, а производительность франкфуртского завода возросла до тонны порошка в месяц.

Но в первом реакторе на тяжелой воде, который готовили к экспериментам в Лейпциге Гейзенберг и Дёпнель, все же пришлось применить окись урана, которая столь безуспешно использовалась в ходе предыдущих попыток в Берлине, Лейпциге и Гейдельберге.

Контейнер нового котла, как и в первый раз, представлял собой алюминиевую сферу диаметром 75 сантиметров. В ее полость заложили в виде двух различных слоев 142 килограмма окиси урана и залили 164 килограмма тяжелой воды; в самом центре сферы помещался источник нейтронов. Затем контейнер погрузили в бак с водой. Измерения не показали возрастания числа нейтронов. Но когда в своих расчетах Гейзенберг и Дёппель учли поглощение нейтронов в алюминиевых сферах, разделяющих контейнер на слои, стало ясно, что коэффициент умножения примерно равен 100 за секунду.

Ученые поняли, что они на верном пути. Однако предстояло еще многое. Они повторяли эксперименты, уточняли результаты измерений, придирчиво искали возможные ошибки. И, наконец, пришло время, когда Гейзенберг смог уверенно сказать, что в следующем варианте котла с улучшенной конструкцией коэффициент умножения нейтронов окажется положительным даже и при использовании алюминиевых разделительных сфер.

Уже много позже Гейзенберг вспоминал: «В сентябре 1941 года мы увидели открывшийся перед нами путь, он вел нас к атомной бомбе».

И это как бы послужило сигналом к горячим спорам среди немецких атомщиков; многих встревожила нравственная дилемма, связанная с атомным проектом. Среди тех, кто особенно остро переживал ее, были Гейзенберг, Вайцзеккер и Хоутерманс.

В конце октября Гейзенберг решил посетить Бора. Ему хотелось узнать отношение великого датского физика к моральному аспекту ядерных разработок. «Кардинал немецкой теоретической физики ездил к Папе за отпущением грехов», — так не без язвительности впоследствии характеризовал эту поездку профессор Йенсен.

Гейзенберг спросил Бора, имеет ли физик моральное право работать в военное время над созданием атомной бомбы. Бор ответил вопросом на вопрос: поскольку Гейзенберг заинтересовался этим, то не означает ли его вопрос, что он не сомневается в практической возможности использовать в военных целях расщепление атома. Гейзенберг мрачно ответил, что теперь он убедился в этом.

Не получив прямого ответа от Бора, Гейзенберг задал второй, весьма щекотливый в тех обстоятельствах, вопрос. Он хотел узнать у Бора, верит ли тог в реальность договоренности всех физиков не добиваться от своих правительств проведения работ по атомной бомбе, в возможность того, что они пойдут на такое соглашение, если получат заверения, что немецкие физики воздержатся от таких работ.

В устах немецкого физика подобное предложение в то время звучало явно двусмысленно. И, вероятно, Гейзенберг не сумел убедить Бора в своей искренности.

Как бы то ни было, Бор не пожелал вступать в дискуссию. Он несомненно мог подозревать в предложении Гейзенберга попытку немцев свести на нет американское преимущество в ядерной физике. Преимущество, которое сами же отчасти и создали, изгнав из Германии многих замечательных ученых. Но все же Бор косвенно ответил Гейзенбергу. Он сказал ему, что проведение физиками военных исследований неизбежно. И эти слова поразили Гейзенберга.

Да и на Бора беседа с Гейзенбергом произвела очень сильное впечатление. Теперь он был уверен, что гитлеровская Германия находится на пороге создания атомной бомбы.

Шестнадцатый пункт длинного перечня

1

«Германская экономика должна направить все свои ресурсы на обеспечение военных нужд страны», — таково было новое решение, принятое Гитлером зимой 1941 года. Еще летом девизом германской экономики было: «короткие войны с долгими передышками»; во время таких передышек восстанавливались потери в людской силе и материалах. Но на сей раз Германия имела дело с совсем иным, чем прежде, противником; настала зима, а немцы остановились, так и не взяв Москвы. Война явно затягивалась, и уже никто не взялся бы предсказывать, когда она кончится.