Вирусный флигель

Вскоре Хартек начал энергично добиваться разрешения на строительство завода тяжелой воды. По его расчетам, завод должен был войти в строй в течение двух лет и выпускать по две тонны тяжелой воды в год. Письменные обоснования он подкрепил краткой исторической справкой:

В течение 1940 и 1941 годов все еще не было ясно, какое количество SH.200 необходимо для реактора. Имелись лишь грубые оценки — примерно пять тонн на реактор. Учитывая, что в те годы разрешались только разработки с «немедленным выходом», мы должны благодарить тех, кто контролировал соблюдение указанного положения, уже за одно то, что атомные исследования все же велись. Включив в наши планы Норвежскую гидроэлектрическую компанию, мы без больших затрат смогли удовлетворить наши первые нужды в SH.200 и тем самым выполнить начальные исследования конфигураций котлов и провести необходимые измерения.

Потеря Норвежской гидроэлектрической компании, а также благоприятные результаты, полученные на первых опытных котлах, привели к совершенно новой ситуации. И, исходя из этого, можно считать весьма удовлетворительным, что проблему производства SH.200 уже удалось исследовать в столь многих аспектах. При том состоянии дел, какое существовало в 1941 и 1942 годах, никто не посмел бы взять на себя ответственность за решение вложить несколько миллионов марок только в производство SH.200.

Однако и в 1944 году было трудно принять подобное решение, и Герлах, видимо, тоже не отважился рекомендовать почти единовременное выделение столь большой суммы. Тем не менее он подписал разрешение на начало проектирования завода с ориентировочной стоимостью в миллион триста тысяч марок и проектной мощностью полторы тонны в год. На заводе намечалось применить процесс Клузиуса — Линде. Одновременно Герлах разрешил начать конструирование большой дистилляционной колонны на заводах в Лейне; на эту работу, названную «производство 5Я.200 и возведение завода», предусматривалось выделить миллион двести тысяч марок. Как процесс Клузиуса — Линде, так и метод дистилляционной колонны оказался более экономичным, чем считали прежде.

Строительству завода тяжелой воды не предоставили достаточно высокого приоритета и оно с самого начала столкнулось с трудностями. Если бы немецкие физики смелее и решительнее добивались высокого приоритета для строительства завода тяжелой воды, они, вероятно, выхлопотали бы его. Но ни у кого из них не хватило на это смелости, никто не пожелал взять на себя ответственность. Недостаток решительности можно объяснить не только боязнью ответственности, но и не высказываемой вслух верой в то, что специалисты в области разделения изотопов добьются цели и наладят хотя бы один из методов повышения концентрации урана-235 прежде, чем удастся построить завод тяжелой воды. Даже Хартек, столь много хлопотавший о тяжелой воде, счел необходимым рекомендовать руководству:

«По всей вероятности, появится возможность получить некоторые количества обогащенного пре-парата-38, что приведет к уменьшению потребности в SH.200. Но только будущее покажет, можно ли будет получать обогащенный препарат-38 в количествах, достаточных для того, чтобы полностью отказаться от производства SH.200».

В этом-то и можно увидеть разницу между организацией атомного проекта в Германии и в Америке. Американцы решили дилемму одним махом: они присвоили высшие приоритеты и производству тяжелой воды, и производству урана-235. Немцы «решили» ее иначе — ни тяжелой воде, ни урану-235 они вообще не присвоили никаких приоритетов. И хотя многие немецкие ученые верили в перспективность разделения изотопов урана, это направление работ всегда оказывалось в загоне, всегда оставалось пасынком немецкого проекта.

Немецкие физики исследовали в общей сложности пять различных методов. Из них наиболее продвинутыми можно считать ультрацентрифугирование и шлюзование изотопов. К тому времени ультрацентрифуга «Марк I» уже прошла длительные испытания на срок службы, а ультрацентрифуга «Марк III» с двойным ротором была удачно испытана на заводе во Фрейбурге. И, как сообщал в мае Герлаху доктор Грот, коэффициент разделения достиг 70 процентов теоретического значения. В это же время в производстве уже находилась серия двухроторных ультрацентрифуг. На заводе «Хеллиге», под Фрейбургом, Хартек и Грот готовили установку для опытной эксплуатации. Она позволила бы получить все данные, необходимые для проектирования полной промышленной установки. Ее уже начинали строить в Кандерне, в двадцати милях южнее Фрейбурга. Хартек выбрал это место специально. Оно так близко находилось к швейцарской границе, что союзники не посмели бы подвергнуть его бомбардировке. Суточная производительность завода в Кандерне должна была достигнуть нескольких килограммов обогащенного продукта с концентрацией урана-235 до 0,9 процента. Обогащенный уран Хартек хотел прежде всего использовать для собственных экспериментов с небольшим реактором.

Герлах выделил средства и на разработку других методов разделения изотопов, включая фотохимический. Последний был основан на пропускании сквозь раствор уранового соединения света определенной длины волны; соединения одного изотопа должны были реагировать на свет иначе, чем соединения другого, и их можно было бы разделять.

Сообщая в конце мая о завершенных и проводимых экспериментах с урановыми реакторами, Герлах упоминал и о подготовке к большому эксперименту в бункере Физического института в Берлин-Далеме. Судя по всему, сам он считал, что уже недолго осталось ждать того времени, когда условия в реакторе удастся довести до критических. Поэтому начались работы над методами прерывания цепной реакции и регулирования мощности котла.

Столь оптимистическая оценка Герлаха основывалась, в частности, и на том, что «Ауэр гезельшафт» после многих неудач наконец-то удалось разработать процесс создания антикоррозионных покрытий урановых элементов: их погружали в цианистые соединения щелочных либо щелочноземельных металлов, и получавшееся при этом покрытие казалось весьма надежным. Однако существовали и осложняющие обстоятельства, одно из главных — тяжелые воздушные налеты, которые серьезно замедляли производство урановых пластин. Чтобы как-то избежать их, плавильное оборудование перевели в сравнительно безопасное место, в Грюнау.

Если изучить распределение всех контрактов, заключенных Эзау и Герлахом в течение двенадцати месяцев вплоть до апреля 1944 года, возникнет следующая довольно любопытная картина атомного проекта в целом. Прежде всего бросается в глаза, что самый высший приоритет DE получили только две задачи частного характера: производство изотопного шлюза на заводе «Бамаг-Мегуин» и изготовление трех образцов (только трех образцов!) коррозионноустойчивых урановых пластин в «Ауэр гезельшафт». В то же время многие теоретические вопросы, часть которых, правда, имела в основном академический интерес, разрабатывались весьма умеренным темпом и имели приоритет SS. Некоторые работы Хартека, Мартина и Эзау хотя бы частично пользовались льготами по приоритету DE, но ни Гейзенберг, ни Боте не получили даже таких привилегий. То же можно сказать и о распределении средств. Хартек имел контракты на общую сумму 250 тысяч, Ган — на 243 тысячи, а Эзау — на 150 тысяч марок. Зато Дибнеру выделили 25 тысяч, Гейзенбергу 8,5 тысячи, а Гроту —всего 4,2 тысячи марок. Правда, в контрактах на большую сумму существенную долю составляли средства для финансирования заказов в промышленности, они шли в основном «Ауэр гезельшафт» и «Дегуссе», изготавливавшим уран, «ИГ Фарбениндустри», строившей завод тяжелой воды, и предприятиям «Хеллинге» и «Аншютц», занимавшимся изготовлением образцов ультрацентрифуг.

После перезаключения Герлахом в апреле контрактов положение стало еще более тяжелым: только работам Хартека оставили высокий приоритет, остальные же получили приоритет SS, совершенно обесцененный к тому времени, так как его присваивали практически всем работам.

Самым же замечательным в эпоху правления Герлаха явилось то, что, несмотря на войну, основные усилия ученых сосредоточились не на военной тематике, а на исследованиях, не имевших к ней прямого отношения. Так, Герлах позаботился об обеспечении аппаратурой и оборудованием исследовательских групп в Гёттингене и Берлин-Далеме. Обе они занимались чисто физическими исследованиями: определением ядерных моментов и спектров, а также измерениями удельной теплоемкости, коэффициента линейного расширения урана и другими работами подобного рода. Отсутствие циклотронов в Германии удалось вначале возместить пуском парижского циклотрона, а затем постройкой циклотрона в Гейдельберге (во времена Герлаха он работал уже на полную мощность). Однако новый полномочный представитель не собирался использовать их для исследований военного характера, в то время как американцы именно с помощью циклотронов добились исключительно ценных для создания атомной бомбы результатов. Герлах же считал, что получаемые на циклотронах изотопы должны использоваться в медицинских и биологических исследованиях.

Еще задолго до вступления Герлаха в должность германское правительство бросило лозунг: «Немецкая наука — для войны!» Однако все фонды и привилегии, выхлопотанные для уранового проекта, Герлах, не колеблясь, стремился обратить на дальнейшее развитие науки в своей стране. Он читал правительственный лозунг как бы наоборот: «Война — для немецкой науки!»

5

Как помнит читатель, в Берлин-Далеме, еще в дни, когда Физическим институтом правили профессор Позе и доктор Дибнер, началось сооружение огромного бункера, где предполагалось собрать первый действующий атомный котел («реактор нулевой мощности»). Строительству бункера был присвоен самый высший приоритет.

При проектировании и строительстве этой подземной атомной лаборатории был учтен пришедшийся весьма кстати опыт работы в Вирусном флигеле. Но в отличие от Вирусного флигеля бетонные стены и потолок двухметровой толщины могли надежно защитить работников от бомб, а когда условия в реакторе удастся довести до критических, то и от радиоактивных излучений.

О работах, проводившихся в бункере до начала весны 1944 года, сохранились весьма скудные, отрывочные сведения. Так, из дневника Гана можно узнать об одобрении Шпеером в июле 1942 года «конструкционных работ», а из сохранившейся записки, которую Эзау направил руководству, становится известно о присвоении строительству бункера высшего приоритета DE, чему способствовал председатель Фонда кайзера Вильгельма Фёглер и «что было бы неосуществимо для простого смертного». В документах, исходивших от Эзау в 1943 году, явно или между строками видно, с каким нетерпением ожидал он поры, когда можно будет начать эксперименты в бункере. Весной 1944 года, когда Эзау уже не руководил атомным проектом, долгожданная пора наступила.