Вишня и никотин

Дилан моргает, изогнув бровь:

– Я должен сказать, что мне стыдно за то, что ты, будучи невоспитанным ребенком, зашла в чужую комнату без стука?

Кажется, мое правое веко начало неприятно подрагивать. Открываю рот, запинаясь:

– Вот только не нужно меня виноватой делать, - ворчу. – Не я же там, - нахмурилась. – Ну, это, - топнула ногой. – Ну, то самое…

Дилан поднял брови с усмешкой:

– Мне стыдно только за то, что подобное увидел ребенок, - выделяет последнее слово, кивая в сторону двери. – А теперь выйди, иначе тебе придется лицезреть то, чего вчера разглядеть не успела.

Чувствую, как румянец на щеках предает меня, проявляясь. Гордо поднимаю голову, но, что ответить, не знаю, поэтому разворачиваюсь, чтобы покинуть ванную комнату:

– Я не ребенок, - не сдерживаюсь, шипя.

– Эй, - он окликает меня. Я поворачиваю голову, хмурясь:

– Чего еще?!

Парень подносит палец к своей щеке, тыкая по ней. Я моргаю, но сохраняю хмурое выражение лица. Смотрю в зеркало.

Ну, конечно.

Алый след от зубной пасты на щеке. Яро вытираю его тыльной стороной ладони.

– Детская паста со вкусом клубники? – он вновь усмехается, понимая, что в очередной раз удачно подколол меня. Морщу нос, бросая:

– Она не детская! – быстро иду к двери, но перед тем, чтобы выйти, рычу:

– И это не клубника, а вишня! – хлопаю дверью.

========== Глава 3. ==========

Белый, почти прозрачный песок. Поднявшийся ветер, и голубой горизонт, сливающийся с таким же ясным и чистым небом. Яркий свет слепит глаза. Щурюсь, босыми ногами проникая вглубь берегового песка. Бегу, оборачиваясь: собачья шерсть, отдающая зеленным и ярко оранжевым, подымается в воздух, когда животное спешит за мной, высунув язык, и довольно громко гавкая в спину. Смеюсь, оборачиваясь, и бегу спиной вперед:

– Уна, теряешь хватку!

Мой отец принес её в дом, когда она была щенком, а я только родилась. Но, поскольку у матери аллергия на шерсть, то оставить ее не могли. Тогда отец отдал щенка смотрителю, живущему у причала. Тот прожил не так долго, поэтому собака практически целыми днями сидела на цепи. Я подросла, и сама решилась ухаживать за ней, ведь, как ни как, она - живое существо.

Кличка Уна пришла мне в голову недавно. Поскольку меня называют Чаплином, то я подумала, что неплохо было бы дать кличку собаке в честь того, кто был самым близким для этого актера.

Его супруга - Уна О’Нил. И действительно, Уни стала для меня одной из самых близких. Иногда, у меня такое чувство, будто она меня понимает. Бывает, я начинаю с ней разговаривать, а она так смотрит, прямо в глаза, что становится не по себе.

Уна очень умная, для собаки.

Спотыкаюсь, падая спиной в песок. Смеюсь, когда собака набрасывается сверху, начиная лизать лицо своим шершавым языком.

– Боже, прекрати!
– Плююсь. Её виляющий хвост щекочет кожу ног.

Сажусь, сгибая ноги в коленях, и Уна лезет мне под бок, сильно вжимаясь мордой в подмышку. Смеюсь, трепля её шерсть.

К слову, никто уже не живет в домике смотрителя, да и сам порт не действующий, как и маяк. Не уверена, что кто-то проверял его на пригодность.

Теперь весь покосившийся и ветхий домик - будка для Уны. Что ж, она уже старая, так что вряд ли переживет бури без укрытия и тепла, хотя отопления там нет.

Смотрю в сторону горизонта, почесав щеку. Солнце печет, а на небе ни одного облачка. Влажная шерсть Уны покрыта песком.

Отряхиваю её:

– Нужно будет помыть тебя, - она падает на спину, начиная валяться и перекатываться, чтобы я почесала ей пузо, что я и делаю, улыбаясь.
– Я купила наш с тобой любимый шампунь, будем пахнуть одинаково, да?

Она тяжело дышит, немного хрипя, и гавкает. Словно, правда, понимает, что я говорю с ней.

Животные кажутся такими чистыми и искренними с тобой, что ненароком задумываешься над тем, что лучше жить среди них, чем с людьми. Хмурюсь, когда в кармане шорт начинает вибрировать телефон. Вынимаю, взглянув на экран. Номер мамы. Черт. Сегодня последняя пятница этого месяца, поэтому к нам, по обычаю, приезжают родственники. Семейные посиделки у камина или костра в саду за домом, песни и разговоры, страшилки и вкусная еда с выпивкой - все это кажется таким родным и близким, что не в силах представить, что может быть иначе.

Вскакиваю, косясь в бок, ведь теряю равновесие, и начинаю оправдываться перед Уной:

– Да-да, сегодня тот самый день, дорогая, мне нужно уйти пораньше.

Собака смотрит на меня блестящими глазами, и я невольно читаю в них разочарование, поэтому встряхиваю её мордашку, опускаясь на корточки:

– Обещаю, завтра весь день с тобой.

Она гавкает, вновь высунув свой бледно-розовый язык. Я улыбаюсь, пригладив её шерсть на макушке, и поднимаюсь:

– Не гуляй допоздна!
– Бегу, хватая свои кеды, и пытаюсь надеть их, не сбавляя скорости. Но подобное не выйдет без “жертв”: спотыкаюсь, падая на пятую точку, и бурчу под нос, надевая обувь, после чего вновь вскакиваю, не отряхнувшись, и продолжаю подниматься вверх, чтобы выйти к проезжей части. Длинная, серая дорога с ровным асфальтом, с поверхности которого поднимается пар. Мои стопы обжигает, ведь подошва у кед тонкая. Поправляю легкую темно-фиолетовую накидку, ведь ветер срывает её с загорелых плеч, так же нагло поднимая тонкую, почти прозрачную черную ткань майки на бретельках.

Надеваю очки, которые все это время находились в кармане кофты. Проверяю, ведь могла сломать их, после чего продолжаю идти, потирая большим пальцем кулон на шее.

Невольно поворачиваю голову, смотря в сторону чистого горизонта. Мне нравится это место. Оно на краю города, но всегда пустеет, ведь здесь за пляжем никто не следит: камни, ветки, острые раковины. Все идут отдыхать туда, где есть спасатели, смотрители и грузовик с мороженым. Возможно, это хорошо, ведь, с некоторых пор, я начала считать, что это мое место, хоть и прихожу сюда не одна, а с друзьями.

Но все равно, это место принадлежит даже не мне. Оно только Уны.

***

Забегаю в дом, встречая в коридоре родственников, которые тут же приветствуют меня с широкими улыбками. Я позволяю тете обнять меня, но мать, стоящая рядом и встречающая гостей, ужаснулась, подскочив ко мне:

– Боже, Чарли, - качает головой, отряхивая мою одежду и волосы.
– Опять на пляже была, - чихает, прикрывая тыльной стороной ладони нос.
– С собакой возилась?

– Ага, - отвечаю, потирая горячие от солнца щеки. Старушка, лет восьмидесяти, вышла в коридор, услышав мой голос:

– Эта же моя Чарли, - её руки заметно дрожат, когда она их разводит в стороны. Я не мнусь, обнимая её:

– Здравствуйте, как вам в больнице?

Старушка махнула рукой:

– Ужас! Антисанитария, плохая еда, уколы и процедуры, некрасивые, совершенно непривлекательные врачи, - она улыбается вставной челюстью, когда я смеюсь.

– Рада видеть, что вам лучше, - замечаю, а она осматривает меня:

– Где извалялась?
– Мне с трудом удается понять, что бабушка говорит, но отвечаю: