Vita Vulgaris. Жизнь обыкновенная. Том 1

Владимир Александрович, правда, оказался своим наполовину – он категорически отказался от предложения выпить вместе с воинами.

Первая наша высокогорная трапеза была весёлой и безобразной. Все накинулись на еду как голодные троглодиты, а когда кто-то вынул из заначки жутко дефицитный сыр «Виола» в круглом стаканчике с румяной блондинкой на этикетке, вокруг этого стаканчика образовалась страшная давка, в которую не полезли только те, кто понял, что урвать деликатес им не удастся даже ценой собственной жизни. Я, естественно, оказалась среди тех, кто предпочёл жизнь «Виоле». Мне было досадно, не знаю, правда, от чего больше: от того ли, что не удалось попробовать сыр, или от не совсем цивилизованного поведения одноклассников. Наблюдая эту баталию со стороны, я пришла к выводу, что родись я в стае диких обезьян, шансов выжить у меня не было бы никаких.

Много позже, в пору моей работы в патентном отделе, одна моя сотрудница рассказала, как она была свидетельницей такой сцены: в промтоварном магазине производили раздачу талонов на ковры, которые, как, впрочем, и большинство товаров народного потребления, в те годы были в страшном дефиците. Дирекция магазина была мудрой, и, в целях избежания разрушения здания, раздачу талонов организовала не внутри магазина, а снаружи – через маленькое окошечко, возможно специально прорубленное для этого в стене. Толпа собралась огромная, к окошечку было не протолкнуться. Счастливые обладатели талонов вырывались из кишащей массы тел с потными красными лицами, всклокоченными волосами и изрядно потрёпанной одеждой.

Три молодых парня решили попытать счастья – не думаю, что им так уж необходим был ковёр, скорее всего они решили заработать на продаже талона. Они взяли самого маленького за руки и за ноги, раскачали его и ловко забросили почти в центр клубящегося человеческого роя. Парнишка прямо по головам стал пробираться к окошечку. Но достичь цели ему не удалось: какая-то тётка вцепилась парню в ногу зубами и не отпускала его до тех пор, пока он с диким воплем: «Отпусти! Больно! Я никуда не полезу!», не рухнул на землю в образовавшуюся щель между жаждущими красивой жизни гражданами.

Конечно, борьба за «Виолу» была не такой драматичной и закончилась быстро – чего там делить?

Со стороны это зрелище наблюдал и Эдик Киршбаум, до семи лет росший в детском доме, о чём я узнала уже после школы. То ли его немецкая натура, то ли строгое детдомовское воспитание не позволили ему участвовать в этой битве за плавленый сыр. Смириться же с тем, что все накинулись на «Виолу», вкусную сайру в масле и другие консервы, а варёную колбасу, по его словам «относящуюся к скоропортящимся продуктам», оставили без внимания, он тоже не мог.

После ужина Эдик конфисковал все продукты и выдавал их строго в соответствии со сроками их хранения и в необходимом и достаточном количестве. Если бы не он, мы бы попировали пару дней, а оставшиеся три нам пришлось бы положить свои молодые зубы на полку.

На второй день почти все ребята пошли на ледник, а я предпочла остаться на базе, отшутившись известной поговоркой:

– Умный в гору не пойдёт.

Витя Попов не преминул меня поддеть:

– Какая же ты умная, если в гору уже пошла.

– Вот я и говорю: пошла, и враз поумнела, – парировала я, на самом деле ужасно сожалея, что я такая слабачка, ведь мне так хотелось взойти на ледник вместе с Витей, который мне очень нравился.

Витя не был красавцем, но его бледное удлинённое лицо с голубыми глазами имело выражение спокойной уверенности, подчёркиваемой мягкими, неторопливыми движениями высокого стройного тела. Врождённый вкус, чувство юмора, хорошо подвешенный язык и широкая осведомлённость во многих вопросах, сходившая за начитанность, неминуемо выдвинули его на место «первого парня» в классе.

Похоже, что Витя привык быть первым, но ему и в голову не приходило как-то подчёркивать или выпячивать своё первенство, настолько неоспоримым и органичным оно для него было. Такой, если можно так выразиться, «органичностью в превосходстве» отличаются настоящие аристократы и потомственные интеллигенты. Им нет нужды доказывать то, что и так окружающие прекрасно видят и принимают – их безукоризненную воспитанность и высочайший уровень культуры. Витя, конечно, не был аристократом или интеллигентом в седьмом колене, но что-то «породистое» в нём, несомненно, присутствовало, что давало ему возможность «царствовать», не прилагая для этого ровным счётом никаких усилий. Отличали Витю и учителя: они всегда были к нему благосклонны.

Тогда я не знала, что благосклонность эта зиждилась не только на Витиных личных качествах – не последнюю роль в этом сыграло и место работы его отца, о котором сам Витя ни разу даже не заикался. Его отец был не просто военным – он служил (тут я перехожу на шёпот) в «органах». По тем временам предусмотрительность педагогического коллектива была далеко не лишней. Несмотря на этот маленький нюанс, надо отдать Вите должное: он был супер! По крайней мере, для меня.

Не знаю, догадывался ли Витя о моей любви, потому что своих чувств я старалась не выказывать, и не делилась ими даже с ближайшими подругами – Лялькой и Раисой. Во всяком случае, Витя относился ко мне, как и все остальные мальчишки, а остальные мальчишки – как к своему парню. У меня, единственной из девчонок, была кличка: «Товарищ сержант». Поводом для такой клички послужила подаренная мне в Ленинграде Галиным мужем форменная офицерская рубашка цвета хаки, которую я с удовольствием носила с чёрной прямой юбкой вместо надоевшей школьной формы. В кличке этой я не видела никакой поддёвки, скорее, она утверждала мой статус своего парня, который в то время вполне соответствовал моему внутреннему состоянию: до девушки, в смысле, «барышни», я тогда ещё не доросла.

Ну и ладушки. Отставание в физическом развитии я с лихвой компенсировала социальной активностью: была бессменным и единственным редактором стенгазеты; предложила украсить класс фреской во всю стену, и предложение это осуществила; посещала танцевальный кружок, где моим партнёром был страшно высокий и ужасно костистый Эдик Киршбаум. Когда мы разучивали мазурку, Эдик грохался на одно колено, а вторую длинную ногу выставлял так далеко, что мне, обегая его по кругу, приходилось перепрыгивать через неё, отчего я без конца получала замечания от руководителя кружка. С Мишкой Васильевым, который впоследствии закончил ВГИК и стал оператором, мы сняли мультик (я в качестве художника), который, правда, длился секунды три-четыре.

С Гариком Ямпольским, который великолепно читал стихи Маяковского и вообще был талантливым актёром, организовывала художественную самодеятельность. По ней наш класс неизменно занимал первые места в школе. С огромным удовольствием занималась сбором макулатуры и металлолома; причём, подобные акции захватывали меня не столько сознанием того, что мы помогаем нашей бумажной и металлургической промышленности выполнять напряженные планы пятилеток, сколько тем, что после них (акций) город становился чище.

Правда, однажды, когда мы спёрли кусок заржавелой стрелы подъёмного крана с ближайшей стройки, и катили его на катках (обрезках металлических труб, прихваченных на той же стройке), меня этим подъёмным краном случайно переехали. Ну, не всю меня; проехались трубой по ноге, но было больно, нога распухла, и домой меня тащили на руках два мальчика. Несмотря на довольно сильную боль, я испытывала лёгкое волнение, обнимая их за напруженные шеи. Жалко только, что ни одна из этих шей Вите не принадлежала.