Витражи конца эпохи. Сборник рассказов

На обратном пути он прислушивался к своим ощущениям, когда автобус проезжал это место, но ничего странного в себе не обнаружил, если не считать внезапного головокружения, которое тут же прошло. Его Олег Палыч отнес на счет обычной усталости после работы. В седьмом часу вечера за окном было совершенно темно – аллея не освещалась. Олег Палыч немного успокоился – возраст всё-таки, мало ли что – давление скакнуло, замедлился приток крови к голове. Всякое может случиться. Нужно сделать выводы – больше бывать на свежем воздухе по выходным, делать физические упражнения, к врачу заглянуть. И всё будет о-кей.

Но на следующее утро повторилось то же самое! Правда, погода испортилась. Вместо искрящегося снега его взору предстала унылая серая масса, метель застилала глаза и заставила поднять воротник. Но так же, как в прошлый раз, Олег Палыч стоял, как монумент, на одном месте, не в силах уйти прочь. Продолжался этот тихий кошмар не более пяти минут, затем невидимый магнит отпустил, и Олег Палыч побежал к остановке. Только автобус пришел далеко не сразу, и несчастный научный сотрудник совсем продрог. Он, как всегда в такие минуты, очень пожалел о том, что продал свою старенькую «Волгу». Сидел бы сейчас в тепле и в ус бы не дул.

Автобус всё же приехал, но на половине дороги между остановками тяжело выдохнул и остановился. Пока водитель возился с мотором, сонные пассажиры безразлично глазели в окно и друг на друга. Никто не высказывал недовольства, никто нервно не смотрел на часы, как обычно бывает во время непредвиденных задержек. Все ехали в «почтовые ящики», в изобилии выросшие в этом районе тридцать лет назад, давно свыклись с коматозным состоянием российской науки и никуда не спешили.

Олег Палыч опоздал на работу почти на час, и снова ему никто ничего не сказал. Только Елена Львовна, машинистка в летах, молча покачала головой. Должно быть, ей не понравилось, что на ее глазах рушился последний оплот стабильности и порядка в их некогда могучей организации. Когда-то у Олега Палыча был с ней, дородной карельской красавицей, даже некоторый романчик, о котором теперь ни он, ни она почти никогда не вспоминали.

Но сам Олег Палыч встревожился не на шутку. Он привык быть человеком относительно независимым – в суждениях, поступках, в личной жизни. Никаким магнитом не удалось затащить его в партию. Не то чтобы он был диссидентом – нет, но еще одну степень ограничения свой свободы принять не хотел. И, кажется, ничуть от этого не пострадал – за границу пускали, квартиру и машину он получил в порядке очереди. Правда, в должности его перестали повышать, но Олег Палыч был не тщеславен, работу свою любил и по данному поводу никогда не переживал. Не всем же быть генеральными конструкторами. Достаточно того, что до генерального дослужился его отец, Павел Николаевич Сысоев, что стоило старику одной Государственной премии, двух инфарктов и места на Ваганьковском кладбище рядом с известной балериной.

Отец был человеком строгим и властным, его уважали и побаивались не только в институте, но даже в министерстве науки. Взгляд его глубоко посаженых глаз гипнотизировал людей, заставлял их подчиняться его воле, плясать под его дудку. Но вот свободу единственного сына он не ограничивал никогда. Олег сам пришел в институт отца после университета, как ученый-прикладник подавал надежды, защитил кандидатскую. И всегда своей свободой, привитой с детства, дорожил, будто ценной материальной вещью, наследством, доставшимся от предков.

Но тут ограничение свободы было налицо! И Олег Палыч, не находя объяснения загадочному явлению, решил бороться с его влиянием.

Утром он проехал на метро лишнюю остановку и сел в другой автобус, чтобы подъехать к институту с другой стороны. Но выйти из автобуса у родной проходной с залепленными снегом, однажды застывшими на полуденном времени часами он не сумел. Та же сила заставила его проехать лишнюю остановку в другом направлении, выйти на проклятом месте и простоять там добрых тридцать минут. Опоздал на работу Олег Павлович на полтора часа, выглядел нездоровым и ушел пораньше. Дома он лег в постель, поставил градусник, напился горячего молока и дурно пахнувших капель. Что-то нужно было делать, но что?

Прикинувшись больным, на следующий день он вообще на работу не поехал. Но перед обедом, не обнаружив дома хлеба (жена уехала в Рязань к родственникам), он всё же вышел из дома, и снова не смог противиться притяжению магнита. Повинуясь адскому зову, он против своей воли, совершенно парализованной, доехал до того самого места, простоял почти час на ветру и действительно заболел – сильно простудился. Неделю Олег Палыч лежал с высокой температурой, из дома не выходил и был в душе рад тому, как сложились обстоятельства. По крайней мере, теперь-то уж появился шанс, что магнит его отпустит навсегда! Не менять же, в самом деле, работу из-за нелепого явления природы!

Но когда Олег Палыч выздоровел и повторил утром привычный путь, он опять вышел на пустынной остановке. Только, к его ликованию, уже не стоял на одном месте, а степенно прошелся вдоль аллеи, посидел на скамейке, поковырял палочкой снег. С удовольствием закурил бы, если б не бросил десять лет назад.

На работу он приехал в хорошем расположении духа, шутил, много сделал полезного. Олег Палыч был уверен, что влияние магнита сходит на нет. И его предположение подтвердилось. Больше он не выходил на этой остановке, только когда проезжал мимо, сердце начинало стучать чаще, и всего его охватывало необъяснимое волнение. А однажды ему показалось, что какая-то знакомая фигура в пальто стоит к нему спиной на том самом месте, неподвижно и прямо. До боли защемило в груди и сойти захотелось нестерпимо. Но Олег Палыч отвернулся, взялся за другой поручень и, моргая вдруг ставшими влажными глазами, пересилил себя. Двери закрылись, автобус поехал дальше. Впрочем, и эти симптомы вскоре исчезли. Только думал иногда Олег Палыч, – что же это за фигура почудилась ему на месте магнита? Почему она показалось ему такой знакомой, если не сказать – родной?

Позже, на февральском мужском празднике, Олег Палыч случайно узнал от сослуживца, старейшего в институте, что после смерти Павла Николаевича новое руководство приняло решение установить ему небольшой памятник-бюст на аллее. Но времена наступали тяжелые, денег у фирмы оставалось все меньше, и о строительстве памятника пришлось забыть. И даже первый закладной камень убрали.

С тех пор бывал Олег Палыч на аллее не раз – по субботам. Бродил там, думал, вспоминал отца, но – уже по своей воле.

март 1999

Париж, июль

– Опять хочу в Париж!

– А что, уже был?

– Нет, уже хотел!

(советская народная шутка)

Париж был как Париж. Тот, кто там был, вспомнит его сейчас же, тот, кто не был, вроде меня – представит. Вот такой он, все правильно. Тогда притягивали желтки солнца умытые стекла витрин, дышала, меланхолично отражая небо, змея Сены. По раскаленному асфальту, как по сковородке масло, катились «Ситроены», «Мерседесы», «Хонды» и прочие звери города. Вдалеке вздымалось ввысь восставшее металлическое кружево Эйфеля.

А на узенькой, очень чистой и уютной улице стояла маленькая и миленькая девушка с чуть-чуть припухшим личиком и длинными волосами цвета спелого каштана. Ее хорошенькие губки шевелились, а глазки беспокойно бегали. Человек от природы любопытный и, к тому же, обладающий острым зрением, мог бы с другой стороны улицы, не привлекая внимания девушки, прочитать объявление, вывешенное на солидной деревянной двери, которое и заинтересовало прелестную молодую особу:

«Профессор мадам Бунуоль. Гинеколог. 2-й этаж. Прием с 11.00 до 19.00».