Витражи конца эпохи. Сборник рассказов

– А скажите, товарищ, электрификация в нашей стране завершена?

– Завершена, – был ответ.

– И советская власть повсюду, верно?

– Да, конечно, – был ответ.

– Значит, уже настал коммунизм?

– Конечно, но вы невнимательно читали, товарищ Каверзнев, – мягко и подтвердил, и возразил преподаватель. – Коммунизма мы пока построили первую стадию, а вторая наступит тогда, когда… – ну, и терпеливо повторил известную мысль о способностях и потребностях, однако посмотрел недобро.

– А не кажется ли вам лозунг «каждому по потребностям» весьма спорным? – понесло Бориса Алексеевича. – Реализация подобной модели возможна в двух случаях – либо при средних сильно заниженных потребностях подавляющей массы членов общества, пусть и условно-добровольных, либо при подлинном изобилии, стремящемся к бесконечности. Но в последнем случае мы вступаем в противоречие с необходимостью рационального использования природных ресурсов, какими бы разнообразными и безграничными они не казались. Неконтролируемое изобилие неизбежно приведет к экологическому коллапсу, если не к изменению самой сути природы, ее глубинной энергетической структуры.

Борис Алексеевич покачал головой и произнес в задумчивости, как бы разговаривая сам с собой:

– Да, как-то это непонятно, – надо еще подумать. Мысль-то заманчивая, но как быть с энтропией? Как быть со стремлением к состоянию равновесия, несмотря на непрерывность развития?

И спокойно сел на место, не замечая ни бледных лиц вокруг, ни зловещей до густоты тишины. Очнулся он только тогда, когда услышал грохот – это преподаватель упал в обморок. Сорокалетнего товарища отвезли в больницу и больше его, кстати, никто не видел, хотя и о его смерти не слышали.

До старости Борис Алексеевич ругал себя за ту выходку – ведь его жизнь висела на волоске! Подумать ему, видишь ли, захотелось! Ну и думай себе на бревнышке в саду, а так-то зачем! Подверг сомнению евангелие! Съел на завтрак ляжку священной коровы! И, главное, преподавателя было жалко – вот по этому поводу Борис Алексеевич переживал сильнее всего.

Да, такое не прощают. Но, что удивительно и никакому уму не постижимо, Бориса Алексеевича тогда простили! Лишь позже он узнал, прочитав умные и правдивые книги, что ему грозило. Но тогда, хотя из курса предполетной подготовки Ю-во и знал о суровых идеологических законах, царивших на одной шестой части суши, по молодости относился к ним легкомысленно. А что, в самом деле, случилось? Разве семинар – не место для дискуссий? Разве не следует все подвергать сомнению, чтобы добраться до истины?

Слишком Ю-во был отравлен свободой на своей родине. Поэтому и мог вляпаться в историю. И совершенно это было ни к чему – ведь в созвездии Козерога наверняка имели не поверхностное представление о религиях, учениях и заблуждениях землян. Да, коммунизм – религия, понял Борис Алексеевич, но ни с кем этой мыслью делиться, слава богу, не стал. Ему не ставили задачу – изучить, а тем более оспорить религиозные учения. Он должен был изучать жизнь. И он совершенно потерял интерес к так называемым наукам, от жизни далеким. Каждая религия выдумывает свой рай – это нормально.

А простили Бориса Алексеевича по одной простой причине – испугались. Если бы он анекдот рассказал, явился вдребезги пьяным на комсомольское собрание или просто очередь его подошла – тогда другое дело, непременно посадили бы. А тут – случай особый. Такие слова и вспоминать страшно, не то, что произносить! Значит, так было надо. То есть решили в соответствующей инстанции, что Борис Алексеевич – сексот высшей пробы, засланный из Центра. С того дня люди стали относиться к нему по-разному – кто с опаской сторонился, кто напротив, стал более ласков с ним. Много лет сомнительная слава человека, работающего на Органы, преследовала Бориса Алексеевича, иногда мешала, иногда помогала в жизни, в карьере. Правда, настоящие друзья, которых в жизни у него появилось немало, в это не верили. И еще один человек не верил – девушка по имени Полина, которая и объяснила Борису, которого считала очень милым, какую глупость он совершил.

Вечером того же дня, когда зловещий смрад инакомыслия и скорых арестов окутал поселок и городишко, в калитку Бориса Алексеевича постучали. Он открыл, не раздумывая, и увидел на пороге заплаканную, трясущуюся Полю. Она бросилась ему на шею и зарыдала.

Борис Алексеевич с Полиной был знаком недавно, был к ней неравнодушен, но из-за робости своей никаких решительных действий не предпринимал – так, сходили пару раз в кино, и всё. Полина была девушка с характером, она многим на курсе нравилась, но считалась неприступной, холодной, как медуза. Часто находило на Ю-во какое-то незнакомое чувство, но он еще не знал, что это любовь. Правда, уже догадывался об этом, и мечтал пригласить Полю в местный ресторан, да как-то всё повода не находил.

И тут – сама его возлюбленная бросилась ему на шею, вечером! Одна пришла! Борис Алексеевич растерялся и покраснел.

– Что же теперь будет, Боренька? А? В Сибирь ведь сошлют, а я тебя люблю. Вот и призналась я, да что уж теперь … Ты-то еще долго молчал бы. А надо было тебе в другом месте молчать.

– Почему? – искренне удивился Борис Алексеевич, который, в прочем, уже догадался, что сделал что-то не то.

– Потому что, – хотела что-то важное сказать Полина, но осеклась. – Потому что ЭТО подвергать сомнению НЕЛЬЗЯ. Кто бы ты ни был, что бы ты ни делал, обещай мне, пожалуйста, что больше так никогда говорить не будешь. Будешь думать о том, что говоришь, о том, что можно говорить. Если не жалеешь себя, пожалей нас, тех, кто рядом с тобой. Мы все можем пострадать, понимаешь?

– У нас всегда говорят то, что думают. Уже три тысячи лет, – снова проговорился Борис Алексеевич. Не то, чтобы он сделал это сознательно, просто стало ему в объятиях Поли удивительно хорошо, легко. Захотелось быть самим собой – ну, хоть в последний раз! – Знаешь, – продолжал Борис Алексеевич, – у меня есть один секрет…

– Я не верю! Я знаю, ты не такой, ты не из них, тебя заставили! – горячо зашептала Поля, – не говори ничего! Молчи. Я все равно тебя люблю, – Полина быстро поцеловала обалдевшего Бориса Алексеевича в губы и потащила его к дому.

– Ты не так поняла, – бормотал Ю-во, – дело в другом. Я инопланетянин. Посланец разума. Исследователь бытия и сознания землян.

– Знаешь, милый, я тоже со странностями. Сейчас мы с тобой будем…исследовать, – смеялась Поля, увлекая смущенного и взволнованного Бориса Алексеевича в маленькую горницу с пружинной кроватью, – и бытие…и сознание!

Тут осознал наконец Ю-во свою человеческую и мужскую сущность, очнулся, сам крепко обнял Полю, стал целовать, расстегивать на ней кофточку, одним движением распустил ее волосы цвета пшеницы…

Без чувственной любви не может быть цивилизации, и на родине посланца разума тоже знали любовь. Но с течением тысячелетий то, что мы называем страстью, притупилось в генах жителей созвездия Козерога. Химические пищевые добавки, достижения наук, путешествия к звездам, скука социальной гармонии и почти полного благополучия, хоть и не коммунизма, искусственное выращивание плода, избавившее женщин от опасностей и мучений беременности и родов – все это, однако, отодвинуло любовь на задний план, лишило ее остроты. Но Ю-во был теперь человеком, и он в полной мере познал в тот вечер тайну соединения разумного и животного начал, открыл извечное стремление человека и человечества к единственному настоящему ощущению – счастья. Отсюда, понял он, тяга человека к вину, к наркотикам, к власти – и, разумеется, к любви. Ко всему, что пьянит, кружит голову. Слишком уж правильный, рафинированный мир Козерога многое оставил за воротами истории. В ту ночь Ю-во долго не мог заснуть, слушая волшебное дыхание его земной женщины и думал – а так ли необходим совершенный мир? Ведь и люди, эти симпатичные дикари, все время стремятся избавить общество от пороков. Они совершат еще много ошибок и когда-нибудь построят мир, близкий к идеалу, о котором пока даже не мечтают. Но что-то уйдет – с тоской думал Ю-во. А я еще поживу здесь, – радостно думал в нем Борис Алексеевич.