Витте. Покушения, или Золотая Матильда

За кулисами всякого противодействия его собственным начинаниям неизменно виделся Плеве. Впрочем, тот платил тем же. Умный Плеве при этом весьма глупо, по словам Витте, считал, будто он стремится занять его место. Потому, дескать, всегда возражает против любой его меры. А лишь стоило Витте покинуть Министерство финансов, не постеснялся заявить об этом публично.

После этого Сергей Юльевич заехал к нему объясниться.

Разговор состоялся за несколько месяцев до того, как Плеве убили.

— Не мне вам говорить, Вячеслав Константинович, что петербургский режим создал массу людей, которые травят друг друга ложью и клеветой, — так начал Сергей Юльевич, — и все это ради мимолетной выгоды… Что многие, и на самом верху тоже, поддаются на эти наветы, вы лучше моего знаете.

Вячеславу Константиновичу не требовалось объяснять, на что намекал Сергей Юльевич. Понятно, на то, что чтение чужих писем, перлюстрация то есть, обязанность министра внутренних дел. Не отводя глаз, он молча рассматривал Сергея Юльевича в ожидании, что последует за вступлением. Ведь слухи, что и в отставке Витте, внезапной и унизительной, угадывалась тяжелая рука Плеве, доходили, естественно, До обоих. Только один знал об этом наверняка, другой же не более чем имел подозрения. И жаждал в их достоверности убедиться. В этой встрече вечных недругов один участвовал как победитель, другой, увы, в роли проигравшего. И этим другимбыл Сергей Юльевич, а он проигрывать не любил, да и не умел.

– …Что я домогаюсь поста министра внутренних дел — беспочвенные опасения, — с вызывающей прямотой продолжал он, — ибо это значило бы с моей стороны быть глупым. Такого, — он усмехнулся, — по крайней мере до настоящего времени, мне никто не приписывал…

Сухой долговязый Плеве молча покачивал головой, по–прежнему вперив в Витте изучающий взгляд, словно видел перед собой диковинное насекомое.

– …Я не раз заявлял публично и не стану вам повторять, что принятый вами политический кур: дурно кончится и для вас и для государства, — занервничал под неживым взглядом Сергей Юльевич. — Скажу лишь, что мои постоянные возражения имеют причиной именно несогласие с вами, сожалею, по большинству государственных вопросов…

И еще досказал:

– …При той политике, которую вы ведете, боюсь, в настоящих условиях вам не избежать… — тут он явно замялся, — не избежать встречи с каким-нибудь вооруженным фанатиком.

Помрачнев от этакого предсказания, Плеве, однако, и тут не возразил ничего.

И охотно, хотя и достаточно вежливо, пожал протянутую ему руку.

Разговор этот на Плеве, конечно, мало подействовал. Да и Сергею Юльевичу не многое прояснил. Впрочем, нет, явный холод, что буквально сквозил от Плеве, подтвердил подозрения о причине отставки. А вернее, о поводе, подтолкнувшем ее. Потому что причина не вызывала сомнений. Кто же мог допустить, что министр внутренних дел ведет политику вопреки царю?! Несогласие с Плеве означало несогласие с государем.

В самом деле, проявлялось оно во всем, чего ни коснись.

Хоть политики на Кавказе;

Или вопроса крестьянского.

Или еврейского.

И действий дальневосточных тем более.

Потому что именно Плеве стал невидимым стержнем того течения, что стремительно сносило Россию к войне и — стало быть — к революции, укрепляя в царе уверенность, что с легкостью расколотим этих макак…

А когда, уже во время кампании, генерал Куропаткин [28], за военные неудачи смещенный, упрекнул в этом Плеве, тот ему с невозмутимостью возразил, что генерал плохо знает внутреннее положение. И закончил фразою, которой суждено было стать крылатой: чтобы удержать революцию, нам нужна маленькая победоносная война.

14. Интрига

Как-то раз князь Мещерский попросил Сергея Юльевича принять полицейского полковника Зубатова [29]. Эта просьба не вызывала восторга, но и отказывать старому знакомому не хотелось.

Князь Вово был влиятелен во дворце и неповторим в своем роде. Внук историка Карамзина, в свое время он был товарищем детских игр рано умершего цесаревича. В память брата император Александр III выказывал особую благосклонность Мещерскому. Да и знал его с детства. Но при всем том князь Вово при дворе не был принят, равно как и в свете. Когда Сергей Юльевич, человек в Петербурге в ту пору новый, случайно познакомился с князем, то был незамедлительно остережен — то ли добрыми людьми, то ли злыми языками, как разберешь, — что князь этот грязная личность и в порядочные дома не вхож. В чем грязь его заключается, люди добрые объяснили не сразу… С императором князь виделся крайне редко, но исправно писал ему письма, обращаясь на «ты», что мало кому дозволялось, и Александр III иногда отвечал князю. Его влиятельность, собственно, этой перепиской и объяснялась. При Николае II она совсем было прервалась, пока при посредстве Сипягина, князю родственника, не возобновилась. А с нею и влиятельность тоже.

Содержание писем напоминало как бы дневник политических новостей. Помимо прочего, известный как публицист, Мещерский издавал и редактировал газету, не менее того известную своим направлением. Субсидировал издание сам государь. Став министром финансов я по долгу службы выплачивая из казны Мещерскому суммы на его «Гражданина», Витте волей–неволей узнал его ближе. Тем более князь Вово, в ряду многих других, искал дружбы с министром финансов…

Ну а что до полковника из полиции… К любимой затее Зубатова — рабочим организациям под опекой— Сергей Юльевич не питал симпатий. Хотя бы по той причине, что своими претензиями к фабрикантам они затормаживали накатанный ход производства. Впрочем, нельзя было не признать, как важен противовес влиянию на рабочих всяких социалистических и анархистских течений. Так или иначе, карьеру полковник Зубатов сделал на этом, под покровительством весьма высоких особ. Министр Сипягин, правда, не принадлежал к их числу, Зубатов вошел в силу уже после него. Однажды Плеве даже сказал Сергею Юльевичу, что в руках Зубатова спокойствие государства…

Естественно, министр финансов ожидал от полицейского чина каких-то обычных денежных ходатайств. Однако в своих предположениях на сей раз ошибся. Разговор получил оборот на удивление непривычный. Посетитель, которого Сергей Юльевич разглядывал с любопытством, завел речь о том, в каком состоянии находится нынче Россия.

— Все бурлит, — со знанием предмета говорил круглолицый плотный господин в сюртуке, сильно смахивающий на семинариста своей бородкой, очечками, зализанными волосами, — все бурлит, и одними полицейскими мерами революции не удержать. А своей политикой Плеве загоняет болезнь внутрь, что ничем хорошим не кончится!..

— Зачем вы все это рассказываете мне?! — словно бы в изумлении всплеснул руками Сергей Юльевич, не без оснований опасаясь полицейской ловушки. — Вы должны говорить это Плеве!

— Поверьте, говорил, и говорил не единожды! Предупреждал даже, что он головой рискует, ведь я его уже в нескольких случаях спас.

— И что же Вячеслав Константинович?

— А ничего. Взявши полицейский курс, отойти от него он не хочет. Или не может…

Для Сергея Юльевича все это было и без Зубатова ясно. Если быть откровенным, он и сам мог все это сказать… Да, собственно, и говорил в глаза Плеве. Мог и этому господину… но перед ним сидел профессионал–провокатор, прекрасно осведомленный обо всем. Иначе бы не пришел искать в нем союзника против собственного министра — подстрекать? вербовать?.. А возможно вполне, и явился-то по его поручению.

— По–хорошему, мне бы следовало отправиться на Фонтанку. Передать Плеве наш разговор, — так сказал Сергей Юльевич неудобному своему посетителю. — Но не стану вредить вам. Давайте считать, что никакого разговора не было между нами…

А немного спустя они встретились снова и как бы случайно. На сей раз в Гродненском переулке, у князя Вово Мещерского дома.

Даже зная непостоянство князя Вово, трудно было понять, каким образом он принял сторону Зубатова против Плеве. Сергей Юльевич знал. У него на глазах отношение князя к Плеве однажды уже совершило, так сказать, полный поворот «кругом». Незадолго до гибели Дмитрия Степановича, помнится, втроем обедали у Мещерского, они в каком-то родстве состояли. Сипягин сетовал на трудности своего положения, признавался, что порой даже готов просить императора об отставке. Заговорили о возможном преемнике. Когда выплыло имя Плеве, то Сипягин сказал, что этот человек, став министром, будет действовать только в личных видах и принесет большие несчастья России. С чем Мещерский вполне согласился. Однако после смерти Сипягина, повидавшись с Плеве, написал государю письмо, что, по его мнению, именно Плеве единственный достойный кандидат в министры внутренних дел, способный задушить революционную гидру, поразившую светлой памяти министра Сипягина.

Назначение состоялось. И естественно, началась дружба у князя Мещерского с новым министром.

Отчего же Зубатов, по сыскной службе сведущий обо всех и про вся, от Сергея Юльевича подался к князю Вово со своими рискованными разговорами? Не оттого ли, что вынюхал, что их дружба с Плеве дала явную трещину из-за событий, связанных с японской войной? Надо князю отдать справедливость, он был против авантюры на Дальнем Востоке, за которую так ратовал Плеве. Это, в сущности, отдалило его и от Плеве и от государя. И, само собой, примирило с ним Витте. Только это обстоятельство и позволило со вниманием вникнуть в хитрый замысел против могущественного министра. С простой целью — свернуть ему шею. Политику можно уподобить игрушке, калейдоскопу, такой был в детстве у дочери Матильды Ивановны… и Сергея Юльевича. Фигуры сбегаются, разбегаются… Вчерашние противники становятся союзниками, и напротив… Простая цель объединила Мещерского, Зубатова, Витте, всех троих вместе, хотя у каждого из троих на то имелись собственные резоны. План интриги придумал Зубатов.