Витте

Министр финансов С. Ю. Витте вовсе не был принципиальным противником крупного дворянского землевладения. Но он резонно полагал, что жизнеспособным оно станет при условии, во-первых, индустриального прогресса страны в целом и, во-вторых, полного развития тех промышленных производств, которые перерабатывают сельскохозяйственную продукцию. Последнее, среди прочего, он имел в виду, когда устраивал ставшую знаменитой во всем мире казенную винную монополию.

***

С. Ю. Витте всегда самым категорическим образом отрицал какой-либо корыстный умысел со стороны казны, когда устраивалась государственная монополия на оптовую продажу крепкой алкогольной продукции. По версии, которой он цепко держался, монополия преследовала высокогуманную цель — обезопасить простой народ от спаивания и разорения его темными дельцами первоначального накопления. Для нас совершенно очевидно, что она была лишь одним из звеньев в цепи мероприятий определенной направленности. Одним из первых стал закон 24 мая 1893 года против ростовщичества.

Законодательная борьба с ростовщичеством (или «лихвенным ростом») началась еще в царствование Елизаветы Петровны. До 1879 года действовали правила, основанные на «узаконениях» 13 мая 1754 года, 3 апреля 1764 года, 28 июня 1786 года, 28 октября 1808 года и 5 июня 1854 года. Ими разрешалось заимодавцам «…брать рост с капитала, отданного в долг, но не свыше шести процентов на сто в год». Взимание более высоких процентов называлось «лихвою» и преследовалось в судебном порядке.

В царствование Александра II лихоимцы получили послабление. Когда в Государственном совете обсуждалась судьба «указного процента», то было отмечено: ссудосберегательные товарищества, учреждения благодетельные для простого народа, взимают за свои услуги до 18 % годовых и не могут брать менее. Высочайше утвержденным мнением Государственного совета от 6 марта 1879 года было постановлено: «указный процент» отменить, а определение размера платы за ссуды предоставить взаимному соглашению сторон. Правительство все же не до конца спустило флаг перед ростовщиками — министру юстиции поручалось внести на рассмотрение Госсовета проект правил о мерах взыскания за злоупотребления заимодавцев.

Преемник «царя-освободителя» не только восстановил «указный» процент. Закон 24 мая 1893 года установил два вида наказуемого ростовщичества — сельское (натуральные ссуды) и денежное, делившееся на общее денежное ростовщичество и денежное ростовщичество ссудных капиталистов. Состав деяния последнего вида исчерпывался, во-первых, принадлежностью виновного к числу профессионалов ссудного ремесла, во-вторых, «…чрезмерностью выговоренного или полученного роста, именно превышением 12 % в год», наконец, в-третьих, «…сокрытием такой чрезмерности роста» ⁴⁶.

Во всех странах абсолютистские режимы отнюдь не бескорыстно защищали простой народ от эксцессов буржуазного развития. Потому-то среди защитников абсолютных монархий встречалось немало выходцев из низов. Крестьяне Вандеи, яростно сражавшиеся на стороне свергнутых Бурбонов против буржуазного республиканского правительства Франции, — самый известный тому пример. Читателю интересно, наверное, будет узнать, что последний в нашей стране закон, воспрещавший ростовщические операции, датируется 1927 годом («О ростовщичестве». Постановление ЦИК и СНК СССР от 17 августа 1927 года).

Почти в одно время с антиростовщическим законодательством и устройством «казенной продажи питей» правительство Александра III осуществило еще одно менее известное мероприятие из той же области. Речь идет о казенном обандероливании чая.

С 1822 по 1862 год оставался в силе запрет на ввоз чая в Россию через европейскую границу. Весь чай поступал на внутренний рынок через Кяхту — торговую слободу Троицкосавского округа Забайкальской области. После отмены кяхтинской чайной монополии наступил период демократизации торговли этим популярным в России продуктом. Оптовые и розничные обороты возросли; потребителю стал предлагаться более широкий ассортимент чая. В то же самое время необычайно распространилась порча чайного продукта посредством подмешивания к нему разного рода суррогатов. «Фальсификация чая достигала в 1880-х годах благодаря высоким ценам на настоящий чай небывалых размеров. Целые деревни занимались в Петербургской губернии сбором копорского чая; кавказская брусника вывозилась десятками тысяч пудов. На западной границе спитой чай продавался по 50 копеек за 1 фунт», — писал современник, 20 лет проработавший таможенным чиновником в чайном деле ⁴⁷.

Лабораторные анализы чаев показали, что для подмесей и подделок байхового чая широко использовались листья шиповника, земляники, кавказской брусники, «иван-чая», или кипрея, ясеня, клена, рябины, ивы, тополя, осины, боярышника, бузины, а также листья уже спитого чая. Для окрашивания подмесей умельцы применяли такие составы: берлинскую лазурь, жженый гипс, хромовокислый кали, свинец, мышьяковистую медь, графит, индиго, известь, углекислую магнезию, лакмус и др. Чтобы состав имел соответствующий аромат, в качестве отдушки употреблялись пахучие цветы. Обработка спитого чая включала в себя также придание ему характерного вяжущего вкуса. С этой целью его спрыскивали отваром веществ, содержавших дубильную кислоту, а чтобы листья скручивались при сушке, использовалась аравийская камедь либо крахмальный клейстер. В Москве центром чайных фальсификаций сделались Рогожская часть и некоторые пригородные деревни. Приготовлением и продажей так называемого «капорского чая» занимались жители окрестностей Петербурга и Казани. Следы такого промысла полиция обнаружила в Одессе, Киеве, Шклове и некоторых других городах ⁴⁸.

Одной из причин, породивших это прискорбное во многих отношениях явление, стало значительное удорожание чая в пореформенную эпоху, особенно после введения в 1880-х годах поистине драконовских таможенных пошлин, доходивших до 200 % его стоимости в России. В Петербурге, например, по сведениям за 1886 год, обыкновенный черный чай стоил от 1 руб. 20 коп. до 2 руб. 80 коп. за фунт, чай высших сортов («цветочный») — от 2 до 7 руб. за фунт. Для сравнения — тогда же на петербургских рынках средняя цена первосортной парной говядины при продаже в розницу составляла 16,4 коп. за фунт, селедка продавалась бабами-селедочницами («селедки, галандские селедки») по 3–4 коп. за штуку.

После узаконения 1895 года, разрешавшего розничную продажу чая только с казенной бандеролью (специальной наклейкой), его подделывателей, можно сказать, совершенно перевели. «Бандероль от 16 до 64 полосок в листе, при цене листа в 4 копейки, не может удорожить цены товара, так как при обандероливании мелкие купцы, наживавшиеся на фальсификации, были отстранены от чайного дела, то правильная торговля оказалась как бы гарантированной этой мерой, и она сконцентрировалась в руках крупных фирм, что удешевило развес, ибо при большом количестве развешиваемого чая на 1 пуд падает меньше накладных расходов на наем зданий, администрации и т. п., а это обстоятельство дало возможность, в общем, понизить цену товара, как это бывает при росте капиталистического строя в известной сфере торгово-промышленных отношений», — говорится в специальном исследовании чайной торговли ⁴⁹. Производство в России развесного чая перешло в руки нескольких крупных фирм (А. С. Губкина — А. Г. Кузнецова, Высоцкого и К ^о, К. С. Попова), которые сами боролись с фальсификациями, поскольку терпели от них колоссальные убытки.

Полный хаос царил и в пореформенной винной торговле. Свободная продажа водки распивочно при умелой постановке дела сулила громадные барыши. Кабаки с подачей горячительных напитков после реформы 1861 года открывали не только смекалистые крестьяне-кулаки, но и оборотистые помещики, причем последние нередко через подставных лиц. Об этом писал M. E. Салтыков-Щедрин («Благонамеренные речи»), а уж он-то хорошо знал, чем жила и дышала пореформенная деревня. На спаивании простого народа держалась и вся южнорусская хлебная торговля. Вот свидетельство очевидца.

«Мои личные воспоминания из недавнего прошлого рисуют безотрадные картины. Место их — юг России — наша, и в значительной части европейская житница. Август. Едва рассветает, а у корпусов хлебных амбаров, около весов, шумная толпа мужиков с подводами, нагруженными хлебом в зерне. Большинство продавцов в лоск пьяны, их уже на пути в город, на большой разъезжей дороге споили купеческие молодцы-приказчики. Я отчетливо помню даже запах и цвет той водки, которую в больших бутылях, в каких нынче продают серную кислоту, или в бочонках, устанавливали с вечера, на возок, в сено, приказчики и выезжали за город „на охоту“. Нередко в водку клали так называемого „дурману“. И вот в такой-то одурманенной атмосфере происходили изо дня в день, из года в год сделки купли-продажи. В такой атмосфере протекала столь занимающая умы многих экономистов „борьба двух контрагентов за цену“. И это называлось торговлей, хотя здесь были налицо все элементы простой кражи.

Такие методы торговли практиковались не отдельными купцами, а господствовали во всей хлебной торговле, составляя как бы основу ее организации, основу настолько прочную и распространенную, что отдельный купец, отрицавший такую систему воровских действий, рисковал банкротством своего предприятия. Я знал несколько крупных хлеботорговых фирм, которые после смерти их владельцев были ликвидированы, так как сыновья-наследники, побывав в университетах, не желали и не могли заниматься скрытым воровством и уходили в либеральные профессии» ⁵⁰.