Вий

— Попрошу вас держаться в рамках приличий!

— Я тебя сейчас в такую рамку вставлю! Над камином висеть будешь. Давно хворостиной не пороли?! Бизнесмен ху…

— Вы отдаёте себе отчёт в том, кому принадлежит эта контора, любезнейший?

— Неужто самому Троекурову?

Пацан вытаращил на меня глаза.

— Откуда вы знаете?!

— Сердце любящее подсказало. Троекуров твой третьего дня сдох, как собака, и всё его — теперь моё. Этот сраный вертеп закрывается сию секунду. А ты со мной отправляешься к тебе домой, где родители узнают, чем ты тут занимаешься, мелкий гадёныш.

— Они знают… — пробормотал мальчишка в прострации.

Он явно пытался осмыслить гибель своего патрона.

— И что? Радостно, с песнями позволили тебе работать на эту мразь? Людей губить?

Чувствовал я себя странно. Что-то меня бесило, а что конкретно — понять не мог. Какое-то смутное чувство свербило в душе.

— Я не спрашивал дозволения родителей… Они живы, потому что я здесь. Я их единственный сын.

— Троекуров в заложниках держит, что ли? С этого станется!

— Нет… Мои мать и отец тяжело болели. Вспышка тифа в прошлом году. Троекуров их вылечил, но взамен я должен был ему служить.

— Именно ты? Не твой отец? Что же в тебе такого особенного?

Пацан только плечами пожал. Теперь он уже не пытался изображать из себя взрослого, пацан да пацан.

И тут до меня вдруг дошло. И что в нём особенного, и что за чувство сверлит мне душу, заставляя непонятно злиться.

— Да ты ж охотник!

— Чего? — Пацан изумлённо на меня уставился.

— Того! Он тебе не сказал? Вот мразота! От тебя Силой охотничьей фонит, неактивированной. А он… вот, сука!

Понимание всей глубины мерзкого плана Троекурова заставило меня вновь пожелать ему смерти.

Значит, этот мудень, земля ему стекловатой, вербовал не только взрослых, состоявшихся охотников — по типу Фильки, Терентия или даже, прости-господи, Алексея. Он вербовал даже малых детей. У которых ещё никакие понятия не устоялись, из которых можно вылепить всё, что угодно. По своему образу и подобию. В угоду тем неведомым «хозяевам», которые якобы должны когда-то там явиться.

Глава 10

— Да какой из меня охотник, — не верил пацан. — Я же… Да я ж в деревне жил!

— А охотники по-твоему — что, на заводах делаются?

Пацан поскрёб макушку.

— Идём, — сказал я.

— Куда?

— Отсюда. Для начала.

— А это всё куда? — обвёл он рукой своё хозяйство.

Новый шкаф, новый стол. Куча банок-склянок по углам, мешочки и свёртки.

— Ща решим, — сказал я. — Большой мешок есть?

Пока пацан собирал в мешок всю колдовскую требуху, что была в подвале, я честно сидел на столе и болтал ногами. Хороший стол, качественный. Чистое дерево, не какое-то там сраное ЛДСП. Таким и убить можно. Реальный олдскул. Лачком покрытый.

— Нормально зарабатывал-то? — осведомился я.

— Не жалуюсь, — буркнул пацан. — Пришёл-то — в голый подвал. Вот, решил обстановку…

— Всё на свои? Или Троекуров из бюджета выделил?

— Какой там… Но он ведь долю не брал.

Угу, помню я эту его бизнес-модель. Всё для хозяев, всё для победы. Бенефактор сучий. Ох, раскопать бы могилу, да грохнуть эту скотину второй раз… Впрочем, ладно. Пусть уже лежит, где лежит. Всем спокойней будет.

— Родители-то в деревне?

— Не. В город перебрались уж два месяца как.

— Ты помог?

— Ну. А кто ж.

— Торговля бойко шла?

— Не жалуюсь.

— А то вот я недавно коллегу твоего убивал — так он говорил, так себе, бывало и неделю без покупателя.

— То не знаю. Ко мне косяком шли.

Наверное, народу было просто прикольно, что таким делом занимается мелкий пацан, не по годам серьёзный и прошаренный. А может, на Выборгской стороне в принципе ЦА больше.

Тут со стороны лестницы послышались грузные шаги и негромкий перемат. Пацан выпрямился, держа в одной руке мешок, а в другой — пук травы.

Вошёл краснолицый мужик и осенил помещение перегаром. На меня внимания не обратил, уставился тут же на пацана.

— Это, — сказал он. — Извести одного надо. Прям под корень. Сколько возьмёшь?

— Быстро, медленно? — спросил пацан. — Если заказ срочный — дороже выйдет.

— Да хоть сегодня! Сучий потрох, пятый день меня в мушку раздевает.

— Это такое модное столичное извращение — «в мушку раздевать»? — решил я поучаствовать в диалоге.

— Чего? — повернулся мужик. — Ты ещё кто такой?!

— Я — охотник. А ты уже уходишь.

Я показал мужику руку в перчатке. Тот нахмурился, рыкнул, но спорить не стал. Ретировался. Пусть питерские охотники и такое себе, по сравнению с пореченскими, но, видать, всё равно пользуются авторитетом.

— А что ж вы ему адреса не сказали? — посмотрел на меня пацан.

— Какого?

— Где я теперь торговать буду. Как он меня найдёт? Мы же клиента потеряли.

— Клиента?.. потеряли?

— Так вы ж сами сказали: Троекуров издох, и всё его — теперь ваше! Я, значит, на вас теперь работаю. Шкаф-то заберём? И стол. Они больших денег стоили. Извозчика нанять придётся.

Смотреть на испорченных взрослых — мерзко. На испорченных детей — страшно. Но если со взрослыми, как правило, ничего уже не поделаешь, окромя декапитации, то детей можно и нужно перевоспитывать.

— Собирайся давай. Я и так на тебя времени потратил больше, чем планировал.

Пацан, ворча, собрался. Получилось у него два туго набитых мешка. Один, полегче, он взял сам. Другой подхватил я.

— Вы аккуратней только, там склянки, — предупредил пацан. — Стекло знаете, каких денег стоит!

— Не в курсах, извиняй. У меня такими делами Тихоныч ведает, я не лезу.

Эх, прекрасное время, в своём роде, но ведь, чего ни коснись — всё дорого. Ванна чугунная — состояние, пузырёк стеклянный — тоже… А у дядюшки подстаканников с нашим гербом — жопой жуй. Правда, прозакладывал все по итогу. Но Троекуров их, как выяснилось, за каким-то хреном собирал…

Мы вышли на улицу. Положили мешки на землю. Пацан начал оглядываться в поисках извозчика.

— А «мушка» — это что такое? — спросил я.