Визит из преисподней

Вообще-то в «дипломате» вполне могла оказаться и бомба, но это пришло мне в голову только после того, как я его открыла. Впрочем, бомбу-то уж никак не отнесешь к «благоприятным переменам»!

Пришлось вернуться домой: с таким багажом не очень вольготно путешествовать по больницам и супермаркетам. Но главной причиной была, конечно, кассета, возбудившая наше любопытство.

Я вставила ее в щель «видика» и… невольно прижалась к супермену. Это была записанная на пленку сцена расстрела машины Артиста.

Зрелище, которое заняло всего три минуты экранного времени, потрясло каким-то мистическим ужасом, роковой неотвратимостью возмездия. Это было даже не убийство — исполнение приговора. Вот черная роскошная машина мчится по темной пустой дороге навстречу камере, снимающей откуда-то сбоку… Вот из тьмы — кажется, со всех сторон! — вырываются столбы сплошного огня, скрещиваются на автомобиле, в одно мгновение обвивают его… Всего долю секунды в ярком свете отчетливо видно бледное лицо человека, сидящего за рулем, — но зрители успевают его различить… Вот уже не машина, а огромный факел становится вертикально на передний бампер, падает на крышу, потом, перевернувшись еще пять или шесть раз, скатывается с дороги далеко на обочину, в поле… И наконец — взрыв! Громадный язык адского пламени взлетает высоко-высоко в чернильное небо… И еще минуту или полторы на экране безмолвно пылает погребальный костер, и на землю сыплется дождь огненных обломков и сверкающих искр.

— Господи, расстреляли из огнеметов! — прошептал мой напарник.

В его широко раскрытых глазах плясали отсветы огня, пожиравшего того, кто приготовил такой же костер для него, моего Гришки Орлова…

Вот и все. Финита ля комедия! Артист сыграл свою последнюю роль.

Может, ты, Галантерейщик, и был гением злодейства, но оракулом оказался никудышным. Вот он, финал твоего спектакля… Занавес!

Экран погас. Орлов первым обрел дар речи:

— Что, твой Батыр совсем из ума выжил? Дать нам в руки такую улику… Или надо ожидать, что и с нами случится то же самое?

— В принципе не исключено. Но зачем бы ему тогда отваливать столько деньжищ?

Ответом нам был острый запах какой-то химии, исходящий от видеомагнитофона. Переглянувшись, мы бросились к нему и вытряхнули на пол дымящуюся кассету. Из нее посыпался серый прах: пленки больше не было… Она самоуничтожилась!

— Фантастика! — в один голос сказали мы с Григорием Васильевичем. Однако не такой уж он кондовый консерватор, этот кушумский «хан» Батыр…

Впечатления этого видеопросмотра не испортили нам ни планов, ни аппетита, и субботний ужин (плавно перешедший в воскресный завтрак) прошел в теплой и дружественной обстановке. И тут я дождалась второй благоприятной перемены.

— Слушай, золотко, — вспомнил Гриня, — а у меня ведь со вторника начинается сессия! За делами как-то недосуг было тебе сказать. Как ты смотришь на то, чтобы махнуть со мной в столицу? Если, конечно, не боишься общества скучного провинциального студента, корпящего над учебниками. Правда, на «Президент-отель» у меня бабок не хватит, но хорошенькую уютную квартирку на Кутузовском я тебе обещаю. Идет?

— Ах ты жмот! Это с двадцатью пятью тысячами баксов у тебя нет бабок на отель?!

— Знаешь что… — Он прищурился и даже поставил бокал. — Ты как хочешь, а мне грязных мафиозных денег не надо!

Вот чертов донкихот! А еще туда же — в бизнес метит… Но вслух я произнесла другое:

— Во-первых, нам их заплатили за святое дело, а какая разница — кто? Во-вторых, ты берешь их не у мафии, а у меня, значит, эти деньги уже «отмыты» и ваше благородие могут их тратить с чистой совестью. Так как?

— Ладно, уговорила. Только с условием: на тебя же их и потрачу!

— А это сколько угодно!

— Значит, решено — насчет Москвы? За Олега я теперь спокоен: завтра приезжает его сестра из Киева. С похоронами вроде бы тоже все улажено… Но в отелях все равно жить не будешь: я хочу быть только вдвоем и без всей этой мишуры!

— Ну, не знаю, не знаю… Со скучным провинциальным студентом, да еще и на скучной квартире…

— Зато по ночам обещаю веселую жизнь!

— Ну, так бы сразу и сказал! Когда едем?

— В понедельник, золотко. У тебя уйма времени, чтобы собраться. Кстати, насчет веселой жизни: не желаешь ли завтра прогуляться на сабантуй? Классное зрелище!

— Нет! Хватит с меня татарского колорита! Куда угодно, хоть в деревню Простоквашино, но в этом Кушуме ноги моей больше не будет!

— Ладно-ладно, пошутил… Пойду принесу лед.

Я взглянула в большое зеркало на свою самодовольную женскую сущность. И показала ей язык:

— А ведь я же предупреждала: только не влюбись!..

Эпилог Два месяца спустя

Мне не пришлось сожалеть о своих «московских каникулах». Конечно, разгар жаркого лета — не лучшее время для отдыха в Первопрестольной, и я, пожалуй, предпочла бы для отпуска что-нибудь более экзотическое и менее отечественное. Но Григорий Васильевич Орлов оказался убежденным патриотом своей родины, и о том, чтобы в ближайшее время вытащить его куда-нибудь подальше ближнего зарубежья, не могло быть и речи. И уж тем более не могло быть речи о том, чтобы поехать куда-то без него.

В уютной двухъярусной квартирке — правда, не на Кутузовском, а на Калининском проспекте — имелись кондиционеры, бассейн, который назывался тут ванной, и точно такая же широченная кровать с губковым матрацем, как на даче Бутковского. Так что у меня крайне редко возникало желание поискать веселой ночной жизни где-то за пределами этой квартиры. Тем более что Гриня был чертовски занят в своей академии, и мы только ночью и бывали вместе. А в том, чтобы иногда стирать своему супермену рубашки и варить для разнообразия щи, я неожиданно для себя даже нашла удовольствие. Плохо, когда это превращается в обязанность, в ежедневную каторгу.

Должно быть, поэтому я не торопила особенно еще одну — и главную — «благоприятную перемену» в своей жизни. Но чувствовала, что такой махровый собственник, как Гриня, очень скоро поставит вопрос ребром.

А впрочем… Пусть ставит, пожалуй! Этот парень не переставал меня удивлять и восхищать, и каждый день рядом с ним был — как первый. С этим человеком я чувствовала себя будто юная принцесса. Софья Фредерика Августа Анхальт-Цербстская, встретившая свою большую любовь, которую звали так же — Григорий Орлов. Только тот в своем восемнадцатом веке был блестящим графом и императорским гвардейцем, а мой — казак и «аристократ духа», и время сейчас другое — вот и вся разница. Да и я, конечно, не будущая великая императрица — но оно и к лучшему! Никакие условности и ранжиры не предопределяют нашу жизнь, все зависит только от нас. И если я очень захочу быть с ним до конца дней своих — может, и соглашусь отдать свою свободу в обмен на счастье каждый день стирать ему рубашки и варить щи. Женская сущность уж точно не будет возражать, это я уже поняла. А вот детективная… Ну, с нею мы тоже как-нибудь договоримся.

Пару раз за это время мы прилетали на выходные в Тарасов — навестить Олега Николаевича и Антошку, которые быстро шли на поправку. Впрочем, с таким здоровьем и такими средствами, какими располагал Бутковский-старший, не оправиться от первого инфаркта было бы просто верхом глупости. Слава Богу, «машину разорения», которую он запустил, чтобы собрать наличность для выкупа, удалось остановить, когда она еще не сотворила необратимых разрушений. И даже в отсутствие самого Олега Николаевича, которое не должно было продлиться долго, и Семы Пфайфермана (который так и не «отлежался» после своей мнимой болезни) прекрасно отлаженный механизм «Бутона» действовал без сбоев, хотя и с большой нагрузкой на все колесики и винтики.