Визит к архивариусу. Исторический роман в двух книгах

– Ни с места!

– Это же грабеж…

– Что ты говоришь?! – не отводя револьвера, прошипел Григорий. – Это, стало быть, грабеж… А вот это, – он ткнул на расписки с росчерками его матушки, – это не грабеж?! Скажи, как это называется?

Лицо Григория исказила страшная гримаса гнева. Он широко и решительно шагнул в сторону Львова …

– Нет в русском языке такого слова. Не придумали. Может еще придумают. Чтобы, произнося его, каждый содрогался, понимая о какой мерзости идет речь. И чтобы ни у кого не возникало желания поднимать подлеца на Олимп и ломать перед ним шапки. Возвышать такого – значит признать его право на подлость. Сильные мира сего – подлецы высшей гильдии. Но на всякого подлеца рождается свой подлец… Самое смешное то, что, уничтожая одну подлость, другая, победившая, становится изощренней, совершенней…

Мытищин говорил, а сидящий внутри него двойник, словно со стороны слушая и наблюдая за ним, иронически ухмыляясь, говорил: «Эва, куда тебя повело. Не к добру…» Его умствования подобного рода и ощущение двойника, как уже им не раз замечалось, были первыми признаками надвигающегося припадка.

– Пора кончать! – оборвал он самого себя.

– Побойся Бога, Гриша, – по своему истолковав его злобный выкрик, взмолился Львов.

– Виноват перед тобой… Виноват… Прости старика…

Подбородок «благодетеля» сморщился как у обиженного ребенка, губы сползли в бок, из глаз посыпались горошины слез.

Мытищин жестко в упор посмотрел на Николая Михайловича.

– Совесть у подлецов говорит только под дулом. И все равно с подлостью на уме.

– Возьми, возьми все эти бумаги, Гриша. Только оставь меня. Оставь…

– Убери дуло в сторону и он снова становится подлецом, – не слушая Николая Михайловича, продолжал свою мысль Мытищин. – А по сему я это тоже заберу, – и Григорий вслед за документами сунул во внутренний карман, отданные им за свои векселя деньги.

4.

– Гони в Вышинки, – крикнул он дожидавшемуся кучеру.

Полчаса спустя у одной из крайних изб села он велел остановиться. По-хозяйски распахнув дверь, Григорий вошел в полутемную горницу. Сидевшие за столом несколько мужиков, как по команде повернули головы на вошедшего, и тут же повскакали с мест.

– Здорово, мужики, – осенив себя широким крестом, поприветствовал он.

– И вам, барин, доброго здоровьичка, – вразноголосицу ответили мужики.

– Я к тебе, Януарий Степанович, – не дожидаясь приглашения, Григорий тяжело опустился на лавку.

– Что с тобой, князь? – встав из-за стола, чуть набычившись, но с теплотою в голосе, спросил Варжецов. – На тебе лица нет.

– У меня дело к тебе, Януарий Степанович, – массируя виски, сказал он.

Варжецов был приятно ошеломлен. Княжеские дети никогда к нему не захаживали. Так, от случая к случаю, когда приходилось бывать в усадьбе Львова, где жил в последнее время с ними и Андрей, они с ним разговаривали как со свойственником. Без высокомерия. А как-то раз Григорий, упражнявшийся с кавказцем драке на кинжалах, попросил Варжецова показать нехристю Мирзе беку, что и у нас на Руси могут владеть ножом. Ян тогда показал один коварный жиганский «коленец» с перекидом ножа из рук в руки, на который изобретательный Мирза бек нашел контр прием. Тогда, да и всегда, когда случалось, Григорий держался с ним подчеркнуто почтительно. Своим поведением показывая окружающим, что они, Мытищины, не считают дядю их сводного брата Андрея чужим для себя человеком, какая бы худая слава о нем не ходила. И потом Яну рассказали, как молодой князь Мытищин наказал за Андрея своего управляющего.

– Дело так дело, – ровно, словно для него иметь общие дела с Мытищиным было в привычку, сказал он и, быстрым, резким взглядом окинув гостей, тоном, не терпящим возражения, приказал:

– Ступайте, мужики. Повечеряли и будя…

Те гурьбой, не надевая шапок, пошли к выходу.

– Князя у меня не видели! – крикнул он вдогонку.

Григорий через силу поощрительно улыбнулся понятливости Варжецова.

– Вестимо… Знамо дело, – отозвались мужики.

Оставшись одни, Ян повторил свой вопрос.

– Что с тобой, Григорий Юрьевич?

– Голова… Потом, потом о ней…

– Выпей винца.

– Коньяк если есть.

Нашелся и коньяк. Залпом осушив полстакана, как ни странно, отменного французского коньяка, он с минуту прислушивался к себе. Боль в затылке и в висках, предвещающая скорый припадок, постепенно притуплялась. «На день на два – не больше», – подумал Мытищин. Он знал это по опыту.

– Отлегло, – облегченно выдохнул Григорий. – Теперь о деле.

Он быстро, без особых подробностей рассказал Варжецову о своем «визите» ко Львову. Под конец рассказа он выложил на стол привезенные собой бумаги. Варжецов с интересом изучал каждый документ.

– Орел ты, князь! Орел… Сховать желаш? – показал он на бумаги.

– Зачем? Лучше сжечь… Вообще, – вслух размышлял он, – сжечь всегда успеется.

– Дела не слышу, – напомнил Варжецов.

– Вот еще, – сначала из одного, потом из другого кармана Григорий бросал на стол деньги. – Надо спрятать.

– Сделаем… Сколько здесь?

– Семьдесят одна тысяча… Пятьдесят спрячешь.

Немного помедлив, добавил:

– Но это не все.

Варжецов приготовился к тому, что Григорий сейчас начнет выкладывать кредитки из других карманов. Однако тот медлил.

– Тут нужна твоя помощь и твои связи, Януарий Степанович.

– Слухаю, слухаю, князь.

– Есть мысль прижать Ерошку. По одной из бумаг он помимо Вышинок стал еще и хозяином нашего дома, – сделав паузу, Григорий показал на документы. – В погашении долгов наших он выправил себе купчую. А в отдельной бумаженции, заверенной нотариусом, говорится, что он через полгода уступает ее Жабе.

– Кому? – переспрашивает Ян.

– Князю Львову.

– Понял. Знать, купчая у Ерошки.

– У Львова я ее не нашел… Но об этом потом. Чтобы прижать гада

надо ударить по его фабрике.

– Спалить хочешь?

– Нет!.. Весь доход, – рассуждал Григорий, – ему приносит фабрика. Дело, начатое им по всем статьям прибыльное. Это самое больное место у Ерошки. На нем-то я и хочу сыграть. Попытаться… Нет, – поправил он себя, – не попытаться, а напугать тем, что он лишится этого доходного промысла. Так напугать, чтобы со страха пал на колени.

– Легко сказывается – нелегко деется, – заметил Ян.

Мытищин поднял руку в знак того, чтобы Варжецов дослушал его до конца.

– Сейчас, со дня на день, – продолжил он, – к нему на фабрику пойдут подводы со льном… Поставь всех своих людей на ноги. Выбери чье-нибудь подворье и все груженые подводы наших мужиков направляй туда. Пусть сгружают лен там. Из соседних деревень тоже гони туда. Другим, не нашинским мужикам, шепни, что фабрикант Каретников из соседнего уезда платит больше Кулешова… Для расплаты с мужиками и прочее, думаю, тысяч десять хватит. Сули, подкупай, обманывай, но чтобы через три дня Ерошка понял бы, что фабрика без сырья сгорит как стог сухой соломы… Вот тогда мы с ним поговорим…