Визит очумелой дамы
Шрифт:
Сивый страшно разозлился на заказчицу.
– Светиться не хочешь?
– заорал он в трубку.
– Как миленькая приедешь, а то так засветишься, как елка новогодняя! Мы на тебя работаем, а ты не хочешь нас вытаскивать?
– Да пошел ты, кретин!
– И в трубке раздались сигналы отбоя.
Сивый злобно швырнул в стену бесполезный мобильник, так что плоская серебристая коробочка разлетелась на мелкие куски. Теперь он сидел на полу с неудобно вывернутой рукой, в злобном бессилии скрежеща зубами и оглядываясь по сторонам.
И в это время на скрипучем рассохшемся крыльце дома раздались тяжелые
– Эй, хозяева!
– прозвучал уверенный молодой голос.
– Есть кто дома?
Сивый на всякий случай затаился.
– Точно, это здесь?
– спросил второй голос, постарше и ниже тембром.
– Точно, сигнал был, что из этого дома доносятся шум, крики и прочие неположенные звуки. Надо сигнал проверить.
– Сейчас тихо! Может, ушли все?
– А дверь-то открыта!
Входная дверь скрипнула, и шаги стали приближаться. Сивый уныло огляделся и попробовал придать себе независимый вид. С рукой, прикованной к трубе, это плохо получилось.
На пороге появились два милиционера - один молодой и высокий, с вьющимся светлым чубом, второй постарше и пониже, зато оснащенный внушительным трудовым животом.
– Это что, блин, за картина!
– воскликнул молодой милиционер, увидев двух братков с разбитыми головами, полулежащих на полу с прикованными к трубе конечностями.
– Утро в сосновом лесу?
– Не заперто было, - объяснял Сивый без надежды на успех, - ну, мы, это.., и зашли. Перекусить там, пивка выпить...
– Ага, - обрадовался милиционер, - а наручники - это чтоб лучше сиделось, чтоб не торопиться никуда.., так, что ли?
– Наручники.., это мы случайно. Проверяли.
– А ключи потеряли?
– Потеряли, - хмуро согласился Сивый.
– А головы почему у обоих разбитые, а твой друг в отключке?
– Ну, поссорились мы с ним маленько.., это.., поспорили.
– О литературе, что ли?
– поинтересовался умный милиционер.
– Слушай, кончай, а?
– простонал Сивый.
– Освободи нас!
– А мы вас сейчас оприходуем.., проникновение в чужое жилище, драка.., как злостное хулиганство оформим!
– Да ты чего! Дверь даже заперта не была! А мы с друганом по пьяни поцапались, не со зла! Ты че нам шьешь-то, че шьешь?
– Видишь, Сороченко, - вмешался в разговор пузатый милиционер, - ребята не согласные. Давай уж не будем их задерживать!
"До чего же мент понимающий, - наивно восхитился Сивый, - просто отец родной!"
Но "отец родной" продолжал:
– Давай не будем их задерживать, оставим как есть.., пускай сидят тут на полу, сколько им нравится!
– Э, мужики, вы чего!
– завопил Сивый, увидев, что милиционеры разворачиваются и на полном серьезе собираются уходить.
– Вы что - так нас и кинете здесь?
– Конечно, - спокойно бросил через плечо молодой Сороченко, - так и кинем. А на фига вы нам сдались?
– Эй, постойте, - кричал Сивый в удаляющиеся спины, - я все расскажу! Только не бросайте нас здесь!
– Да?
– Сороченко остановился.
– А есть что рассказывать?
– Конечно! Только от этой чертовой трубы отстегните!
– Ну что, Семеныч, отстегнем страдальцев?
– повернулся хитрый Сороченко к своему старшему товарищу.
– Ну, конечно, если оформить чистосердечное...
–
А думаешь, есть в чем?– Да ты только на морды ихние посмотри! Чтобы у таких да не нашлось, в чем признаться?
***
В актовом зале шестьсот шестьдесят шестой школы царило праздничное оживление. Многочисленные родители, отпросившиеся на этот день с работы или бросившие свои важные дела, с умилением наблюдали за своими чадами, демонстрировавшими на школьной сцене безграничную любовь к великой отечественной литературе.
Завуч по внеклассной работе Эльза Афанасьевна стояла сбоку, частично скрытая малиновым бархатным занавесом, и руководила процессом.
– А теперь березки, березки пошли!
– громким шепотом командовала Эльза Афанасьевна.
– Синетутов, а ты куда направился? Ты же у нас не березка, ты же у нас дубок! Пойдешь, когда я скомандую! А теперь только березки идут! Березки, веточками покачали, покачали как следует!
Девочки, наряженные березками, выплыли на сцену из-за кулис, дружно покачивая проволочными ветвями с наклеенными на них листьями из зеленой гофрированной бумаги, и запели традиционную советскую патриотическую песню "То березка, то рябина".
Выдающийся советский писатель и природолюб Михаил Михайлович Пришвин, топорща свои пышные усы, удивленно взирал на это действо с портрета, укрепленного над самой серединой сцены.
Березки отпели свое, на сцену по команде завуча выбежал бравый дубок Синетутов и жизнерадостным голосом будущего космонавта сообщил собравшимся, что праздник, посвященный шестидесятой годовщине написания выдающимся писателем Пришвиным его классического произведения "Кладовая солнца", считается открытым. (Синетутов, правда, оговорился и сказал не кладовая, а кладовка.) Эльза Афанасьевна прошептала очередную команду, и на смену Синетутову вышел отличник Булочкин с приклеенными усами и уныло пробубнил подготовленный завучем поэтический текст:
– Я, Михал Михалыч Пришвин, родную природу люблю... И желаю большого плаванья вашей школе как большому кораблю...
Закончив декламацию, солидный отличник неторопливо, с достоинством спустился со сцены.
Многочисленные родители, собравшиеся в зале, дружно зааплодировали шедевру завуча, а бабушка усатого Булочкина украдкой вытерла невольно набежавшую слезу.
Эльза Афанасьевна еще раз взмахнула рукой, и на смену Булочкину снова выплыли девочки - березки, на этот раз они исполняли сложный хореографический номер "ручеек", но наиболее зоркие и внимательные родители заметили, что к лиственной веренице присоединилась еще одна участница - миниатюрная худощавая старушка, одетая в такое же, как у девочек, белое ситцевое платье с редкими черными крапинками.
Внимательные родители не придали странному явлению должного значения, подумав, что это - либо какая-то школьная служительница, которой поручили усилить своим участием березовый хоровод, либо чья-нибудь не в меру активная бабушка, решившая тряхнуть стариной.
Завуч же Эльза Афанасьевна сначала вообще ничего не заметила. Дело в том, что она отличалась неважным зрением, но по поводу праздника очков не надела, считая, что они ее портят, поэтому в этот день все березки были для нее совершенно на одно лицо.