Визитная карточка хищницы

Елизавета улыбнулась Грановскому.

– Вот так-то лучше, дружок! Держать будем нос по ветру. А сейчас, – адвокат стал серьезным, – я хотел бы тебе объяснить некоторые моменты. В этом деле главный фигурант – мой подзащитный Суворов. Так уж сложилось, и не нам с тобой это обсуждать, но линию защиты подсудимые выбрали единую. Основная задача – освободить Суворова. Если мы с ней справляемся, то обвинение в преступном сообществе рушится само собой. Нет лидера – нет и преступной организации. Ты поняла?

– Поняла. Но мне не ясно, как быть с конкретными преступлениями, в которых ваш подзащитный проходит как организатор?

– Главное, что ты должна уяснить: сам Суворов не причастен ни к одному из преступлений.

– Но как же…

– Ты во всем разберешься, дорогая. Пойми только, что общая линия защиты разрабатывалась с учетом интересов и мнения всех подсудимых. Так что не нам с тобой ее ломать.

– Конечно, Семен Иосифович, вы правы…

– А когда, Лизонька, ты соберешься заявить еще какое-нибудь ходатайство, ставь в известность меня. Я тебе помогу. Да и ты немножко поучишься. Ну, по рукам, дружок!

– По рукам! – улыбнулась Елизавета.

…После обеда подсудимым была дана возможность кратко сформулировать свое отношение к предъявленному обвинению.

Слово предоставили Суворову. Он откашлялся:

– Уважаемый суд! Предъявленное мне обвинение считаю необоснованным и нелепым. Я являюсь известным бизнесменом, депутатом Законодательного собрания области. Проводя последнее время политику против коррумпированности государственных чиновников, я натолкнулся на активное противодействие. Полагаю, что мое пребывание под стражей – результат умысла отдельных лиц, стремящихся во что бы то ни стало воспрепятствовать мне…

Суворов говорил уверенно, четко… Елизавета с любопытством разглядывала его. Аккуратно одетый в строгий черный костюм с элегантным галстуком, он все еще поражал воображение зрителей неподражаемым шиком, умением подать себя в выгодном свете, уверенностью, которая сквозила в каждом жесте, каждом слове этого обаятельного человека. Дубровская невольно залюбовалась им.

– Я не создавал никакого преступного сообщества. Из присутствующих на скамье подсудимых я знаком лишь с несколькими людьми. Мы совместно занимались бизнесом, политикой… Георгия Громова я знал. Это был замечательный руководитель и мой старший товарищ. Не знаю, у кого поднялась рука на такого человека. Но мое обвинение в этом чудовищном преступлении голословно. Степанченко… не скрою, это была не самая приятная личность среди моих знакомых. Но его присутствие не мешало мне, а мое соответственно ему. Тот образ жизни, который он вел, позволяет представить многочисленный круг лиц в качестве возможных виновников его гибели… Куда делся мой бывший товарищ Лесин, пояснить не могу. Хотя предположения на этот счет у меня имеются. Он падок на женщин, и, поскольку обладал немалыми средствами, полученными из бизнеса, Лесин скорее всего находится где-то за границей. Предположительно в Испании…

Грановский удовлетворенно кивал. Все шло по плану.

После Суворова выступил Марьин. Речь его была так же безупречна, логична и продуманна. Затем пришел черед остальных. Кое-какие эпизоды преступной деятельности подсудимые признавали. Но их выступления ни словом не задевали Суворова, как бы очерчивая вокруг него магический круг неприкасаемости. Происходящее напоминало хорошо поставленный и отрепетированный спектакль, в котором каждый исполнитель знал свою роль назубок.

Последним допрашивали Зверева. Он не ответил ни на один вопрос прокурора. Тупо уставившись в пол, он был неподвижен. Только неприятно крупные красные руки ползали по одежде и, казалось, жили своей отдельной жизнью.

– Зверев, – устало обратился к нему председательствующий, – если не хотите отвечать на вопросы, так и скажите. Статья 51-я Конституции предоставляет вам такое право. Вы можете не свидетельствовать против себя и своих близких. Не отнимайте времени у суда бессмысленным молчанием.

– У меня нет вопросов, – сдался наконец государственный обвинитель.

– Защитник, у вас есть вопросы к Звереву? – осведомился Горин.

– Да, ваша честь, – звонко ответила Елизавета. – Скажите, Зверев, вам инкриминируют руководство одной из банд, занимающейся решением силовых вопросов. Вы признаете себя виновным?

Зверев непонимающе уставился на нее. Потом, видимо, припомнив связанные с ней приятные сладкие воспоминания, изобразил некоторое подобие улыбки:

– Тебе я скажу… Александр Петрович хороший. Я его всегда слушался. Я всегда делал все, что он попросит… Он знал об этом. Он часто меня просил…

Суворов забеспокоился и вопросительно взглянул на Грановского.

– А фамилии Степанченко, Громова, Лесина вам знакомы?

Зверев сердито засопел:

– Степанченко и Громов были плохие. Они не любили Александра Петровича…

Суворов откровенно заерзал на месте, подавая Грановскому какие-то знаки. Тот обернулся и стал многозначительно смотреть на Елизавету. Государственный обвинитель уткнулся в бумаги и стремительно работал ручкой, записывая ответы Зверева.

– Ну а Лесин, – не унималась Дубровская. – Ты что-то знаешь об убийстве Лесина?

– Лесин был плохой. Он обманывал Александра Петровича. Он украл у него деньги. Лесин сам виноват.

Воодушевленная допросом, Елизавета обратила все же внимание, что в зале повисла напряженная тишина. Расценив это как результат повышенного внимания, она уже открыла рот для нового вопроса, когда перед ней оказался клочок бумаги – чья-то записка: «Заткнитесь, ради бога!» Внизу шла витиеватая подпись. Она уставилась на записку, не зная, что предпринять.

– Пожалуйста, продолжайте! – подозрительно вежливо попросил судья. – Похоже, ваш подзащитный согласен отвечать только вам.

У Елизаветы пересохло во рту.

– Н-нет. Больше вопросов нет. – Она еле ворочала языком.

– Жаль… – заметил Горин. – Что ж, объявим перерыв до завтра. Просьба адвокатам не опаздывать.

– Черт возьми, Елизавета, у тебя на плечах не голова, а тыква, – кипятился Грановский. – Ты что, не понимаешь, что могла нам все испортить?

– Почему? – уныло вопрошала Дубровская, подняв на Семена Иосифовича глаза, в которых уже блестели предательские слезинки.

– Она еще спрашивает! – воздев руки в театральном жесте, волновался главный режиссер судебного спектакля. – Ты что, не замечаешь, что своим бессвязным лепетом вы обосновываете возможные мотивы убийств? «Они были плохие». «Лесин украл деньги», – передразнил Зверева Грановский.

– Но что же я могла сделать? – сокрушалась Елизавета. – Ведь все задавали подобные вопросы и получали нужные ответы. Не понимаю…

– Она не понимает! Я не ослышался сегодня? Не ты ли заявляла ходатайство о признании своего подзащитного полным дураком?

– Ходатайство было об экспертизе… – уточнила Елизавета.

– Все равно… Если ты знаешь, что твой Зверев ненормален, зачем ты берешься задавать ему вопросы? Разве ты можешь предугадать его ответ?

– Нет, наверно, – всхлипнула девушка.

– Вот то-то же! Никогда не задавай вопроса, не будучи уверенной в ответе.

– Что же мне теперь, молчать весь процесс?

– Иногда лучше жевать, чем говорить! Припоминаешь? «Овладев искусством задавать вопросы, непременно обратитесь к изучению искусства их не задавать!» Это слова английского адвоката старины Гарриса. Он говорил об этом еще во второй половине девятнадцатого века. Это что-то да значит! В общем, так, Елизавета, сиди и помалкивай. А решив что-то спросить, сотню раз подумай! Поняла?