Включить. Выключить

— Просто прагматик. И я прав.

— Ну хорошо, возможно, в твоих словах есть доля истины, но все равно он слишком жесток, — возразила Элиза. — Представь, он даже в собственном доме не дает ей шагу ступить! У них есть симпатичная башенка с балкончиком, откуда видно гавань, так вот Аддисон запрещает жене входить туда! Тоже мне — Синяя Борода!

— Это — доказательство ее неряшливости, а он ведь одержим порядком. Кстати, не забывай: я ведь запрещаю тебе спускаться в подвал.

— Да меня туда и не тянет, но, по-моему, с мальчиками ты слишком строг. Они уже совсем большие и ничего не портят и не ломают. Почему бы не разрешить им бывать в подвале?

Его челюсти сжались, лицо затвердело.

— Я раз и навсегда запретил мальчикам приближаться к подвалу, Элиза.

— Но это несправедливо: пока ты дома, ты оттуда почти не выходишь. Тебе следовало бы уделять нашим сыновьям больше времени, приобщать их к своей причуде.

— Я же просил не называть это причудой!

Она поспешила сменить тему, видя по упрямому выражению лица мужа, что он все равно не станет ее слушать.

— Скажи, Боб, а почему столько шума из-за этого убийства? Ведь оно не может иметь никакого отношения к Хагу.

— Согласен, дорогая, но полиция считает иначе, — скорбно объяснил Смит. — Вообрази, у всех сняли отпечатки пальцев! Хорошо, что у нас исследовательская лаборатория. Краску удалось оттереть ксилолом.

Тон, которым Уолт Полоновски обратился к своей жене, был почти грубым:

— Куда подевался мой пиджак в красную клетку?

На миг она прервала хлопоты на кухне. Мики она держала на бедре, Эстер цеплялась за ее юбку. Во взгляде, обращенном на мужа, смешались презрение и досада.

— Господи, Уолт, да ведь сезон охоты еще не начался! — воскликнула она.

— Он уже не за горами. В эти выходные съезжу в охотничий домик — надо подготовиться. Значит, пиджак мне понадобится. А там, где он висел, его нет.

— Как и тебя, — пробормотала она, усадила Мики на высокий стульчик, Эстер — на обычный стул с высокой подушкой. Потом позвала Стенли и Беллу: — Ужин готов!

Мальчик и девочка вприпрыжку ворвались в комнату. Мама отлично готовит и никогда не заставляет их есть то, что они терпеть не могут — шпинат или морковь, а капусту дает только в салате.

Уолтер уселся в конце длинного стола, Паола села напротив и стала кормить с ложки Мики, поднося пюре к разинутому, как у птенца, ротику, попутно следя за Эстер, которая до сих пор не научилась уверенно держать в руках ложку.

— У меня просто в голове не укладывается твой эгоизм, — заговорила Паола. — Как прекрасно было бы вывезти детей за город в выходные! Так нет! Охотничий домик твой, а нам остается только свистеть в кулак. А вот свистеть, Стенли, тебе никто не разрешал!

— Вот именно: домик мой, — холодно подтвердил он, разделывая вилкой аппетитную лазанью. — Дед завещал его мне, Паола, только мне, и больше никому. Это единственное место, где я могу хоть немного отдохнуть от всего этого кагала!

— То есть от жены и четырех детей?

— Правильно.

— Если ты не хотел четырех детей, Уолт, почему же не завязал с этим раньше? Танго танцуют вдвоем.

— Танго? Что это? — влез в разговор Стенли.

— Сексуальный танец, — бросила его мать.

По непонятной для Стенли причине этот ответ заставил его отца расхохотаться.

— Замолчи! — рявкнула Паола. — Умолкни, Уолт!

Он вытер выступившие слезы, положил в пустую тарелку Стенли еще кусок лазаньи и взял добавки себе.

— В пятницу вечером я уеду в охотничий домик, Паола, и вернусь только рано утром в понедельник. У меня накопилось много работы, а в этом доме, Бог свидетель, спокойно не почитаешь!

— Уолт, если бы ты бросил эту дурацкую науку и занялся выгодной частной практикой, мы могли бы поселиться в просторном доме, где тебе не помешали бы даже двенадцать детей! — В ее огромных карих глазах заблестели злые слезы. — У тебя же безупречная репутация, ты, как никто другой, разбираешься в этих чудных болезнях с фамилиями вместо названий — болезнь Уилсона, Гентингтона и еще какие-то, все даже не упомнить! Я знаю, тебе постоянно предлагают частную практику — в Атланте, Майами, Хьюстоне. Там тепло. Там прислуга обходится дешевле. Там дети могли бы учиться музыке, а я — вернуться в колледж…

Он с силой хватил кулаком по столу. Дети вздрогнули и замерли.

— Паола, откуда тебе известно, что мне предлагают? — спросил он тоном, не предвещающим ничего хорошего.

Она побледнела, но по-прежнему держалась вызывающе.

— Ты же разбрасываешь свои письма, а я нахожу их.

— И суешь в них свой нос. И после этого еще удивляешься, что меня тянет прочь из дома. Моя почта — мое личное дело, ясно? Личное!

Уолт отшвырнул вилку, отодвинул стул и с раздражением вышел из кухни. Вместе с детьми проводив его взглядом, Паола вытерла перепачканное личико Мики и поднялась, чтобы подать мороженое и желе.

Сбоку от холодильника висело старое зеркало. Паола заметила промелькнувшее в нем собственное отражение и чуть не разрыдалась. Восьми лет хватило, чтобы превратить жизнерадостную и хорошенькую девушку с безупречной фигуркой в исхудавшую дурнушку, которая выглядела значительно старше своих лет.

Ах как хорошо ей было с Уолтом. Она кокетничала с ним, она увлекала его! Настоящего врача с дипломом, такого талантливого, что на него вот-вот польется денежный дождь! Она не учла одного: Уолт и не собирался расставаться с наукой. Даже водопроводчикам платят больше! А детей уже четверо. Помешать появлению пятого малыша помог только грех — Паола начала принимать таблетки.

Она понимала, что ссоры разрушают ее семью. Они расстраивают детей, изматывают ее, из-за них Уолт все чаще уезжает в охотничий домик. Этого домика Паола и в глаза не видела. И не надеялась увидеть. Уолт даже не говорил, где он находится.

— Ура, мороженое с помадкой! — возликовал Стенли.

— Помадка вместе с желе — невкусно, — поморщилась капризуля Белла.

Паола считала себя хорошей матерью.

— Хочешь, я положу тебе желе и мороженое в разные тарелки, детка?

Оказавшись наконец в своих апартаментах в пентхаусе самого высокого здания Холломена, доктор Хидеки Сацума с удовольствием чувствовал, как дневное напряжение покидает тело.

Эйдо вернулся домой пораньше, приготовил все по вкусу хозяина, а затем спустился на десять этажей ниже, в свою квартиру, где обитал вместе с женой.

Отделка помещения создавала обманчивое впечатление простоты: темные панели, двери из черного дерева в форме квадратов, старинная трехстворчатая ширма; женщины с бесстрастными лицами, глаза-щелки, пышные прически и бамбуковые зонтики; пьедестал из полированного черного камня, а на нем — безупречный цветок в витой вазе от «Штойбен»; до блеска натертые черные деревянные полы.