Вкус фламинго

Он присел на корточки и попытался сбить красную кеглю, как ощутил сухость во рту. Он залился багрянцем и выбежал в раздевалку. «Ты куда?» – окликнул его маленький друг. «Да щас я», – бросил ему Сашка.

***

За узенькой дверкой голубого шкафчика шелестела обёртка, а Сашкин рот доедал конфету Марины Петровны. Санька облизнулся, похлопал руку об руку и, по-быстрому закинув фантик на шкаф, ринулся в свою группу.

Он смотрел по сторонам и всё время думал, а не заметил ли кто его поступка… Было страшно, но надежда, что всё обойдётся, ещё теплилась в его сознании.

«Дети, кто взял мою конфету?» – повышая тон, спросила воспитательница.

Сашка встал, как вкопанный, выпучил глубоко посаженные глаза и молчал. Ему казалось, что вот-вот Марина Петровна подойдёт к нему и оттянет за ухо или и вовсе опозорит перед всеми ребятами. Что хуже из этих двух зол, Сашка ещё не знал, да и выбирать особо не приходилось.

Через несколько минут двадцать мальчишек и девчонок, которые должны были готовиться ко сну, стояли в линеечку в трусиках и маечках, а мимо них, как командир, ходила Марина Петровна, заглядывая поочерёдно каждому в глаза, и, задавая один и тот же вопрос: «Кто взял конфету?» Сашка, весь багряный от страха и стыда, казалось, загорится ярким пламенем прямо здесь, но он держался, хотя уши уже дымились. Марина Петровна посмотрела на него прямо и пристально и ровным голосом спросила: «Саша, это ведь ты взял?»

– Нет, не я! – отпирался Санька.

– Зря ты так говоришь. Мы шкафчик обыскали…

– Это мне мама дала, когда я в сад пошёл, – придумал он на ходу.

– Да-а? Ну, вот она придёт сегодня за тобой, мы у неё и спросим…

– А зачем вы будете спрашивать? – смотрел на Марину Петровну Сашка глазами-капельками, заострёнными к носу.

– Мы же должны знать правду… Или ты сам во всём признаешься?

Сашка поджал губу и отошёл в сторону. Как же тут признаешься, когда на тебя смотрит вся группа…

– Хорошо, молчи.

Сашка молчал. И молчание это было мучительным. Он заглядывал в окно и смотрел, не идёт ли по знакомой тропинке его мама. Нет ничего хуже, чем ждать своего наказания. Это Сашка понял в шесть лет. Да, это чувство зародилось в нём в тот самый момент, как и другое…

***

– Надежда Николаевна! – обратилась к матери воспитательница, как только она вошла в группу. – Здравствуйте! Вы Саше конфету давали с собой в сад?

– Конфету? – оторопела Александрова. – Какую конфету?.

Сашке хотелось сползти по стене, превратиться в маленькую крошку и забиться под половицу, чтоб никто и никогда его не нашёл, не заругал и не опозорил.

– Да, конфету. Дело в том, что у меня со стола пропала…

Мать не стала дослушивать её речь. Поняв, в чём дело, она схватила при всех Сашку за шиворот: «Такой маленький, а уже вор!»

«Я просто хотел сладкого! – вырвался сын и убежал к своему шкафчику за одеждой. – Мне так её хотелось! Ты даже не представляешь, как! Вот я и съел!»

Мать, озираясь на Марину Петровну и, пытаясь делать вид, будто она проводит с Санькой воспитательную беседу, тихим голосом ему говорила: «Если бы ты мне сказал… Если бы попросил… Да что одну… Я бы тебе три купила!» «А я просил! И никто не покупал! Вам всегда было некогда! Всегда не до меня! Вот и взял, что подвернулось!» – кричал Сашка в слезах, закутываясь в клетчатый красно-коричневый колючий шарф.

Он схватил листок бумаги, на котором целый день что-то рисовал, и выбежал на улицу.

***

Стоять в углу Саньке приходилось нередко. Этой экзекуции он подвергался постоянно и за любую провинность. А тут – такой серьёзный повод.

– Я куплю две большие конфеты, и ты отнесёшь их Марине Петровне! Понял? – орала мамка.

– Понял… – ковырял пальцем Санька обои.

– Поковыряй ещё мне!

***

Сад находился недалеко от места жительства Александровых, буквально через дом. Поэтому Сашка с Витькой частенько ходили туда без маминого сопровождения.

– На – конфеты, – вручила она Саньке те заветные «Фламинго». – Извинишься и отдашь! Запомнил?

– Запомнил!

– Или мне пойти с тобой?

– Не-е, мам, зачем? Я сам… – уговаривал Сашка мать, в то время, как в его голове уже зрел план.

Бунтарская душа никак не могла успокоиться. Сладости ему приходилось видеть нечасто, а тут такая удача – сразу две большущие конфеты! Аж с ладошку! Сашка покрутил их в рукавицах и убрал в карманы. «Витька, ну чего ты там телишься? Догоняй!» – кинул он брату. Витька тащился сзади и, как обычно, немного поднывал: «Вот из-за тебя нам вчера всем попало. Опять мамку разозлил… Ты конфеты-то отдай… Сразу… Не забудь».

Все планы, которыми Санька только что хотел поделиться с братишкой, засели у него где-то в глубине души и остались не раскрытыми, потому как Сашка понял – Витьку брать к себе в команду нельзя – всё дело запорет. «Иди давай в свою группу. До вечера», – скомандовал Саня.

Внутренний голос не переставал вести разговоры. Он постоянно спрашивал Сашку: «Ну вот отдашь ты эти конфеты сейчас Марине Петровне… Ещё раз напомнишь всем о своём проступке. Унизишь себя прилюдно. И что? Зачем? Ведь можешь просто взять и съесть их. И всё. И никакого больше позора. Удовольствие да и только!»

Сашка остановился перед крыльцом, освободил конфеты от обёрток и запихал обе в рот. Приятная слабость пролилась по его телу и на секунду он почувствовал себя одной большой конфетиной «Фламинго». «Тфу!» – выплюнул он длинные шерстинки от шарфа и чуть не закашлялся до тошноты. Санька поднялся на несколько ступенек и задумался: «А вдруг воспиталка спросит, не принёс ли я ей «Фламинго»..? Хотя нет… С чего бы это…»

Просчёт шестилетнего сорванца был верен: в саду ни о чём не спросили, и всё шло своим чередом. А вот вечером… Вечером произошло то, что перевернуло всю Сашкину жизнь напрочь…

***

Надежда Николаевна только вернулась с организационного собрания, где её отчитали по всем правилам и категориям. Многодетная мать, у которой ребёнок вор, позорит общество, а, значит, и все остальные её дети – такие же.

Раскрасневшаяся и нервная, она ждала Сашку на улице.

– Ну что – отдал? – первым делом спросила она.

– Да, отдал, – врал в упор, не моргая, Сашка.

– И извинился? – вела его за руку мать.

– Да, извинился! – прибавляя уверенности в голосе, говорил сын.