Вкус греха
Шрифт:
— Отличный денек для прогулки, — ответила Мирабелла.
Отличный денек, чтобы провести его на природе.
Свежий воздух и солнышко влияли на нее лучше, чем лекарства и отдых, вместе взятые. Когда они оба уселись и двуколка двинулась в путь, Мирабелла с облегчением вздохнула.
— Необыкновенная погода. Совершенно необыкновенная. Спасибо, Вит.
— Мне это в удовольствие. — Он улыбнулся уголком рта и крепче взялся за поводья.
В этом Мирабелла очень сомневалась: вела она себя пока что далеко не любезно. Всем иногда нужно выпустить пар. Но если вспышка гнева ничем не оправдана, нужно потрудиться объяснить
Все равно она подождала, пока они отъедут от дома на приличное расстояние, набралась смелости, повернула голову в его сторону и заговорила.
— Я бы хотела… — Она откашлялась и устремила взгляд на его плечо. — Я бы… хотела… — Она снова откашлялась.
Вит нахмурился.
— Ты что, простудилась, чертовка?
— Я?! — уставилась на него Мирабелла. — Ох… Ох, нет. Я… — Ей удалось сдержаться и не закашлять снова. — Просто я…
— А похоже, что простудилась.
— Нет, нет…
— Когда мы вернемся, пусть кухарка приготовит тебе чашку ее специальной настойки, той, что от насморка. Она творит чудеса и при ангине.
— Я в порядке, Вит, честно.
«Это ненадолго, — подумала Мира, — если домашние и прислуга решат, что я не только покалечилась, но и подцепила простуду». Из-за того, что Вит смотрел на нее так, как будто всерьез боялся заразиться, она сделала глубокий вдох и — боже правый, она ничего не могла с собой поделать! — откашлялась и четвертый раз.
— Я хочу извиниться за то, что произошло в библиотеке, — поспешно начала Мирабелла. — Ты… был очень добр ко мне, и вместо того чтобы сказать спасибо, я… — «грозилась поколотить тебя тростью твоей же прапрабабушки», мысленно произнесла она, — повела себя непростительно враждебно. Когда мне не по себе, я становлюсь раздражительной. Признаю, что лодыжка все еще болит. Я не говорю, что это оправдывает мое поведение…
— Ничего страшного, чертовка. Извинение принято. Она помолчала немного, затем спросила:
— И все?
— А что ты ожидала услышать?
— Ну, я думала, ты будешь смаковать это, — ответила она, слегка удивившись.
— Несколько дней назад я бы так и сделал, — признался он. — Но у нас договор, если ты помнишь. Почему ты не торопилась с извинениями?
Ей с трудом удалось сдержаться и не заерзать на сиденье.
— Я не хотела, чтоб у тебя появился повод оставить меня дома.
— Обычно я не отвечаю на извинения сарказмом, — сказал он возмущенно.
— Конечно, нет. — Она поспешила согласиться. — Я боялась, что если я расскажу про боль в лодыжке, ты не разрешишь мне пойти с тобой.
— И решила скинуть камень с души, когда мы отъедем на безопасное расстояние от Хэлдона?
На этот раз она все-таки заерзала.
— Именно.
— Я так и думал.
Она осмелилась взглянуть на него.
— Значит, ты не злишься?
— Нет, не злюсь. Если честно, я рад, что своим поступком ты заслужила прощение.
— Что-что?
— Я сам должен принести извинения, — стал объяснять он. — И после того, как я столь великодушно, столь самоотверженно, столь…
— Я уже поняла, Вит.
— …столь терпеливо принял твои извинения, тебе ничего не остается, как принять мои, иначе тебя сочтут мелочной
и злопамятной.— Странноватая у тебя логика.
— Но, если задуматься, — железная.
— И такая же неоспоримая, если не забивать голову и согласиться с тобой, что я и сделаю. — Она повернулась на сиденье, чтобы посмотреть на него. Теперь, когда с извинениями покончили, ей стало уже не так трудно смотреть ему в глаза. — За что ты просишь прощения?
— За то, что заставил тебя шпионить за Кейт, — сказал он, к ее удивлению, серьезно. — Я не должен был этого делать.
— Да, — спокойно согласилась она. — Не должен.
— Мне жаль.
Ее губы изогнулись в улыбке.
— Может, тебе жаль только потому, что подозрения не оправдались?
— Я что-то не припомню, чтобы пытался анализировать твои извинения, — выкрутился он и сосредоточился на дороге.
— Ты спросил, почему я медлила с ними, — заметила она.
— После того как принял их.
— Ты прав, — засмеялась она и откинулась на подушки. — Сейчас это все равно не важно. Извинения приняты, Вит. Хотя, если мы начнем извиняться за каждый проступок, это добром не кончится. Нам просто не о чем будет поговорить.
— Есть в этом доля правды. — Вит задумался. — Давай договоримся не извиняться за то, что было до приезда гостей.
— А я должна буду просить прощения за то, что тебе досталось от матери? — Она лукаво улыбнулась. — Потому что ничуть об этом не жалею.
— Пожалела бы, — сказал он с самодовольным видом, — если бы я осуществил свою месть.
— Раз ты в этом так уверен, то мне не нужно извиняться. Это было бы излишне. — Она хлопнула ладонью, затянутой в перчатку, по ноге. — Как ты собирался мне отомстить?
Вит покачал головой.
— Не думаю, что тебе следует знать. Неизвестно, как долго продлится наше перемирие, поэтому я не стану раскрывать карты.
Мирабелла терпеть не могла, когда ее не посвящали в тайны, — она же, как никто другой, умела хранить их, — и поскольку этот секрет имел к ней прямое отношение, тем более невыносимым становилось пребывание в неведении. «Придется приложить в два раза больше усилий, чтобы выведать его», — решила она.
— Давай так, — начала она, — я скажу, что мне жаль…
— Только тебе не жаль.
— Да, зато ты будешь знать, что мне было бы жаль, а это одно и то же, — резонно заметила она. — Но сначала ты должен пообещать, что расскажешь мне о том, что задумал.
— Последние два дня я только и делаю, что соглашаюсь, — засмеялся Вит.
— Ничего не поделаешь, — небрежно обронила она. — Ну, так как?
Он молчал и думал — это вполне понятно, затем все еще думал — это можно простить, продолжал размышлять — а это уже раздражало. И наконец решил:
— Нет. Нет, я не согласен. Какая наглость!
— Почему нет? — спросила она.
— Не хочу, — ответил он, пожав плечами.
— Не упрямься, Вит. По-моему, наш договор запрещает это.
— Конечно, нет. Но тебе запрещено упрекать меня в упрямстве.
«Так оно и есть», — призналась она себе, но вслух сказала:
— Смешно!
— Может, и так, но опять же, тебе запрещено упоминать об этом. — Он перекинул поводья в одну руку и задумчиво потер подбородок. Глаза его ярко блеснули. — Вообще-то, если подумать, то я могу сказать или сделать что угодно, и пока это напрямую не оскорбляет тебя, ты не сможешь ответить мне тем же.