Вкус манго

Боли я не чувствовала — возможно, дело было в онемении после долгих часов в путах. А вот ноги подкосились. Я рухнула на землю, а парни вытерли кровь с мачете и зашагали прочь.

Веки слипались, но я видела, как юные мятежники дают друг другу пять; слышала их смех. Помню, что, прежде чем перед глазами потемнело, я думала: «Кто такой президент?»

ГЛАВА 4

Голова как бетонная… Я открыла глаза, но закашлялась еще до того, как зрение сфокусировалось. Подняв руку, чтобы прикрыть рот, я почувствовала кровь, теплую и липкую. «У меня нет рук», Я вспомнила я, похолодев от ужаса, но запаниковать не успела: живот свело от боли.

— Что со мной случилось? — спросила я вслух. Никто не ответил.

Подняться без помощи рук оказалось тяжело. Я перекатилась по земле, встала на колени, потом, шатаясь, поднялась на ноги. Сперва я обошла пустырь по кругу, не зная, в каком направлении двигаться. Потом ощущения восстановились окончательно. Я услышала громкий треск костра, его всполохи за деревьями осветили мне путь.

Прижимая обрубки к животу, я начала механически переставлять ноги. Хотелось сбежать подальше… подальше отсюда, подальше от этой деревни. Я не сомневалась, что мне устроили засаду. Что за манговыми деревьями караулят юные мятежники, готовые меня подстрелить. Ковыляя к футбольному полю и кустам, что росли за ним, я ждала, что вот-вот услышу свист пули, рассекающей воздух.

Однако выстрелов не было, и робкие шаги превратились в бег. Вскоре я уже не слышала ни громкой музыки, ни рева пламени, ни воплей мятежников. Кусты приветствовали меня негромким стрекотом кузнечиков.

Сил не осталось, но я бежала до тех пор, пока не добралась до пруда, освещенного полной луной. На берегу я опустилась на колени. Прижав изуродованные руки к животу, я долго пила прохладную освежающую воду.

Напившись, я села и оглядела себя. Блузка с юбкой порвались, измазались в грязи и в крови. Я вытянула руки, чтобы осмотреть раны. Вместо кистей осталась лишь толстая корка засыхающей крови. Я внезапно поняла, что мне больно: острая, стреляющая боль текла и к плечам, и к животу. Мне было плохо — плохо, как никогда в жизни, это уж точно. Я закрыла глаза, чтобы не видеть ран, затем окунула предплечья в воду, надеясь, что это облегчит страдания. Не облегчило. От сильной, ошеломляющей боли подкатила дурнота, и я поняла, что теряю сознание.

Я лежала на траве и твердила себе: «Не отключайся!» Не закрывая глаз, я медленно сделала несколько глубоких вдохов и подумала о своих родных, о маме с папой. Они уцелели? Мятежники до них не добрались? Потом я подумала о своей судьбе и услышала голос. «Ты выживешь, — сказал он. Ж Ты выживешь».

Когда дыхание пришло в норму, а голова перестала кружиться, я села и огляделась по сторонам. У пруда валялись корзины с бельем для стирки. «Деревенские жители вещами не разбрасываются, — подумала я. — Их что-то напугало. Наверное, выстрелы мятежников». Я медленно поднялась и доковыляла до плетеной корзины. Рыться в ней пришлось правой ступней. Белье было влажным, но меня это не остановило. Я вытащила предмет, в лунном свете казавшийся длинной синей юбкой вроде саронга, попыталась обернуть ткань вокруг бедер, но без рук ничего не получалось. Юбка выскользнула и упала на землю.

Выпрямив спину, я подняла юбку, подцепив ее пальцами ног, и на этот раз обмотала ею изувеченные руки. Потом отыскала тропку и сразу побежала через кусты дальше.

Сельская местность в Сьерра-Леоне испещрена тропами, которыми сельские жители ходят из дома на фермы, к прудам мыться и в другие деревни. Я видела, что эта тропа уводит меня от Манармы, но куда именно, не знала.

Через какое-то время я замедлила бег до размеренных шагов и закричала:

— Йа Мари, па Али, это я, Мариату!

Я надеялась, что дядя с тетей сбежали от мятежников и прячутся в темных зарослях кокосовых пальм, деревьев манго и авокадо.

— Помогите! — громко умоляла я. Отвечали мне лишь кузнечики и совы, замолкавшие, стоило мне приблизиться.

Тропка привела меня к заброшенному фермерскому дому. Судя по виду, поля не обрабатывали как минимум один сезон.

Территория заросла сорняками — высокая трава колыхалась на ночном ветру. Ферма была хорошим знаком. Она означала, что поблизости деревня. И помощь. Облегчение быстро сменилось страхом.

Вдруг мятежники добрались сюда раньше меня? Сделав еще несколько глубоких вдохов, я заставила себя войти в дом.

Лунный свет лился сквозь прорехи в тростниковой крыше. У стены стояла длинная скамья, и я позволила себе на нее опуститься. Я закрыла глаза и отключила все мысли, снова и снова повторяя про себя: «Я жива. Я не погибну».

Не знаю, спала я по-настоящему или нет. Из забытья меня вырвало шипение. Вскинув голову, я увидела угольно-черную кобру. Она свернула длинное тело прямо под скамейкой, подняла большую голову и, высунув раздвоенный язык, тянулась ко мне.

Я медленно встала со скамьи и попятилась. Уже у двери я увидела, что кобра втянула голову, и удивилась.

— Почему ты не захотела на меня напасть? — спросила я змею. — Ты почувствовала мою боль?

Кобра посмотрела на меня, охваченную страхом и любопытством, потом отвернулась.

Тогда я пустилась бежать и мчалась прочь, пока не вернулась на тропу. Стоило мне позвать Мари и Али, как появилась еще одна кобра, на этот раз растянувшаяся поперек тропы.

Я встала как вкопанная. Бабушка как-то сказала мне, что у каждого человека есть как минимум один дух-покровитель. А если человек хороший, таких духов два или три. Зачастую это умершие родственники, вроде деда или Сантиджи, и приходят они в обличье зверя, птицы или рептилии. И вот мне встретилась вторая кобра за ночь. Я не сомневалась, что это неспроста.

— Что ты делаешь?! — вне себя от досады заорала я на кобру, которая преграждала мне путь, не позволяя идти дальше. — Если ты дух моего ангела-хранителя, пожалуйста, отползи в сторону и пропусти меня.

Змея не шелохнулась. Полная решимости, которой я раньше за собой не знала, я ринулась в темный кустарник. Сквозь лиственный полог лунный свет не просачивался, и я спотыкалась о камни и высокие извилистые стебли травы, но, упав, каждый раз вставала. Сделав крюк, я вернулась на тропу далеко от места, где видела змею.

Я брела, пока солнце не начало подниматься и от деревьев не потянулись длинные тени. Я старалась не сбавлять шаг, надеясь добраться до какой-нибудь деревни раньше мятежников, но вздрагивала при каждом звуке. Стоило ухнуть сове или мелкому зверьку хрустнуть веткой, мне представлялось худшее: мятежники засели в кустах вокруг меня, играют со мной, внушают, что бояться нечего, а потом убьют. Я понимала, что дело в разыгравшемся воображении, и корила себя: «Нет здесь больше никаких кобр. И мятежников нет».

Наконец впереди показалась поляна с маленьким озерцом. Я прибавила шагу, потому что очень хотелось пить и есть. «Доберусь до озера — попью воды и поем фруктов с дерева», — думала я. Еще хотелось развязать ткань и осмотреть раны. Но стоило приблизиться к поляне, из-за кустов выскочили две собаки, черная и коричнево-белая. Такого лая, как у черной собаки, я прежде не слышала. Она рвалась вперед, словно собиралась прыгнуть на меня, слюна рекой текла у нее изо рта.

В каждой деревне жило множество собак. Определенных хозяев у них не было, но все их подкармливали, а дети возились со щенками. В дома собак не пускали: стоило им сунуться внутрь, женщины тотчас их прогоняли. Зато собаки ходили с нами на ферму и увязывались за детьми, когда мы выбирались поиграть. Моим любимцем в Магборо был беспородный рыжий Тигр, хотя он доводил меня до белого каления, вечно цапая за лодыжки.