Вкус пепла

— Простите! Я не сразу поняла, что это вы.

Шарлотта не знала, что ответить, и только крепче прижала к себе Альбина.

— Я искренне соболезную… — пробормотала Кристина, неловко переминаясь с ноги на ногу, словно ей сейчас хотелось быть где угодно, но только подальше от гостьи.

«Неужели теперь все будут так?» — подумала Шарлотта.

Неужели люди начнут сторониться ее, как прокаженную? Будут шептать за спиной и показывать пальцем: «Вот та женщина, у которой убили дочь». И все будут избегать ее взгляда. Наверное, они это от ужаса, оттого что не знают, как себя вести, а может быть, в них говорит безотчетный страх, что трагедия передается, как заразная болезнь, и может перейти на них, если подойти слишком близко.

— Шарлотта? — послышался из гостиной голос Эрики, и Кристина с облегчением воспользовалась этим как поводом удалиться.

Медленно и нерешительно Шарлотта подошла к креслу, в котором Эрика устроилась, чтобы покормить Майю. Эта сценка произвела на нее впечатление чего-то очень знакомого и в то же время очень далекого. Сколько раз за последние месяцы она входила сюда, как сейчас, заставая все то же зрелище, но эта мысль тотчас же вызвала у нее перед глазами образ Сары. В последний раз она приходила сюда с Сарой. Разумом она знала, что это было совсем недавно, в прошлое воскресенье, но эта мысль была за пределами ее понимания. Она, как сейчас, видела перед собой скачущую на белом диване дочь с развевающимися рыжими волосами. Она вспомнила, как сделала ей замечание, резко велела прекратить. Из-за такой ерунды! Ну подумаешь, попрыгала бы девочка на диване, ничего бы от этого не случилось. От всплывшей картины у нее подогнулись колени, но Эрика вовремя вскочила и помогла ей сесть в кресло напротив. Майя подняла возмущенный крик, когда у нее изо рта вырвали сосок, но Эрика, не обращая внимания на протесты малышки, посадила ее в детский стульчик.

И тогда, очутившись в объятиях Эрики, Шарлотта наконец решилась сформулировать мысль, засевшую в подсознании с того дня, когда полицейские пришли сообщить ей о смерти Сары:

— Почему они не забрали Никласа?

~~~

Стрёмстад, 1924 год

Он как раз закончил работу над цоколем, когда мастер крикнул, чтобы он вышел из каменоломни. Андерс вздохнул и нахмурился: он не любил, когда его заставляли отрываться от работы, однако тут, как всегда, пришлось подчиниться. Бережно сложив весь инструмент в стоявший возле скалы ящик, он отправился узнавать, зачем его позвал мастер.

Толстый начальник нервно крутил пальцами усы.

— Что ты там такое натворил, Андерссон? — спросил он полушутливым-полуозабоченным тоном.

— Я? А в чем дело? — вопросом на вопрос ответил Андерс и, удивленно посмотрев на мастера, стал снимать рабочую спецовку.

— Звонили из конторы. Сказали, чтобы ты туда явился, и хлопнули трубку.

«Какого черта!» — мысленно выругался Андерс. Неужто в последнюю минуту решили что-то поменять в статуе? Ох уж эти архитекторы, художники так называемые, или как их там еще! Никакого понятия у них нет! Меняют, сидя в кабинете, эскиз и воображают, что каменотес может переделать свою работу с такой же легкостью. Не понимают они, что он в соответствии с первоначальным чертежом наметил линию раскола и уже исходя из нее определил места, где вбивать клинья. Любые исправления в чертеже означали для него полное изменение всего плана работы, а это могло привести к тому, что камень треснет и весь проделанный труд пойдет насмарку.

Но Андерс знал также, что возражать бесполезно. Все решает заказчик, и для заказчика он — бессловесный раб, его дело только выполнить всю черную работу, которую тот, кто нарисовал эскиз статуи, не мог или не хотел делать сам.

— Ладно, схожу к ним и узнаю, что им надо, — со вздохом сказал Андерс.

— Ничего, может быть, это только небольшое изменение, — в виде исключения посочувствовал ему мастер, отлично понимавший, чего боится каменотес.

— Поживем — увидим, — ответил Андерс и побрел в контору.

Вскоре он уже смущенно постучался в нужную дверь и вошел. Кое-как вытерев грязные башмаки, он увидел, что толку от этого мало, поскольку одежда его насквозь пропитана пылью, а руки и лицо грязные. Но раз они вызвали его без предупреждения, то пускай принимают таким, как есть. Утешая себя этой мыслью, он вошел следом за приказчиком, который его встретил у входа, в директорский кабинет.

Быстрым взглядом окинув помещение, он почувствовал, как у него упало сердце. Он тотчас же понял, что речь пойдет не о статуе, а о гораздо более серьезных делах.

В кабинете кроме Андерса находились три человека. За письменным столом он увидел директора, в углу комнаты, угрюмо уставясь в пол, сидела Агнес, а третий, незнакомый человек, поглядывал на него с плохо скрываемым любопытством.

Не зная, как ему следует себя вести, Андерс сделал несколько шагов к середине комнаты и встал, вытянув руки по швам, почти по стойке «смирно». Что бы ни случилось, он встретит это как мужчина. Рано или поздно это неминуемо должно было произойти, и Андерс только жалел, что ему не пришлось выбирать, когда и где быть этому разговору.

Он попытался поймать взгляд Агнес, но она не подымала глаз, упорно продолжая смотреть в пол. У него сердце заныло от жалости к ней. Ведь ей это, наверное, ужасно тяжело пережить. Но главное, чтобы они были вместе, и когда первые порывы бури улягутся, начнут вдвоем строить свою жизнь.

Андерс отвел взгляд от девушки и спокойно посмотрел на человека за письменным столом. Он ждал, чтобы первым заговорил отец Агнес. Молчание тянулось довольно долго, прежде чем тот взял слово, и, пока оно длилось, стрелка часов ползла нестерпимо медленно. Наконец Август заговорил холодным тоном, в его голосе слышался металл.

— Я узнал, что ты, оказывается, тайком встречался с моей дочерью.

— Да, обстоятельства заставили нас таиться, — спокойно ответил Андерс. — Но мои намерения в отношении Агнес всегда были честными, — продолжал он, не отводя взгляда.

Ему показалось, что на секунду в глазах Августа промелькнуло удивление. Вероятно, он не ожидал такого ответа.

— Вот как! — Директор откашлялся, стараясь выиграть время, чтобы решить, как ему принять такое заявление. Затем на него снова накатила злость.

— И как же ты себе это представлял? Богатая девушка и бедный каменотес. Неужели ты так прост, что считал это возможным?

Перед холодным тоном, каким это было сказано, уверенность Андерса пошатнулась. Неужели он действительно слишком прост? Его решимость была поколеблена под натиском презрения, которое сквозило в голосе противника, и он вдруг сам осознал, как глупо звучало его заявление. Конечно же, с самого начала было ясно, что это невозможно. Он почувствовал, как его сердце беззвучно разбилось, и в отчаянии попытался поймать взгляд Агнес. Неужели это конец всему? Неужели он больше никогда с ней не встретится? Но она по-прежнему не поднимала глаз.

— Мы с Агнес любим друг друга, — промолвил он еле слышно, и сам понял, что это прозвучало как последнее слово приговоренного к смерти.

— Я гораздо лучше, чем ты, мальчишка, знаю свою дочь. И даже гораздо лучше, чем она думает. Я, конечно, избаловал ее и, возможно, позволял ей больше вольностей, чем следовало, но я знаю также, что она — девушка с большими амбициями и никогда не согласилась бы связать свое будущее с простым рабочим.

Эти слова обожгли Андерса огнем, он хотел закричать, что это не так. Ее отец описывал совсем другую Агнес, непохожую на ту, которую он знал. Она была доброй и нежной, а главное, любила его так же сильно, как он ее, и, конечно же, готова пойти на любые жертвы, лишь бы им быть вместе. Усилием воли он попытался заставить ее поднять глаза и сказать отцу, что она думает на самом деле, но девушка осталась сидеть молча, с неприступным видом. И тут земля под ним зашаталась. Сейчас он не только терял Агнес. Андерс хорошо понимал, что в сложившихся обстоятельствах ему придется расстаться и со своей работой.