Вкус соли на губах (СИ

Блум вздрагивает и отстраняется от подруги. Стелла сидит на кровати, лихорадочно сжимая одеяло. Ее глаза бегают туда-сюда.

– Беливикс… Съел. Всех. Нас. Вы вырвались. Я нет, - вздыхает солнечная фея.

– Стелла… - Блум неловко подвигается обратно.
– Но ты же сейчас здесь.

– Сейчас да, а утром уже не буду, - хмыкает фея.

– Как я могу помочь тебе, Стелла? Что могу сделать?
– Блум обнимает лучшую подругу, потому что понимает, как же по ней соскучилась за это время. По ней, а не по той девочке, которая заняла ее место.

– Ничем ты не поможешь мне, Блум… - усмехается солнечная фея. Принцесса Домино непонимающе хмыкает.

– Тогда зачем ты просишь меня о помо…

– Блум, - Стелла легко высвобождается из ее объятий.
– Ты просто должна знать… Мы освободили чудовище. Даже Сиреникс с ним не сравнится.

В спальне огненной феи наступает тишина. Ни смеха, ни шепота, ни плача. Только луна мягко освещает пол, устланный светлым ковром. Блум не шевелится, а Стелла тихонько дышит.

– О ком именно ты говоришь?

– О Мификсе, - Стелла вдруг хватается за горло, словно пытаясь стащить с него чьи-то пальцы.
– Вот черт, он душит меня, Блум! У него теперь есть руки…

– Стелла… - Блум отчаянно вглядывается в шею подруги, освещая ту своим пламенем, но не видит там ничего.

– Блум, сначала он кажется троллем. Безумным, который… Который несет чушь. Но внутри на самом деле скрывается чудовище. Ах, Блум, нам очень повезет, если он себя никому не явит. Знаешь, почему мы еще в безопасности? Потому что у нас есть Блумикс! Блум… - глаза Стеллы расширяются от ужаса, когда ее вдруг обхватывают бирюзовые крылья и затягивают в никуда.

Блум тянет руки и кричит, но ничего нет, только вокруг звучит странная музыка и слышится смех. А потом она резко просыпается, тяжело дыша. Только сон. Только сон. Но… На душе Блум отчаянно скребутся кошки. А Алфея спит, словно младенец.

***

Иногда он о ней думает. Не любит размышлять, что было бы, но мысли порой крутятся вокруг нее, той, которая уже потеряна навсегда. Иногда он сворачивается в клубок там, где его никто не может найти, глядит на черное небо Бескрайнего, не опороченное звездами, и думает, что было бы, если бы она была жива.

Пусть Дракон бы и сотворил свою задумку, но не сделал ее планетой, а закинул в антимир, оставил бы ее с ним. Что тогда было бы?

Безусловно, они бы любили. Он был бы трансформацией, через которую, словно через контрольный пункт, пачками мчались бы крылатые девушки: счастливые, мокрые и довольные. Он наблюдал бы, как на их хорошеньких личиках постепенно расцветали бы гримасы ужаса, ласкал их души и сводил их с ума. А она?

Она бы терпела, а потом кричала. С каждой новой девушкой, пусть даже у них бы с феями ничего и не было. Омега кричала бы, шипела разъяренно. Нет ничего прекраснее, чем увидеть древнюю змею в ярости, нет ничего прекраснее и опаснее, потому что тогда яд бусинками пляшет на ее языке, глаза сверкают, хвост бьет по воде и по земле. И все вокруг покрывается толстым льдом, который просто так не растопишь.

Он лукаво бы улыбался, пока она вопила, а потом подплывал к ней и сплетался бы с ней хвостом. Она бы отталкивала, она бы бросалась прочь, а он еще неделю по времени Магикса ловил бы ее по всему Бескрайнему, пока наконец не прижал бы где-нибудь в бурном течении и не вошел насильно. Она бы вырывалась, она бы пыталась ускользнуть, она покрывала бы его такими выражениями… Пока не сдавалась бы и не брала контроль в свои руки. Он вел, но на самом деле вела его она.

А еще они точно сбегали бы в Магикс. Гуляли среди людей, влезали в высшее общество. Он знает ее настолько хорошо, что точно может сказать, какую внешность она бы приняла. О, такую женщину желали бы все мужчины. Бледная кожа, до невозможности алые губы и черный волос. И не длинная грива, которую отращивают многие человеческие девушки. Омега носила бы короткое каре, подчеркивающее то, что именно она правит балом, ее желают.

И она точно бы пришлась по вкусу Валтору.

Омега была бы светской львицей и не вылезала с дорогих вечеринок. Дорогие вина, влиятельные люди, высшее общество - ее среда обитания. Змея собирала бы сплетни, но никогда не сплетничала бы сама.

Она стояла бы на балконе и курила сигарету. Тонкую, длинную, с едва различимым ароматом. Курила, выдыхая струйку дыма и ради интереса тут же замораживая ее длинным ногтем. Дым превращался бы в тонкий лед, рассыпаясь в воздухе и опадая куда-то вниз.

Он подошел бы сзади и обнял ее за талию, плавно спускаясь до бедер и поглаживая упругие ягодицы, спрятанные под тканью длинного красного платья с эффектным вырезом, открывающим стройную ногу. Она резко бы развернулась и отвесила ему звонкую пощечину.

Он, оторопев, спросил бы: за что? А она закричала бы, что он не смеет трогать ее. Он удивился бы: почему? А она бы ушла с балкона.

Позже он нашел бы ее на кожаном диване, где она держала бы бокал с дорогим красным вином, которое совершенно ее не брало. Древние не пьянеют - Древние всегда трезвы, как стеклышко.

Он присел бы рядом, но она демонстративно отодвинулась бы прочь.

– Почему ты меня избегаешь?
– спросил бы он.

– Подумай сам!
– она говорит это так яростно и так красиво. Без визгов и воплей, присущих этим несовершенным человеческим созданиям. Черт подери, шикарная женщина, но она сейчас злится на него, а он только гадает, что же такого сотворил.
– Может, вспомнишь, как танцевал с ней? Может, вспомнишь, как она положила голову тебе на плечо?
– Омега бушует, а Сиреникс понимает.

Дочь мэра, которая весь вечер вертелась вокруг него. Дочь мэра, чьи мысли он знал еще до того, как считал ее душу. Дочь мэра, которая оделась в самое дорогое платье, накрутила кудри в лучшем салоне, готовилась целый день, а теперь эффектно блистала золотистым загаром, прекрасными формами и жгучими зелеными глазами. Дочь мэра, которая никогда не затмит Омегу. Дочь мэра, которая сегодня вечером с треском проиграла титул самой красивой женщины.

Она увивалась рядом, она хотела, чтобы он ее пригласил, она хотела разделить с ним постель. Она же сама взяла его и повела на танцпол, она же положила голову ему на плечо, и…

И он держал ее со своей привычной манерой, так, что она растаяла окончательно, но так, чтобы дать понять: между ними ничего сегодня не будет.

Сиреникс понимал бы, что Омега злится. Но в долгу не остался бы.

– И потому ты весь вечер не вылезала из объятий того сына миллиардера?
– он шипел медленно, растягивая слова, а значит злился.
– Назло мне?

Она смотрела бы на него своим пронзительным взглядом и ничего бы не отвечала.

– Я хотя бы не легла с ним в постель!