Вкуснотища

Джозеф занял место у бара и заказал пиво. Нетвердо стоявшая на ногах брюнетка — Джозеф вспомнил, что уже видел ее среди полицейских, патрулирующих улицы Чайнатауна, — неуклюже швырнула перед ним список песен, которые можно было спеть под караоке, и приказным тоном велела выбрать одну из них. В подобном месте, где у всех есть «пушки», лучше делать то, что вам говорят. Джозеф кивнул и принялся просматривать список, пока не выполнят его заказ.

Наконец принесли пиво, а также стакан со льдом и глубокую пластмассовую тарелку, доверху наполненную маленькими красными шариками — li hing mui. Следуя местной традиции, Джозеф взял две кислые маринованные сливки, обсыпанные порошком насыщенного красного цвета, и опустил в запотевший от холода стакан. Потом осторожно залил фрукты пивом. Его движения были размеренными, потому что после подобной обработки из слив выделялось нечто, заставляющее пиво образовывать обильную пену.

Напротив за дальним столиком сидел дядя Сид, целиком сосредоточившийся на разговоре с помощником окружного прокурора. Сид пытался выяснить, существует ли какой-нибудь способ поймать Джека Люси и его лас-вегасскую шайку на незаконном фиксировании цен, мошенническом сговоре или взяточничестве — в общем, на одном из тех самых нечистоплотных делишек, которые сам Сид повседневно проворачивал с благословения профсоюза. Сид надеялся найти союзников или, точнее сказать, кого-нибудь, кто отправился бы в бой вместо него. Джозеф заметил, что дядин собеседник, добродушного вида рыжеволосый мужчина с облупленным от загара носом, помотал головой. Сид отхлебнул большой глоток пива, понимающе кивнул и, по всей видимости, предпринял попытку зайти с другой стороны. До Джозефа донесся громоподобный голос дяди, перекрывший грохот караоке:

— Но это ведь наш остров!

Помощник окружного прокурора что-то пробормотал в ответ. Судя по тому, что Сид отвел глаза в сторону и стиснул зубы, Джозеф догадался, что ответ не совпал с его ожиданиями.

Джозеф жадно отпил ледяное, со сладковатым сливовым привкусом пиво и покачал головой. Насколько он разбирался в ситуации, поздно начинать кричать «это наш остров», когда этот самый остров украли у них еще несколько столетий назад. В свое время как британцы, так и французы безуспешно пытались стереть с лица земли Гавайское Королевство и наложить лапу на острова. Тогда они ушли несолоно хлебавши, столкнувшись с упорным сопротивлением свирепого народа, преданного своему монарху. И только набитым деньгами разбойничьим магнатам из Соединенных Штатов удалось с ними справиться; эти варвары не стали утруждать себя всякими там военными судами и снаряжением армии — они просто-напросто разложили Гавайи изнутри, прибегнув к подкупу.

В 1985 году король Дэвид Калакауа, пьяница и бабник — земное воплощение бога-кабана Камапуа’а, — подписал взаимное соглашение с Соединенными Штатами, согласно которому сахарные и ананасовые магнаты получали право поставлять гавайские товары на материк по исходной цене, без налогов и пошлин. Денежные мешки из Сан-Франциско и других американских городов ожидали такого поворота событий, так что предусмотрительно завладели обширными участками земли, причем большую часть приобрели непосредственно у самого короля.

Несколько лет спустя король Калакауа продлил действие соглашения и взамен позволил правительству США построить военно-морскую базу в заливе Перл-Харбор. Это послужило началом гибели Гавайского Королевства. Не прошло и десяти лет, как сельскохозяйственные магнаты Клаус Спрекелс и Сэнфорд Б. Доул, сахарные и ананасовые короли, финансировали восстание против монархии и призвали военно-морские силы США якобы для «защиты американских интересов».

17 января 1893 года королева Лилиукалани под их давлением отказалась от трона, чтобы избежать кровавой бойни между исконными гавайцами и американскими моряками. Острова были насильно присоединены к территории США, а Доула назначили губернатором. Именно с тех пор американские интересы оказались незыблемыми на вечные времена. Если бы кто-нибудь спросил Джозефа, то он бы сказал, что эти интересы защищались за счет самих гавайцев.

Подвыпившая брюнетка протянула Джозефу микрофон и сказала, что теперь его очередь петь. Поскольку он хорошо владел гавайским, то выбрал местную песню. Певец из него был не ахти какой, поэтому он довольно неуверенно взял микрофон в руки, от всей души надеясь, что никто из сидящих в баре не станет особо прислушиваться к его исполнению.

Заиграла музыка, на экране вместе со словами замелькали картины диких тропических лесов и водопадов, и Джозеф запел своим высоким, грустным фальцетом классическую островную песню «Хи’илаве».

Возможно, его вокальные данные и уступали многим из присутствующих, но сама песня, с ее запоминающейся благозвучной мелодией и прекрасными словами о волшебном водопаде, взволновала Джозефа, и вскоре он заметил, что стал петь громче и гораздо увереннее, чем вначале. Музыка заглушила шум голосов, и в баре воцарилось молчание. Даже Сид, только что начавший предлагать свою личную поддержку, связи профсоюза и наличные деньги любым политическим устремлениям, которые могли быть у помощника окружного прокурора, замолчал и прислушался.

Внезапно в крошечном баре на маленьком острове, затерявшемся посреди самого большого океана в мире, Джозеф всем телом ощутил связь с этим временем и этим местом. Его переполнила идущая из глубин души ностальгия, которую он не мог назвать иначе как прочувствованностью.

Она проникла в его пение и взволновала сердца всех, кто находился в баре в эту минуту. Джозеф видел ее отблеск на лицах людей, когда пел. Даже каратист Майк, здоровенный детектив, за всю жизнь ни разу ни спевший ни одной ноты, прикрыл глаза и беззвучно проговаривал слова песни.

Когда Джозеф пропел последнюю строчку, бар взорвался криками одобрения и аплодисментами. Гарри, бармен, забрал у Джозефа микрофон и сказал ему, что его исполнение почти не уступает исполнению великого Израиля Камакавивоолу Джозеф улыбался, кивал и даже слегка покраснел, когда усаживался на свое место, затем добавил еще несколько li hing mui в стакан со льдом и медленно налил туда пиво.

Он никогда еще прежде не чувствовал себя большим гавайцем, чем сейчас.

9

При рождении ему дали имя Уолтер, но на улице он был больше известен как Лоно (так на Гавайях звали бога изобилия). Подобное прозвище он получил благодаря тому, что всегда был в курсе всех событий и слухов. Если он сообщал вам, что кто-то тайком имеет ваших шлюх, или положил глаз на ваш маленький кусочек наркоторговли, или полиция готовится немного пощипать ваш бизнес, то обычно оказывался прав.

Девочки Уолтера приходили к нему с докладом почти каждый час, сообщая обрывки слухов, подобранных там и здесь, рассказывая о людях, замеченных в определенных местах в определенное время. Так, всякие пустяки. Информация, от которой обычный человек отмахнется как от бесполезной или несущественной. Но для Лоно эти сведения служили крошечными кусочками большой и многослойной мозаики. Он умел как никто другой соединить все подробности как достоверной информации, так и сплетен и чрезвычайно точно воссоздать картину того, что происходило на опасных улицах Гонолулу.

Это умение — некоторые назвали бы его даром — оказывалось весьма полезным. Оно помогало Лоно и его девочкам держаться в стороне от неприятностей с конкурентами и полицией, всегда на шаг опережать бурю, которая вот-вот должна была разразиться. Он походил на те сигнальные маяки, предупреждавшие о цунами, которых так много было на Северном побережье. Благодаря Лоно вы получали хоть и минимальный, но запас времени, необходимый, чтобы успеть добежать до возвышенности, пока не нагрянула первая гибельная волна.