Владигор
Шрифт:
Старец замолчал, словно подбирая наиболее верные слова, и Владий невольно обратил внимание на его невыразимо печальные глаза.
— Мне выпала удивительная, необъяснимая судьба — жить в разных временах, но не считать своим ни одно столетие Истории… Рожденный три тысячелетия назад, я не знаю своего подлинного возраста. В одних мирах выпадало мне беспокойной жизни тридцать-сорок лет, в других — поболее, по полтора-два века. А вот здесь, в твоей эпохе, княжич, довелось прожить пока дольше всего — триста семнадцать лет. От меня не зависят ни сроки, ни то, где окажусь в следующий раз. И не спрашивай, по чьей прихоти… Я называю это волей богов, поскольку за все время своих скитаний не сумел найти более вразумительного
Владий ошеломленно выдохнул:
— Может, ты и есть бог? Бог-скиталец!.. Говорят, он бродит по земле, помогает притесняемым и нищим, вершит справедливый суд над людьми.
— Нет-нет, — быстро возразил Белун. — Что за бог, который не ведает своего пути? Бог, который отнюдь не всесилен и подвластен кому-то, кого никогда не видел?
— А есть еще такие, как ты?
— Верю, что должны быть. Но пока не встречал…
— А твои собратья чародеи?
— Все они принадлежат этой эпохе и никогда не скитались, как я, в иных мирах. Они, безусловно, великие маги и достойно представляют в Поднебесном мире могущество своих богов. Мы вместе способны на многое. Однако грядет совсем иная эпоха, о которой даже они пока не догадываются… Впрочем, оставим это, — неожиданно резко оборвал себя чародей. — Так ты понял, хотя бы приблизительно, единство и различия, составляющие основу Времени?
Княжич, еще раз посмотрев на оплетенный ремнем посох, неуверенно кивнул. Потом спросил:
— Ты упомянул об иных мирах, Учитель. Далеко они от Синегорья?
— Как посмотреть — и невыразимо далеко, и совсем рядом. Они в том же потоке Великого Времени, а некоторые из них даже совпадают с Поднебесным миром и очень во многом — да почти во всем! — на него похожи. Но ты не можешь видеть эти миры, как не замечаешь плывущую в густом тумане ладью, хотя она совсем рядом — в два весельных гребка можно догнать. Лишь изредка донесется вдруг приглушенный туманом голос или огонек пробьется… Тогда и понимаешь, что не один ты плывешь по великой реке Времени.
Учитель и ученик вернулись в оружейную комнату, где начиналось сегодняшнее занятие, и Владий собрался было вновь потренироваться в метании ножей, однако Белун остановил его:
— Я собирался позже объяснить еще кое-что… Но раз уж мы затронули столь серьезные вопросы и ты сумел их понять, то нет смысла откладывать. Я обратил внимание, как ты удивился недавно моим словам о близкой весне. Небось решил, что у старика с головой не все в порядке?
Улыбнувшись в ответ на страстные возражения юноши, он продолжил:
— Итак, с моей головой и с моим возрастом ты разобрался. А со своими годами тебе также все ясно?
Владий пожал плечами:
— Если забыть о том, что за пять дней я прожил пять лет… Во всем остальном, по-моему, годы как годы. Или нет?
— Ты очень давно не встречался со сверстниками иначе бы заметил, что выглядишь гораздо взрослее их. Осенью тебе исполнилось четырнадцать лет, а по твоему виду никто не даст меньше семнадцати. Конечно, сыграли свою роль отнюдь не детские испытания, через которые тебе пришлось пройти, и все же дело не только в них. У меня нет никаких доказательств, но я почти уверен, что здесь не обошлось без вмешательства Перуна. Он хочет, чтобы ты как можно раньше был готов к битвам, ожидающим тебя впереди.
— Что ж, тем лучше, — ответил княжич. — Мне самому не терпится схватить Климогу за бороду!
— Когда я понял, что времени у нас мало… В общем, прошлой осенью, последовав моему совету, чародейский синклит решил сгустить человеческое время в Белом Замке. В результате, сам того не замечая, ты приобрел огромную внутреннюю силу, ибо месяцы были сжаты магическими заклинаниями в дни и часы. Для чародеев это была неимоверно трудная работа, но мы с ней справились. А ты справился со своей задачей — впитал в себя такую
уйму знаний и навыков, что в других условиях простому смертному и за несколько лет не освоить.— Прости, Учитель, я не совсем понимаю тебя…
— Подожди, сейчас все станет ясно.
Белун снял со стены древний синегорский лук и колчан со стрелами.
— Нынче для наглядности мы уже использовали посох и ремень, теперь вот, пожалуй, это попробуем. Считай, что лук — человеческое время, которое назначено тебе прожить в Замке, а стрела — это ты сам. Натягивая тетиву, мы приближаем друг к другу противоположные концы лука, то есть — дни твоего пребывания в Замке. Затрачиваем большие усилия, но ведь они при этом передаются стреле, не так ли? Чем сильнее изогнется лук, тем больше внутренней силы получит стрела. И когда рука отпустит тетиву — лук мгновенно распрямится и стрела полетит в цель.
Владий ошарашенно молчал, пытаясь осознать услышанное. Объяснения Белуна были предельно просты и понятны. На какое-то мгновение он вновь ощутил себя ребенком, который только что выбрался из Заморочного леса и узнал правду о вычеркнутых из его жизни годах.
Чародей почувствовал его состояние и негромко произнес:
— Извини, сынок. Мы не могли сказать тебе о том, что решили сделать. Заклинания ненадежны, если человек знает об их сути. Его естество противится магии. В тебе к тому же очень живы были воспоминания о Заморочном лесе… Через три дня действие магических сил прекратится, твое человеческое время вольется в общий поток. Ты этого никак не почувствуешь, просто утром, выглянув из окна, увидишь самый разгар весны.
Владий, пристально посмотрев в глаза Учителя, спросил:
— Сколько лет прошло в Синегорье?
— Три года.
5. «…Имя ему Владигор!»
Чародей был прав: проснувшись на рассвете четвертого дня, княжич не ощутил в себе никаких перемен. Но за окном уже буйствовала весна! Яблоневый сад, разбитый во внутреннем дворике Замка, вскипал бело-розовым цветом, утреннее небо дышало прозрачной лазурью, и лишь заоблачные горные пики укрыты были седыми вечными снегами…
Однако эта радостная картина возрождающейся природы не вызывала ответного чувства в душе Владия. После памятного разговора с чародеем в оружейной комнате он по-новому смотрел на окружающий мир — уже без наивного ребяческого удивления и восторга, но так, будто постоянно ждал от него очередного подвоха. Хотя Владий заверял Белуна, что понимает цель, которую ставили перед собой чародеи, и вполне оправдывает использованные ими средства ее достижения, что не держит обиды в сердце за вычеркнутые три года, что, напротив, благодарен за драгоценные познания и навыки, приобретенные им столь необычным образом, — и говорил он все это с полнейшей верой в свои слова, ничуть не лукавя, — но на самом донышке души оставался тяжелый и горький осадок.
Не жалел он о плате, которой пришлось расплатиться за обучение в Белом Замке. Понимал, что в обычных условиях и трех лет оказалось бы мало, а без усвоенных здесь наставлений нечего и думать было бы выступить против Климоги. Одно лишь он считал несправедливым: ну почему чародейский синклит принял решение о его судьбе, не спросив дозволения у него самого? Конечно, Владий с радостью бы согласился на такое испытание, может, не три, а все пять годков отдал бы им во имя достижения главной цели. Так ведь даже не поинтересовались его мнением! Испугались, что хилое человеческое «естество» воспротивится заклинаниям? Чепуха! Просто не доверяли ему, наверно, как привыкли не доверять обыкновенным смертным людям. И привычно для себя приняли решение, ничего не сказав тому, кого оно прежде всего касалось. Таковы уж, видать, все чародеи — даже лучшие из них, считающие себя добрыми и справедливыми…