Владимир Храбрый. Герой Куликовской битвы
Шрифт:
Измученный тревогами и подозрениями, Дмитрий в начале лета сам наведался в Серпухов. Неясностей он не любил, сомнения привык подавлять и от опасностей никогда не бегал. Дмитрий решил поговорить с Владимиром начистоту и выяснить, друг он ему или враг.
Разговор между двумя братьями получился долгий и обстоятельный, сидели они в светлице, где у Владимира хранились книги и где Ларгий занимался с ним греческим языком и латынью. Владимир не стал ничего утаивать от Дмитрия, откровенно поведав ему о признании Ларгия, который встретился с гонцом из Орды, доставившим письмо от Ивана Вельяминова. Владимира тогда не было в Серпухове. Ларгий прочитал послание изменника Вельяминова и написал ему ответное письмо от лица Владимира. Это-то злополучное письмо
Защищая Ларгия, Владимир сказал Дмитрию, что его воспитатель считает честолюбие главной добродетелью, а наследственную власть чем-то незыблемым для всякого князя. Клятвенный договор между Дмитрием и Владимиром, закреплявший за первым все права на московский стол, Ларгию очень не по душе. Честолюбивого грека возмущает, что Владимир так легко поступился своим правом на княжение Московское.
— Эта обида за меня и толкнула Ларгия на столь безрассудный поступок, — молвил Владимир, глядя в глаза брату. — Ларгий уверен, что тебе, брат, не по плечу тягаться с Мамаем. Ларгий считает, что ты слишком безрассудно бросаешь вызов Орде, не имея достаточных сил для борьбы с нею. Успешные набеги Арапши на Нижний Новгород и Рязань лишний раз убедили Ларгия в этом. Потому-то Ларгий постарался убедить Мамая через Ивана Вельяминова, что серпуховской князь ему вовсе не враг.
Дмитрий простил Ларгия, видя, как рьяно заступается за него Владимир. По сути дела, у Ларгия и вины-то нет, ведь он блюдет интересы удельного серпуховского князя, которому верно служит. По старинному русскому обычаю, всякий служилый человек обязан радеть о благополучии того повелителя, кому он приносил клятву верности. А то, что всякий удельный князь клянется в верности великому князю, это для подневольного слуги значения не имеет. Нельзя быть преданным сразу двум господам.
«Эти старинные законы и обычаи ныне мешают мне собирать русские княжества вокруг Москвы, — размышлял Дмитрий на обратном пути в свой стольный град. — Великие князья — тверской, смоленский, суздальский и рязанский — мнят себя равными Москве, хотя у них и земель меньше, и подневольных смердов, и войска. Вот, покорил я великого тверского князя, но зависимые от него удельные князья и бояре по-прежнему в его воле ходят. Мои повеления для них — ничто. Поскольку не присягали они московскому князю. Я пытаюсь убеждать великих князей, что лишь единением своим мы пересилим ненавистную Орду. Мне внимают с пониманием, но в душе тот же Михаил Александрович или Олег Иванович страстно желают сами стать объединителями Руси. И подталкивают их к этому зависимые от них удельные князья и бояре. Надо менять дедовские обычаи на новые уложения, иначе межкняжеские распри так и будут раздирать Русь на части!»
Глава девятая. Битва на Воже
После удачного нападения на Нижний Новгород жаркой летней порой Араб-Шах совершил еще одно вторжение на Русь уже поздней осенью. Тумены Араб-Шаха разорили немало деревень на правобережье Оки, предав огню также Рязань, Пронск и Белгород. Осенью татары обычно в набеги не ходят, поскольку в эту пору года они заняты перегоном своих несметных стад и отар с летних пастбищ на зимние. Поэтому Олег Рязанский и Даниил Пронский были застигнуты Араб-Шахом врасплох.
Позднее выяснилось, почему Араб-Шах решился на осенний набег в русские земли. Сразу после возвращения из разоренного Нижнего Новгорода войско Араб-Шаха потерпело тяжелое поражение от полчищ Мамая, который перед этим захватил Сарай. Пометавшись по степям между Волгой и Доном, гонимый отовсюду Мамаем, Араб-Шах обосновался с остатками своих туменов на реке Суре, во владениях мордовских князьков. Поскольку взятую в Нижнем Новгороде добычу Араб-Шах растерял во время бегства от Мамая, он решил обогатиться, напав на Рязанское княжество.
Прошедшая зима стала тяжким испытанием для множества рязанских смердов, оставшихся без скота и крова. Нелегко было зимовать и здешним князьям,
чьи города лежали в руинах.Даниил Пронский попросил помощи у московского князя, с которым он поддерживал дружеские отношения. Дмитрий Иванович прислал в Пронск своих умельцев-древоделов для возведения домов, городских стен и башен. Пришел к прончанам из Москвы и большой обоз с провиантом.
Олег Иванович помощи ни у кого не просил, считая это ниже своего достоинства. Союзный ему козельский князь сам стал помогать рязанцам, направив к ним съестные припасы, коров и лошадей. Без скотины в селе никак не выжить, а без конной тяги не начать ни одно крупное строительство.
Не остался безучастным к беде рязанского князя и Владимир, приютивший на зиму у себя в Серпухове жену Олега Ивановича и его детей. Узнав от Евфросиньи Ольгердовны, что ее супруг собирается возводить из камня воротные башни Рязани и свой новый терем, Владимир отправил в подмогу к рязанским каменщикам зодчих из Пскова, трудившихся на строительстве каменных храмов в Серпухове и в Высоцком монастыре.
Наученный горьким опытом московский князь стал засылать своих конных и пеших дозорных далеко на юг, к верховьям Оки и Дона. Умело скрываясь в глубоких оврагах, среди редких перелесков и за поросшими седыми ковылями древними курганами, лазутчики Дмитрия Ивановича вели неусыпное наблюдение за движением купеческих караванов по степному шляху, за перекочевками татарских и кипчакских куреней.
В середине лета в Москву примчался гонец с известием от заокской дальней разведки о движении в сторону Руси большого татарского войска, обремененного стадами и обозами. Эта татарская рать двигалась от излучины Дона, со стороны кочевий Мамаевой Орды.
Дмитрий разослал вестников к соседним князьям, веля всем спешно стягивать полки к Коломне. Дмитрий собирался встретить татар на дальних подступах к Оке.
Тверской князь через своих приближенных дал такой ответ московскому гонцу: мол, не может он в поход выступить, поскольку на охоте неудачно упал с коня и сильно расшибся. Впрочем, ратники тверские выступят на татар совместно с московлянами.
«Сподобился наконец Мамай пойти войной на Дмитрия! — злорадствовал в душе Михаил Александрович. — Скоро отольются Дмитрию тверские слезы! Поглядим, выстоят ли каменные стены Москвы против Мамаевой орды. Коль разрушат татары Москву, тогда Тверь возвысится!»
Выступая к Коломне во главе собранных полков, Дмитрий сердито хмурил брови. Не пришли на его зов суздальские князья. И ростовские князья не явились. Из Твери не пришло ни одного ратника. Вернулись гонцы из Ярославля и Стародуба, но воинские отряды оттуда так и не появились.
«Оробели мои союзнички перед Мамаем, — мысленно негодовал Дмитрий, — а может, ждут не дождутся моей гибели, дабы растащить Московский удел по кускам!»
Под Коломну привели свои дружины Владимир Андреевич и тарусский князь Иван Константинович.
Произведя подсчет собранных ратников, Дмитрий Иванович выяснил, что под его стягами собралось тридцать тысяч пешцев и десять тысяч конников. Дозорные передали великому князю, что на соединение с его ратью с юга приближается пронская дружина во главе с Даниилом Ярославичем. Эта весть ободрила Дмитрия — все-таки какая-никакая, а подмога! Но и гнетущая тревога не покидала его сердце: сам Мамай идет на Русь или кто-то из его эмиров?
В начале августа русские полки переправились через Оку возле Коломны и в два перехода достигли небольшой речки Вожи, притока Оки. Отсюда было совсем недалеко до Рязани. На Воже с великокняжеским войском соединились конные дружинники пронского князя. Дмитрий приказал ставить шатры, намереваясь здесь ожидать подхода татарской орды. По известиям дозорных, татары уже перешли по бродам реку Проню. Если степняки не повернут на Рязань, то неминуемо выйдут к реке Воже.
— Зачем татарам двигать к Рязани? Ведь им ведомо, что Арапша оставил от нее обгорелые развалины, — молвил Дмитрий своим воеводам. — Чует мое сердце, не на Рязань исполчились нехристи, а на Москву.